Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

— Расстроил ты меня. Давайте выпьем, чтобы сердце размягчилось.

Попов больше пить не хотел, но отказаться постеснялся. Гальский тоже пытался отговориться, однако Иван Алексеевич настоял на своем и внимательно проследил, чтобы в стаканах ничего не осталось.

Попов откинулся на спину, чувствуя, как сквозь колючее шерстяное одеяло остывший песок холодит тело. Звезды медленно двигались, неторопливо меняясь местами. И остров слегка раскачивался на отбойной ночной волне. В голове чутьчуть шумело.

— Вот Валерик нам обещал сыграть хорошую песенку, — донесся издалека голос Ивана Алексеевича, и Гальский положил гитару прямо ему на живот. — Уважь старика!

Попов снова сел. Иван Алексеевич умильно улыбался, показывая белые пластмассовые зубы.

— А что сыграть? — спросил Валера у симпатичного старичка.

— Знаешь что, Валерочка, — Иван Алексеевич подкатил глаза, будто перебирая в памяти все известные ему песни в поисках наилучшей. — Сыграй эту: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперед…»

— Нет, я лучше про другой поход…

Попов потрогал струны.

В чужой синеве облака не спасут.

Мы втайне летели, но нас уже ждут Чужие прицелы, чужие глаза…

Пылает ведомый, пылает родная до слез стрекоза!

Пел он медленно, постепенно ускоряя темп.

Внизу караван — боевой разворот, Ракета, вторая, теперь пулемет…

Хотя документов не видели их, Но знаем: чужие! Ведь нет здесь своих!

К костру вернулись Сергеев и Тимохин, бросили на песок мокрые мешки, Эд настороженно впился взглядом в отрешенное лицо Попова.

Чужая земля и чужая вода, Чужие болезни, но наша беда, Чужая политика, чуждый ислам, Коварство, предательство, ложь и обман…

Что делаем мы в этом мире чужом?

Неужто и вправду свой долг отдаем?

Но, лишь начиная по жизни шагать, Когда же успели мы так задолжать?!

Напряжение в голосе певца нарастало, он почти кричал.

Отрезаны уши и нос, шурави Заходится криком в афганской пыли.

Не жалко, ведь учит священный Коран:

Неверный — собака для всех мусульман!

«Неверные» насмерть в заслонах стоят, Колонны проходят и в Хост и в Герат, А «верные» — в форме они иль в чалме, Но выстрелить в спину способны вполне…

— Так и было, стреляли суки! — выругался Тимохин.

А может, напрасно приказано нам Кровью своей — по чужим векселям, Ведь мудрость известная, черт подери:

Коль сам не расплатишься — в долг не бери!

Попов выложился, и последние строфы давались ему с трудом, как смертельно уставшему человеку.

Не мы принимали в Кремле Тараки, Не мы наводили в Амина штыки, Бабрака Кармаля не мы берегли — Чужие авансы, чужие долги… Чужие долги!

Последний аккорд растаял в ночном воздухе.

— Братишка, так ты тоже там был? — Тимохин потерял обычную невозмутимость и, подсев к Валере, обнял его за плечи.

— Там не был. В госпитале ташкентском медбратом…

— А песня чья? Сам сочинил?

Иван Алексеевич чуть не выронил свою челюсть и застыл, ожидая ответа.

После паузы Попов мотнул головой.

— Ребята пели, слышал…

Ромов перевел дух.

— Спиши слова, — попросил Тимохин и хотел еще что-то сказать, но Иван Алексеевич его перебил:

— А что, Валерочка, у тебя образование медицинское имеется?

— Да не то что образование… В школе — медицинский класс да два курса в училище… После армии не стал заканчивать…

У Тимохина дернулась щека.

— Ладно, майор, давай с рыбой разбираться…

Точно так у него дергалась щека два года назад, во время строевого смотра, эту историю знали все в управлении. Генерал лично обходил строй, но был не в духе и щедро раздавал раздраженные замечания. Возле Тимохина резко остановился.

— Что это за железки?! — рявкнул он и ткнул пальцем в грудь лейтенанта.

— Товарищ генерал, это не железки, а боевые награды Демократической Республики Афганистан! — побледнев, ледяным тоном ответил Эд.

— Почему они надеты на строевой смотр?! — Генерал разошелся и уже не мог сразу остановиться.

