Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но здесь было исключение. Я Путина просил не уходить. «Почему? — я повторил его вопрос. — Потому что вы нужны в команде президента».
Так получилось, что месяца через три-четыре был вынужден уйти мой первый заместитель — Александр Казаков. Освободилось место.
Я немедленно вспомнил про Путина и пригласил его: «Владимир Владимирович, вот оно, другое место. Знаю, что оно вам не очень нравится. Вы уже переросли его. Но давайте попробуем первым заместителем». Он говорит: «Если Борис Николаевич поддержит, я готов».
Я поговорил с Ельциным. Он поддержал. И Путин стал моим первым заместителем. А это сразу другой уровень его общения с президентом. Он меня заменял, если я куда-то уезжал. Борис Николаевич и до этого с ним встречался, но редко. А с первым замом главы администрации президент встречается достаточно часто. Я думаю, что он заметил Путина в тот момент, когда тот стал первым заместителем. И вот именно тогда в одном из разговоров с Борисом Николаевичем я сказал: «Обратите внимание. На мой взгляд, этот человек из тех людей, о которых вы думаете про двухтысячный год. Он точно может войти в этот узкий круг кандидатов».
— Ельцин сам настаивал на том, что наступит 2000 год — и он уйдет?
— Он сначала хотел уйти в июне 2000 года, как написано в Конституции. У него не было идеи уйти заранее, 31 декабря. Это решение родилось значительно позже, уже в декабре 1999 года.
— Было официальное обсуждение, кто будет преемником?
— Да. Кто будет на выборах кандидатом от власти, по сути, преемником. В этот момент одним из главных кандидатов был Немцов, и у него был высокий рейтинг. Борис Николаевич его в тот момент активно поддерживал. Но при этом Ельцин думал, что нельзя иметь одного кандидата, что было правильно. Были поездки, мы встречались с губернаторами. Он сам меня спрашивал: «Валентин, что вы думаете про этого?» Я говорю: «На мой взгляд, такие-то недостатки, такие-то достоинства». Он всё время на мне проверял каких-то людей. И я говорил ему то, что думал.
Первый плотный контакт Ельцина с Путиным произошел, повторю, когда Путин стал первым заместителем главы администрации.
Потом последовала длинная история, связанная с тем, что Путин становится директором ФСБ. Сергей Кириенко, бывший тогда премьер-министром, попросил усилить силовую составляющую. Он сам поехал к Ельцину и попросил, чтобы Путина назначили директором ФСБ. К тому времени Владимир Владимирович проработал первым заместителем всего несколько месяцев, и для меня его новое назначение было… не очень хорошо. У нас с Сергеем был сложный разговор. Я говорю: «Мне нужен этот человек. Он хорошо работает. И я доволен, и Борис Николаевич. А ты у нас его отбираешь». На что Кириенко говорил: «Это важная позиция — директор ФСБ. Если мы там будем иметь сильного человека, то это важно для всех. И для президента, и для меня».
Путин стал директором ФСБ. Затем Борис Николаевич делает его директором ФСБ и одновременно секретарем Совета Безопасности, чего не было никогда. Я бы на месте аналитиков уже в тот момент обратил на это внимание. Но все они это пропустили, потому что думали о других кандидатах: о Юрии Лужкове, о Евгении Примакове, о Николае Аксёненко, о ком угодно, но только не о Владимире Путине.
Затем был кризис, связанный с импичментом. И Ельцин, чтобы переломить эту ситуацию, перед импичментом отправил в отставку правительство Примакова и назначил Степашина главой правительства. В этот момент уже была и возможность, и выбор поставить Путина премьер-министром. Я в этот момент уже меньше с ним общаюсь, потому что главой администрации Президента РФ назначается Александр Волошин, а я становлюсь советником. У меня есть кабинет в Кремле, я всем этим продолжаю заниматься, но уже все формальные обязанности, всю формальную работу, связанную с работой главы администрации, осуществляет Волошин.
— Как Борис Николаевич реагировал на саму возможность импичмента?
— Ситуация была на грани. Но он был уверен, что в Думе импичмент не пройдет. А если вдруг в Думе пройдет, то уж в Совете Федерации на 99 % это будет заморожено. У Совета Федерации с Ельциным отношения были лучше. Там тоже голосование, нужно для принятия решения две трети голосов. Чтобы импичмент вообще состоялся, нужно две трети Думы, потом две трети Совета Федерации. И потом еще Конституционный суд.
Когда перед голосованием Борис Николаевич отправил правительство Примакова в отставку, это оказалось сильным ударом для Думы. Они этого не ожидали. Это были агрессивные действия против коммунистов. Примаков для них был герой. Они его любили. В его правительстве было человек пять из коммунистов на одних из самых главных позиций.
— Как всё это время Ельцин относился к Селезнёву?
— В принципе у них были неплохие отношения. Я думаю, в том числе и благодаря тому, что я стал главой администрации. Поскольку у нас с Селезнёвым были хорошие отношения, как только меня назначили, я сразу поехал к нему, а он уже был председателем Госдумы…
Кстати, Ельцин, конечно же, хотел, чтобы председателем Госдумы был кто-то другой. Но выиграли коммунисты с аграриями, и Селезнёв стал главой парламента, и именно поэтому у Бориса Николаевича было сложное отношение к Селезнёву. Дума стала принимать совершенно безумные вещи. В самом начале они приняли решение о денонсации Беловежских соглашений, а это грозило реальным конституционным кризисом. Однако думцы вот так выражали свою позицию и бесили этим Ельцина. У них с Селезнёвым не было личных напряженных отношений, но поскольку Селезнёв представлял коммунистов, то Ельцин ко всему этому так и относился.
В общем, когда я пришел в Кремль и стал главой администрации, я сразу поехал к Геннадию Николаевичу. Сказал ему: «Есть возможность выстроить нормальные рабочие отношения с президентом. Поскольку мы с вами коллеги, друг друга хорошо знаем, мы точно сможем что-то решить. Понятно, что у вас в Думе есть сумасшедшие. Понятно, что около Бориса Николаевича тоже есть сумасшедшие. Но у нас с вами есть возможность этот корабль под названием Россия двигать вперед в спокойном режиме. А то,
