Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина - Джон Эрнст Стейнбек

Вдоль дороги шел человек в синем комбинезоне и синей рубашке. Эл поравнялся с ним и остановил машину.

— Послушайте, мистер, — сказал он. — Может, знаете, где тут есть работа?

Человек остановился и с насмешкой посмотрел на Эла; во рту у него не хватало одного зуба.

— Нет, — сказал он. — Может, вы знаете? Я уже целую неделю рыскаю, ничего не нашел.

— Вы откуда, из правительственного лагеря? — спросил Эл.

— Да.

— Тогда залезайте, садитесь. Поищем вместе.

Человек взобрался на грузовик по заднему борту и спрыгнул на платформу.

Отец сказал:

— Что-то мне чудится, что ничего нам не найти. Но поискать все-таки надо. А где искать, и сами не знаем.

— Не мешало бы в лагере кое-кого порасспросить, — сказал Эл. — Ну как, дядя Джон, получше тебе?

— Все болит, — ответил дядя Джон. — Живого места во мне нет, а дальше еще хуже будет. Надо уходить, я вам несчастье приношу.

Отец положил руку ему на колено.

— Слушай, — сказал он, — не уходи. У нас и так большой урон: дед и бабка померли. Ной и Конни сбежали, проповедник сел в тюрьму.

— Чудится мне, что мы этого проповедника еще увидим, — сказал Джон.

Эл потрогал яблочко на рычаге.

— Ты болен, вот тебе и чудится всякое, — сказал он. — Да что в самом деле! Поехали назад, поговорим с людьми, узнаем, где есть работа. А то все равно что с завязанными глазами крыс ловить. — Он остановил грузовик, высунулся из кабины и крикнул: — Слушайте, мистер! Мы едем назад в лагерь, там спросим насчет работы. Что зря бензин жечь!

Их пассажир нагнулся над бортом.

— Не возражаю, — сказал он. — Я свои ходули по самые щиколотки стер. И во рту со вчерашнего дня ни крошки не было.

Эл развернулся посреди дороги и поехал назад.

Отец сказал:

— Мать огорчится, ведь Том сразу устроился на работу.

— Может, он и не устроился, — сказал Эл. — Может, так же вот ищет. Мне бы куда-нибудь в гараж. Я это дело люблю — быстро научусь.

Отец хмыкнул, и до самого лагеря они ехали молча.

Когда комиссия ушла, мать села на ящик у палатки и растерянно взглянула на Розу Сарона.

— Да, — сказала она. — Да… давно я себя так не чувствовала. А какие они обходительные.

— Я буду работать в детской комнате, — сказала Роза Сарона. — Они мне предлагали. Присмотрюсь, как за детьми ходят, буду все знать.

Мать задумчиво покачала головой.

— Вот бы хорошо, если б наши получили работу, — сказала она. — Будут работать, будут хоть немного денег домой приносить. — Ее глаза смотрели куда-то вдаль. — Они будут работать на стороне, а мы здесь. Народ кругом хороший. Вот оправимся немного, куплю печку — это прежде всего. Они недорогие. Потом купим настоящую палатку — большую, и подержанные пружинные матрацы. А под брезентом будем есть. По субботам здесь танцы. Говорят, туда и знакомых можно приглашать. Жалко, у нас здесь никого нет. Может, у мужчин приятели заведутся.

Роза Сарона посмотрела на дорогу.

— Эта женщина, которая говорила, что я выкину…

— Перестань, — осадила ее мать.

Роза Сарона тихо сказала:

— Я ее вижу. Она, кажется, сюда идет. Вон… Ма, не позволяй ей…

Мать обернулась и посмотрела на приближающуюся к ним женщину.

— Здравствуйте, — сказала та. — Меня зовут миссис Сэндри, Лизбет Сэндри. Я с вашей дочкой уже разговаривала.

— Здравствуйте, — сказала мать.

— Ликует ли душа ваша в господе?

— Ничего, ликует, — ответила мать.

— А вы приобщались к благодати?

— Приобщалась. — Взгляд у матери был холодный, настороженный.

— Вот и хорошо, — сказала Лизбет. — Грешники забрали здесь большую силу. Вы приехали в страшное место. Кругом нечестивость. Нечестивые люди, нечестивые деяния. Истинно верующим нет сил терпеть. Мы живем среди грешников.

Мать чуть покраснела и сжала губы.

— А по-моему, люди здесь хорошие, — сухо сказала она.

Миссис Сэндри вытаращила на нее глаза.

— Хорошие? — крикнула она. — Разве хорошие люди станут танцевать в обнимку? Говорю вам: в этом лагере душу не спасешь. Я была вчера на молитвенном собрании в Уидпетче. Знаете, что проповедник нам сказал? «Этот лагерь, говорит, сборище нечестивцев. Бедняки хотят жить как богатые люди. Им надо оплакивать свои прегрешения, а они танцуют в обнимку». И еще говорил: «Те, кто сейчас не с нами, те закоренелые грешники». Как приятно было слушать! Мы знали, что нам бояться нечего, потому что мы не танцуем.

