Черный феникс. Африканское сафари - Сергей Кулик

Я уверен, — продолжает Аллен, — не будет преувеличением сказать, что уровень гигиены и сантехники в Ламу XVII века был намного выше, чем в Лондоне тех времен.

Столь же прогрессивно решались строительные проблемы в масштабах всего города. Выросший в условиях влажного климата Ламу нуждался в сложной дренажной системе. Узенькие улочки, в которые не проникает солнце и где поэтому всегда прохладно, хороши лишь в сухую погоду. После тропического ливня они могут стать сущим адом. Потоки воды превращают их в глубокие каналы размывают фундаменты, затопляют нижние этажи, выносят наружу нечистоты, сбрасываемые затем в океан. Пляжи превращаются в свалки, в зловонные малярийные болота. Несколько таких дождей равносильны для старого города без канализации стихийному бедствию. Поэтому еще в XVIII веке, по мере того как Ламу застраивался, под ним создавалась разветвленная система глубокого дренажа. Копировать тут суахилийским строителям было некого! Ведь в арабских городах, создававшихся среди пустынь, подобные проблемы попросту не стояли.

В общем, — резюмирует Дж. Аллен, — Ламу являет собой прекрасный образец планирования и застройки африканского города доколониального периода. При этом всегда надо помнить, что суахилийские архитекторы мало что заимствовали извне и очень умело приспосабливались как к географической среде влажных тропиков, так и к специфическим социальным, психологическим требованиям его обитателей — африканцев.

Представление о самобытной суахилийской архитектуре, однако, не может быть мало-мальски верным, если не упомянуть о еще одной специфической детали — декоративной лепке. Ее прекрасные образцы сохранились еще во многих жилых домах Ламу. Однако устраивать экскурсию по таким домам в часы сиесты было не вполне удобно. Поэтому Дж. Аллен предложил потратить четверть часа и на моторке съездить в Шеллу. Там среди белоснежных дюн стоят полуразрушенные, покинутые здания, стены которых подобны произведению искусства.

Я не оговорился — именно стены! Потому что есть среди развалин Шеллы комнаты, в которых с пола до потолка все стены украшены, словно сотами, изящными нишами — мадаке, обрамленными лепными панелями филигранной работы… Есть анфилады комнат, где можно видеть целую галерею дивной красоты лепных дверных коробок… Есть ванные комнаты, где места для мыла и парфюмерии, расчески или стакана выдолблены в известняке и щедро украшены орнаментированной лепниной. Странно было видеть эти роскошные руины рядом с обитаемыми лачугами, в которых ютятся грузчики и рыбаки Шеллы.

Долго ли простоят еще под открытым небом эти шедевры суахилийских строителей? Корни растений уже рвут фундаменты зданий, поселившиеся внутри их пальмы переросли стены, а птицы не без комфорта устроились в глубоких мадаке.

— Все как в знаменитой утенди «Ал-Инкишафи» — «О тщете», — с трудом пробравшись ко мне через сплетения лиан, блокировавших вход в одну из комнат, полушепотом сказал Аллен. — Помните?

Ниши, где стоял фарфор, —Птичий постоялый двор.Диким уткам здесь просторИ сове ширококрылой, —

продекламировал он. — Хотя, по правде говоря, я не вполне уверен в том, что в каждой из этих многочисленных ниш даже в «серебряную пору» Ламу обязательно стояли вазы. Так же как не согласен с теми, кто утверждает, что все ниши в стенах женской половины домов использовались как вместилища для бытовых мелочей. Верхние три ряда ниш расположены настолько высоко, что поставленные туда вазы попросту не смотрелись бы, а женщины не смогли бы достать с пола то, что в них находится. Но в нижних рядах ниш действительно могли выставляться предметы роскоши: китайский и европейский фарфор, арабская бронза, индийские статуэтки, лучшие изделия местных мастеров. На почетных местах находились также книги в дорогих сафьяновых переплетах.

— Как же использовались тогда другие ниши?

— Не исключено, что их делали для улучшения акустики в доме.

Однако в первую очередь они имели престижное значение, были «эталоном красоты». Подобно тому как богатые резные двери были главным украшением наружной части однообразных домов вдоль узких улиц Ламу, эта роскошная лепнина со временем стала главным элементом интерьера узких суахилийских комнат, заставленных лишь мтаванда и улили. Ну и конечно, как и двери, богатая лепка дома свидетельствовала о достатке хозяина.

— Но ведь резная штукатурка и лепка очень распространены и в исламской архитектуре, — напомнил я. — Можно ли считать работу суахилийских мастеров столь уж оригинальной?

— И можно и должно, — последовал уверенный ответ. — Я могу, конечно, вновь сослаться на авторитет арабски образованного У. Хайдана, который категорически утверждает: «Лепной дизайн суахилийских домов — не исламского происхождения». Но приглядитесь к орнаменту лепки, и вы сами без труда убедитесь, что он повторяет основные мотивы так называемого занзибарского стиля и стиля «баджун». На первых порах резные двери, обрамленные лепниной, создавали удивительно гармоничный декоративный ансамбль в домах знатных жителей архипелага. Затем лепка, переняв все лучшие традиции искусства резьбы по дереву, почти что вытеснила двери из внутреннего интерьера домов. На смену всегда запертым дверям пришли почти всегда открытые, реже зашторенные проемы, коробки которых были украшены лепниной. Это больше соответствовало и климату архипелага, и традициям, а также нраву местных жителей, которым был чужд затворнический образ жизни мусульманского дома. Благодаря лепке, которая произвела подлинный переворот в суахилийской архитектуре, местный быт стал еще менее религиозным, более светским.

— Так же, наверное, можно объяснить и появление мадаке — своего рода «встроенной мебели», — предположил я. — Поскольку традиция суахили не знала шкафов, буфетов, сервантов, горок и сейфов, возможности лепной пластики использовались для того, чтобы хранить и выставлять красивые престижные вещи в стенных нишах. Действительно, формы архитектуры, вызванные к жизни лепкой, имеют свои африканские корни!

— И знаете что, как мне кажется, убедительнее всего доказывает местные корни суахилийской культуры? — обратился ко мне Дж. Аллен. — То, что закат «серебряной поры» Ламу, застой в развитии других городов архипелага совпали по времени с усилением здесь арабов из Омана и с Занзибара. Ведь если бы суахилийская культура была «ветвью» арабской, тут бы ей только и расцветать! Однако именно после 1850 года из суахилийских домов исчезает лепная пластика, не режут больше оригинальных дверей, повсюду, кроме Сийю, который сохранял свою политическую независимость, угасают местные ремесла. Экономически Ламу будет процветать еще несколько десятилетий, но в культурном отношении начнет сдавать свои позиции с каждым годом.