СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 2 - Клод Фаррер

— Никак! — ответил Луи Геноле своим бесстрастным голосом. — Делай, как знаешь. Ты начальник.

Из грот-люка выходили матросы. Некоторые еще жевали остатки сухарей, которые они, для скорости раскрошив об коленку, напихали в рот. Тома внимательно смотрел каждому из них в лицо. Двадцать сражений уже было выиграно благодаря мужественной храбрости этих малуанцев. И не было во всех западных водах ни одного капитана, ни испанского, ни голландского, который бы не дрожал всем телом при одном упоминании «Горностая», «фрегата дьяволов», как все его называли. Воинственная гордость наполнила сердце капитана. Он стоял посредине трапа, ведущего со шкафута к ахтер-кастелю. Соскочив на палубу, он подбежал к матросам и, взяв двоих за руки, крикнул изо всей мочи:

— Братья побережья! Слушайте все меня. Нас здесь всего сотня, а врагов, может быть, тысяча. У нас двадцать восемнадцатифунтовых пушек, у них пятьдесят или шестьдесят двадцатичетырехфунтовых или тридцатишестифунтовых. Под ударами их ядер наши тонкие борта полопаются, как каштаны в огне, а наши ядра не повредят даже их обшивки, мощной, как стена. Так вот. Благоразумно и осторожно было бы отступить и дать этому кораблю идти своей дорогой… хотя бы он был весь набит золотом, от кильсона до бимсов онер-дека. Это один из галионов Новой Испании, по счастью, отставший от своей эскадры. Я говорю, по счастью, так как, очевидно, это святое провидение послало его на благо храбрецам, которые нападут на этот корабль, и на позор трусам, подобным нам, если мы дадим ему удрать. Я все сказал. А вы что скажете?

Ошеломленные матросы хранили молчание, бросая косые взгляды на своего капитана. Но двое из них, успевшие рассмотреть испанский галион, с возмущением обернулись к товарищам и закричали так же громко, как кричал Тома:

— Трусы и изменники те, кто боится напасть на корабль, полный золота!

И мгновенно тот же крик повторился на всем фрегате, и вся команда бросилась на палубу:

— К бою, к бою!

Тома, красный от восторга, выпустил из рук матросов, которых он держал.

— Итак, — спросил он, — вы все, сколько вас ни есть, хотите драться?

Они завопили все разом:

— Хотим!

— Ладно! — сказал Тома. — Луи Геноле, пойди сюда!

И когда помощник подошел, объявил:

— Ты мне свидетель и все вы мне свидетели вместе с ним, что я клянусь Равелинским Христом, Богоматерью Больших Ворот, святым Мало, святым Винцентом и святым Фомой убить собственной рукою всякого, кто отступит в этом бою!

Многие перекрестились, так же, как это недавно сделал Луи Геноле. Эта клятва их пугала. Никогда Тома Трюбле не решался произносить такую ужасную клятву. Он не призывал без причины святых Мало и Винцента, заступников малуанского города, и никогда попусту не клялся Равелинским Христом, который лучше даже Богородицы Больших Ворот охраняет моряков на море, но и строже карает их за клятвопреступление.

Тома между тем, подняв правую руку, плюнул на палубу для большего подтверждения своих ужасных слов. После чего скомандовал:

— Под ветер руля! Вытянуть шкоты! Браги и булины прихватить! Отдать, вытянуть и поднять верхние паруса! Если мы упустим этого язычника, не пить мне больше вина!

Галион шел правым галсом, стараясь держаться ближе к берегу. Очевидно, он намеревался, обойдя мыс Тюбирон, уклониться еще больше к северу и подняться, с попутным ветром, к берегу острова Куба, быть может, к ближайшему от Сан-Доминго порту — Сантьяго. Довольно свежий и устоявшийся бриз с норд-оста позволял сохранять тот же галс при наполненных парусах. Но пока что стесняемый берегом галион был несколько связан в своем маневре. Иначе «Горностай», бывший у него под ветром, едва ли мог бы сблизиться с ним.

Тома Трюбле, лавируя так, чтобы скорее перерезать путь врагу, прежде всего принялся за тщательный осмотр всего фрегата. И, подготовив все, что нужно для сражения, он позаботился о том, чтобы протянуть длинную парусину над батарейными портами от кормы и до самого носа. Весьма остроумная военная хитрость, так как «Горностай» с замаскированными таким образом орудиями ничем не отличался теперь от купеческого судна, разве только своими парусами, высокими и новыми парусами корсарских судов, привыкших полагаться во всех случаях прежде всего на свою скорость — как для бегства, так и для погони. Но этого уже нельзя было скрыть. И Тома, молясь только Богу, чтобы испанец этого не заметил, постарался напротив развернуть сколько было можно всю эту белую и непомерно большую парусность и наполнить каждый ее вершок ветром, чтобы не потерять ни одного узла этой драгоценной скорости.

Между тем галион, казалось, не замечал еще фрегата. По крайней мере, он не показывал виду, что фрегат его сколько-нибудь беспокоит, и продолжал идти все тем же галсом, под теми же парусами, марселями, фоком, блиндом и контр-бизанью. Да и ничего не было удивительного в том, что такой корабль — линейный корабль первого или второго ранга — не удостаивал даже малейшим вниманием судно трижды или четырежды слабейшего типа и, по всей видимости, лишенное артиллерии. К тому же никто из малуанских матросов не показывался на палубе. Один только Тома Трюбле был виден около руля, рядом со своим рулевым. В этом заключалась еще одна предосторожность, принятая им: поместив команду в кубрик, он, с одной стороны, благоразумно скрывал от своих матросов превосходящие силы врага, а с другой стороны, усыпляя бдительность неприятеля, скрывал и от него настоящие свои силы. И все же, несмотря на столько мудрых мер предосторожности, Тома, увидев ближе огромные размеры галиона, снова усомнился в успехе. Нормандская кровь в нем снова заговорила. Ничуть, впрочем, не теряя мужества, он пересчитал все орудия галиона, сравнив их число со своей скудной артиллерией. На этом тщательном и осторожном расчете Тома построил свой план сражения. Достаточно было одного бортового залпа галиона, чтобы уничтожить фрегат. Лучшая тактика заключалась в том, чтобы избежать этою залпа. Это было возможно при том условии, если подойти к врагу спереди, заставляя его сражаться, стоя к фрегату носом, лишенным, как всегда и во всем мире, орудий. Однако же необходимо было также избежать и абордажа, по крайней мере, в начале боя, потому что сто человек, как бы храбры они ни были, не могут равняться с пятью или шестью сотнями. А возможно, что команда галиона была еще многочисленнее.

Тома продолжал смотреть. Не больше тысячи саженей отделяло оба судна друг от друга, и огромный корпус испанца горой поднимался из воды. Его ахтер-кастель возвышался над морем больше чем на сорок футов, а двойной ряд его батареи с гладкими и блестящими пушками блестел на солнце, как строй зеркал. Это действительно был хороший, очень хороший линейный корабль. Гондек его был выкрашен в черный цвет, скер-дек в синий, с золотыми девизными поясками, а мидель-дек был телесного цвета. Закрытые ставни пушечных портов были ярко-красные, так же, как и все внутренние убранства кастелей и межпалубного пространства. И каждая краска была недавно наложена, казалась новой и блестящей. А над корпусом паруса четырех мачт возвышали до самого неба свою снеговую пирамиду.