Мать была вся красная. Она медленно встала и двинулась на миссис Сэндри.

— Уходи! — сказала она. — Уходи сию же минуту, пока я греха на душу не взяла — не послала тебя куда следует. Иди оплакивай свои прегрешения.

Миссис Сэндри разинула рот. Она попятилась и вдруг злобно крикнула:

— Я думала, вы верующие.

— Мы и есть верующие, — сказала мать.

— Нет, вы грешники, вам только в аду гореть. Я все расскажу на собрании. Я вижу, как ваши черные души горят в адском пламени. И невинный младенец у нее во чреве тоже горит.

С губ Розы Сарона раздался протяжный вопль. Мать нагнулась и подняла с земли палку.

— Уходи! — яростно повторила она. — И чтобы духу твоего здесь не было. Я таких, как ты, знаю. Вы норовите последнюю радость у человека отнять. — Мать надвигалась на нее.

Миссис Сэндри подалась назад и вдруг запрокинула голову и взвыла. Глаза у нее вылезли на лоб, плечи заходили ходуном, руки болтались вдоль тела, на губах выступила густая, тягучая слюна. Она взвыла еще и еще раз, протяжным, нечеловеческим голосом. Из палаток выбежали люди и стали неподалеку, испуганные, притихшие. Женщина медленно опустилась на колени, и ее вопли перешли в прерывистые булькающие стоны. Она повалилась на бок, руки и ноги у нее судорожно задергались. Из-под открытых век сверкали белки закатившихся глаз.

Кто-то тихо сказал:

— Это благодать. На нее сошла благодать.

Мать стояла рядом, глядя на подергивающееся тело.

Управляющий не спеша подошел к ним.

— Что случилось? — спросил он. Толпа раздалась, пропуская его вперед. Он посмотрел на лежащую перед ним женщину. — Вот беда! Кто-нибудь помогите отнести ее в палатку.

Люди молчали и переминались с ноги на ногу. Потом двое мужчин шагнули вперед и подняли припадочную — один подхватил ее под мышки, другой зашел с ног. Толпа медленно двинулась за ними. Роза Сарона ушла в палатку и легла на матрац, закрывшись одеялом с головой.

Управляющий взглянул на мать, взглянул на палку, которую она держала в руках. Он устало улыбнулся.

— Вы побили ее? — спросил он.

Мать все еще смотрела на удаляющуюся толпу. Она медленно покачала головой.

— Нет… только собиралась. Она сегодня второй раз мою дочь пугает.

Управляющий сказал:

— Не надо… не бейте ее. Она больная. — И он тихо добавил: — Поскорее бы они уехали. От нее одной больше беспокойства, чем от всех других вместе взятых.

Мать уже совладала с собой.

— Если она опять сюда явится, я ее побью. Я за себя не ручаюсь. Я не позволю ей пугать дочь.

— Не беспокойтесь, миссис Джоуд, — сказал он. — Вы ее больше не увидите. Она только новичков обрабатывает. Больше ей незачем сюда ходить. Она считает вас грешницей.

— Я и есть грешница, — сказала мать.

— Правильно. Все мы грешники, только не такие, как ей кажется. Она больная, миссис Джоуд.

Мать с благодарностью посмотрела на него и крикнула Розе Сарона:

— Ты слышишь, Роза? Она больная. Сумасшедшая. — Но Роза Сарона не подняла головы. Мать сказала: — Я вас предупредила, мистер. Если она придет еще раз, на меня полагаться нельзя. Я ее побью.

Управляющий криво улыбнулся.

— Я вас понимаю, — сказал он. — Но все-таки постарайтесь сдержать себя. Больше я вас ни о чем не прошу. — Он медленно зашагал к палатке, куда унесли миссис Сэндри.

Мать прошла под навес и села рядом с Розой Сарона.

— Слушай, — сказала она. Роза Сарона не двигалась. Мать осторожно откинула одеяло с ее головы. — Она сумасшедшая, — сказала мать. — Ты ей не верь.

Роза Сарона зашептала в ужасе:

— Она как сказала про ад… я так и почувствовала, будто у меня все горит внутри.

— Не может этого быть, — сказала мать.

— Я устала, — шепнула Роза Сарона. — Столько всего случилось за это время, я устала. Мне хочется спать, спать.

— Так спи. Здесь хорошо соснуть. Спи.

— А вдруг она придет?

— Не придет, — сказала мать. — Я сяду около палатки и близко ее не подпущу, если она покажется. Спи, тебе надо отдохнуть, ведь скоро пойдешь работать в детскую комнату.

Мать с трудом поднялась и вышла наружу. Она села на ящик, уперлась локтями в колени и опустила подбородок на сложенные чашечкой ладони. Она видела людей, ходивших по лагерю, слышала детские крики, слышала стук молотка по железу, но глаза ее смотрели куда-то далеко.