— Потому что я заработал их кровью! — отрезал Эд. — Вы должны знать, товарищ генерал, что в соответствии с правилами ношения формы на строевой смотр надеваются все награды. Кроме, разумеется, купленных и выпрошенных!

У него уже начала дергаться щека, строй затих — так с генералом никто и никогда не разговаривал.

— Немедленно снять! — побагровев, скомандовал генерал.

— Только вместе с мундиром! — Щека задергалась еще сильнее, и, буравя начальника бешеным взглядом, Эд стал нащупывать пуговицу кителя.

Генерал молча повернулся и пошел вдоль строя, не сделав больше ни одного замечания. А Эд все порывался снять и бросить на плац мундир, но пальцы прыгали и не могли справиться с тугими пуговицами, да ребята схватили за руки и удержали от безрассудного поступка.

Последствий этот инцидент не имел, кроме одного: подполковник Викентьев, когда однажды зашла речь о кандидатуре Тимохина, коротко сказал, что он непредсказуем.

И сейчас Эд разозлился на старого мухомора, который не дает поговорить с братухой о святых вещах, а лезет со всякими глупостями.

— Пенсионерам пора в люлю, вон Саша приготовил и матрац, и спальный мешок, и складной горшок, — пробурчал он. — А мы еще поговорим.

— И правда, Эдичка, наше дело стариковское, — смиренно сказал Иван Алексеевич. — Сашенька про свои обещания не забыл, так что пойду-ка я спать…

Кряхтя и отдуваясь, Ромов полез в палатку.

— Пример старших — молодым наука, — потянулся Сергеев. — Женя, почисть рыбу, а я с утра займусь ухой.

Майор последовал за Наполеоном, некоторое время они шептались, потом наступила тишина.

Рыбу чистили втроем, спать Эд ушел в катер, а Попов и Гальский устроились на брезенте, рядом с палаткой.

Выходной день пролетел быстро. Водка кончилась, поэтому вели здоровый образ жизни: купались, загорали, погоняли мяч под азартные крики Ивана Алексеевича. Когда возвращались обратно, оказалось, что у Ромова обгорел нос.

— Будет облазить, а бабка скажет, что от пьянства, — озабоченно бурчал он.

Глава четвертая

В понедельник Сергеев и Иван Алексеевич сидели на докладе у Викентьева. Собственно, докладывал майор, а Наполеон, навалившись грудью на стол, внимательно слушал, то и дело переводя взгляд с одного на другого, как будто провожал глазами каждое слово устного рапорта.

— В общем, отзывы только хорошие. И мнение одно: нормальный парень, — подвел итог Сергеев.

А Иван Алексеевич энергично кивнул головой:

— Хорошенький мальчишка. Дельный, серьезный. Мне понравился.

Если Сергеев говорил хмуро и как бы через силу, то Ромов завершил фразу умильной улыбкой.

— А нам он подойдет? — задумчиво спросил подполковник.

— А чего же! — Иван Алексеевич захлебнулся воздухом, закашлялся. — Он ведь и медицинское образование имеет, пусть без диплома, в госпитале работал…

— Кого лечить-то? — угрюмо спросил Сергеев.

— Ну все-таки! Я считаю так — лучше и искать нечего! — В голосе Ромова проскользнула металлическая нотка, он сам почувствовал это и сконфуженно хихикнул. — Смотрите, решать-то вам… Я только вот что думаю…

Иван Алексеевич многозначительно выкатил глаза и округлил рот, в таких случаях он добавлял: «государи мои», но сейчас удержался.

— Он ведь этого гада не с перепугу застрелил! Увидел, как тот с женой расправился — и приговорил! — Ромов многозначительно поднял палец. — И Лесухина, сказал, мол, своей рукой задавлю! Значит, что?

Ромов покачал пальцем.

— Значит, не боится брать на себя тяжелые решения, не перекладывает на дядю! Кого ж еще искать?

— Ладно! — Викентьев хлопнул ладонью по столу. — Послушаем аксакала. Я с ним переговорю.

Когда Попов возвращался с обеда, дорогу ему заступил маленький квадратный подполковник в аккуратно пригнанном мундире.

— Здравствуйте, Валерий Федорович, — радостно улыбаясь, будто встретил хорошего друга, сказал он, протягивая твердую шершавую ладонь. — Много слышал о вас, пора и познакомиться. Викентьев Владимир Михайлович.