Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев

И тем не менее жить без Есенина Бениславская не смогла, но осуществление приговора себе отложила на год. За это время она исполнила свой долг: привела в порядок архив поэта и рассказала о своей жизни, «сказке» с ним.

Намучилась и нарадовалась в коротком браке с Есениным и последняя (четвёртая) супруга Сергея Александровича С.А. Толстая. 6 декабря она передала ему в клинику записку: «Сергей, ты можешь быть спокоен. Моя надежда исчезла. Мне без тебя очень плохо, но тебе без меня лучше».

Это была предсмертная записка – Софья Андреевна хотела покончить с собой.

Толстая пережила Есенина на тридцать два года, посвятив их поддержанию памяти о великом поэте. Только и существовала этим. Вот одна из её дневниковых записей:

«Видела во сне Сергея, живого, что он воскрес. Во сне он такой же со мной, какой бывал в жизни, когда трезвый, удивительный, ласковый, тихий, ясный. И я во сне любила его так же, как тогда, так же бесконечно, безумно и преданно. Пришли сёстры, и всем нам было хорошо и весело. Нынче весь день ношу в себе сияние от него, от своей любви к нему.

Господи, Серёженька мой, как я могу жить без него и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрёпанная оболочка моя живёт, а я ведь с ним погибла».

Всех жён Сергея Александровича за их безропотное терпение пьянства, скандалов и диких выходок поэта можно без преувеличения назвать мученицами. За его хамство и чёрную неблагодарность они платили любовью. К сожалению, никого из них Есенин, по существу, не любил, создав себе воображаемый идеал женщины. Будучи человеком легко ранимым духовно, Есенин мало кому открывался, оберегая свой внутренний мир. Но однажды разоткровенничался и открыл В.И. Болдовкину одну из своих тайн, рассказывая о своём пребывании в Батуми:

– Я почти каждый день бывал на пристани и встречал пароходы из-за границы.

Василий Иванович спросил, кого же он ждал. Поэт не ответил сразу, но через несколько дней поведал свою тайну:

– Я, Вася, знаю, что она не может приехать, а всё же ждал. Я ждал Анну и творил поэму.

Ждал героиню своей поэмы «Анна Снегина». Ждал образ, созданный его воображением! Помните, читатель, эпизод, в котором герой поэмы получает от Анны письмо и это переворачивает всю его душу:

Письмо как письмо.

Беспричинно.

Я в жисть бы таких не писал.

По-прежнему с шубой овчинной

Иду я на свой сеновал.

Иду я разросшимся садом,

Лицо задевает сирень.

Так мил моим вспыхнувшим взглядам

Погорбившийся плетень.

Когда-то у той вон калитки

Мне было шестнадцать лет.

И девушка в белой накидке

Сказала мне ласково: «Нет!»

Далёкие милые были!..

Тот образ во мне не угас.

Мы все в эти годы любили,

Но, значит,

Любили и нас.

Очень земной и общительный внешне, внутренне Есенин был одинок, о чём и поведал современникам в первых же строках своего последнего стихотворения:

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,

Перстень счастья ищущий во мгле,

Эту жизнь живу я словно кстати,

Заодно с другими на земле.

То есть земное бытие (кстати, с другими) было для Есенина не главным. Существенным для поэта являлся его внутренний мир – духовная жизнь. Эту неведомую другим ипостась Сергея Александровича уловил только А. Мариенгоф, который говорил о романе между Есениным и Миклашевской:

– Их любовь была чистой, поэтической, придуманной ради новой поэтической темы. В этом парадокс Есенина: выдуманная любовь, выдуманная биография, выдуманная жизнь. Могут спросить: почему? Ответ один: чтобы его стихи не были выдуманными. Всё, всё – делалось ради стихов…

В унисон с этим замечанием приятеля поэта звучит его собственное признание: «Пусть вся жизнь моя за песню продана». Эту обречённость слову и внутреннее одиночество Есенина интуитивно уловили некоторые его спутники, а потому прощали любимому все его «закидоны». Конечно, любили они человека, но всех, вольно или невольно, завораживало слово «гений».

Есенин был предельно честолюбив, но до поры до времени умело скрывал это за маской наивности и скромного пастушка. В юности он раскрывался только дважды – Грише Панфилову и Маше Бальзамовой. Первому он назвал Иисуса Христа гением, а второй говорил: «Если я буду гением, то…». Не известным поэтом, даже не великим, а только гениальным. Какая амбициозность в восемнадцать лет!

В двадцать пять Сергей Александрович уже был осторожен и на прямой вопрос Наденьки Вольпин, считает ли он себя гением, замедлил с ответом. Потом сказал, что этот вопрос решит только время. Надя, девушка умная и наблюдательная, заминку с ответом истолковала однозначно: считает. Да и как можно было понять ответ поэта иначе, если уже в начале марта 1918 года он писал:

Говорят, что я скоро стану

Знаменитый русский поэт.

На это заявление критик М.О. Цетлин ответил: «Первый, не первый, но несомненно знаменитый! И столь же несомненно талантливый».

В 1921 году, не дожидаясь кончины А. Блока, Есенин объявил себя лучшим поэтом России, а всемирно известный американской танцовщице Айседоре Дункан представился уже как гений. То есть вопрос о степени его талантливости волновал Сергея Александровича всю жизнь. Разрешил он его, на наш взгляд, 27 октября 1925 года в следующих строчках:

Цветы мне говорят прощай,

Головками кивая низко.

Ты больше не увидишь близко

Родное поле, отчий край.

Не всё ль равно – придёт другой,

Печаль ушедшего не сгложет,

Оставленной и дорогой

Пришедший лучше песню сложит.

И, песне внемля в тишине,

Любимая с другим любимым,

Быть может, вспомнит обо мне

Как о цветке неповторимом.

Цветок неповторимый! Действительно, вот уже второе столетие как читатели именно так и воспринимают Есенина: цветок неповторимый на ниве русской классической поэзии.

Сноски

1

Не случайно Есенин рвался «задрав штаны бежать за комсомолом».

2

Туда – в Дом печати.

3

Вам – интеллигенции, к которой относилась Бальзамова, будучи учительницей.

4

В переписке с Бальзамовой Есенин помалкивал о своей гениальности, но с Гришей Панфиловым вопрос этот уже обсуждал.