Ежов. Биография - Алексей Павлюков

«Жена мне рассказала, — продолжал Ежов, — что она связана с разведывательной службой министерства иностранных дел Англии и освещает положение в СССР, политические настроения русской интеллигенции. В своих шпионских целях Ежова использовала и меня, так как я свободно делился с ней всеми имеющимися у меня секретными материалами»{487}.

Однако следователям не понравилось, что начало своих отношений с английской разведкой Ежов относит к середине 1938 г., то есть когда у него оставалось уже слишком мало времени для плодотворного сотрудничества с ней.

«Вы лжете, — было заявлено ему. — О связях вашей жены с английской разведкой вам было известно задолго до 1938 года, и вы не только знали, но и активно сотрудничали вместе с вашей женой в пользу англичан. По этому поводу вам придется держать ответ перед следствием»{488}.

Держать по этому поводу ответ Ежов почему-то не стал, а принялся рассказывать о своем участии в отравлении жены. Когда она попросила прислать ей в санаторий большое количество люминала, он, по его словам, не стал препятствовать ее вполне очевидному намерению покончить жизнь самоубийством, а значит, должен быть признан главным виновником этой смерти. А не препятствовал он якобы потому, что, предвидя возможность ее ареста, опасался, что на следствии ей придется рассказать не только о своей, но и его антисоветской и шпионской работе.

Выслушав все эти истории, следователи пришли к выводу, что Ежов «продолжает стоять на вражеских позициях и ведет себя неискренне», а именно: не договаривает о своей шпионской работе в пользу Германии; в качестве лиц, причастных к заговорщицкой деятельности, называет либо тех, кто уже арестован, либо официальных представителей иностранных дипломатических учреждений; скрывает тех, кто руководил вместе с ним предательской работой по организации контрреволюционного переворота в СССР, и т. д.

«Учтите, что по всем этим вопросам вы будете завтра же допрошены, и вам придется дать исчерпывающие показания», — этими словами закончилась вторая запротоколированная встреча Ежова со следователями, среди которых, напомним, был в этот раз и сам Л. П. Берия.

Завершился первый этап следствия 30 апреля 1939 года В ходе состоявшегося в тот день допроса Ежов рассказал о технологии вовлечения в антисоветский заговор своих подчиненных — чекистов и об основных направлениях вредительской работы, проводившейся в НКВД. Вредительство это заключалось в массовых необоснованных арестах, фальсификации материалов следствия, подлогах и расправах с неугодными элементами.

«Все это проводилось в расчете на то, чтобы вызвать известное недовольство среди населения в отношении руководства ВКП(б) и советского правительства и таким образом создать наиболее благоприятную базу для осуществления наших заговорщицких замыслов»{489}.

В ходе допросов, проведенных в период с 18 по 30 апреля 1939 г., были обозначены основные направления «преступной деятельности» Ежова, а кроме того, названо большое количество лиц, причастных к ней: 18–20 апреля — 3 человека, 26 апреля — 36, 30 апреля — 66, всего — 105 человек. Большинство из них было к этому времени арестовано, многих успели уже расстрелять, но встречались и те, кого репрессии до сих пор не коснулись. Например, среди известных ему «военных заговорщиков» Ежов назвал фамилии заместителя наркома обороны СССР С. М. Буденного и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова. Однако они не только не были арестованы, но сохранили и свои посты, и личное расположение вождя. Показаниям, полученным в застенках НКВД, Сталин, конечно, доверял, но только если они не противоречили его собственным представлениям о том или ином человеке.

После того, как общая схема обвинений в адрес Ежова была составлена, началось уточнение отдельных деталей. Так, на допросе 5 мая 1939 года Ежов рассказал о работе «заговорщиков» в Наркомате иностранных дел. Здесь как раз начиналась в это время масштабная чистка (после смещения руководителя внешнеполитического ведомства М. М. Литвинова), поэтому тема подрывной деятельности в Наркоминделе была в те дни особенно актуальной.

Ежов сообщил, что целью этой деятельности являлось создание условий для победы Германии и Японии в грядущей войне с СССР. В частности, предпринимались попытки поссорить главу китайского правительства Чан Кайши с советскими властями, что в конечном итоге должно было облегчить захват Японией советского Дальнего Востока.

В начале мая 1939 года от нескольких арестованных работников НКВД были получены показания о фабрикации по распоряжению Ежова истории с его так называемым ртутным отравлением. Допрошенный на эту тему Ежов подтвердил факт фальсификации и пояснил, что предпринятая акция преследовала цель еще больше поднять его авторитет в глазах руководства страны.

Допрос 17 мая 1939 г. был посвящен обстоятельствам смерти бывшего начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД А. А. Слуцкого. Ежов сообщил, что убийство Слуцкого было организовано по его указанию, и сделано это было из опасения, что Слуцкий, арест которого становился неизбежным, может на допросе выдать известные ему факты преступной деятельности заговорщиков.

К началу лета 1939 г. следствие пришло к выводу, что располагает уже достаточными данными для предъявления Ежову официального обвинения, и 10 июня старший следователь Следственной части НКВД СССР В. Т. Сергиенко подписал постановление о привлечении его к уголовной ответственности. В постановлении были обобщены результаты двухмесячной работы по изобличению Ежова и перечислены все его основные «преступления»: измена Родине в форме шпионажа (статья 58-1 «а» Уголовного кодекса РСФСР), склонение иностранных государств к войне с СССР (58-5), подготовка к вооруженному восстанию и террористическому акту (19–58, пункты 2 и 8), вредительство (58-7), умышленное убийство с целью скрыть другое преступление (136 «г») и гомосексуализм (154 «а»).

В оставшиеся восемь месяцев следствия Ежову приходилось в основном давать показания на тех или иных лиц, якобы причастных к его заговорщицкой деятельности, или уточнять отдельные детали собственных «преступлений». Например, в ходе допроса 21 июня 1939 г. он «признался», что был завербован германской разведкой не в 1934 г., как утверждал ранее, а в 1930 г., когда в составе советской делегации ездил на сельскохозяйственную выставку в Кенигсберг. В ответ на вопрос, каким же образом немцы ухитрились его дважды завербовать (в 1930 г. и в 1934 г.), Ежов пояснил, что в 1930 г. он был завербован обычной (политической) разведкой, а в 1934 г. — военной, которая в дальнейшем нацеливала его на подготовку военного переворота в стране.

Что же касается показаний персонального характера, то для получения некоторых из них следствию, вероятно, пришлось возобновить практику допросов с пристрастием, иначе трудно понять, как, например, удалось добиться от Ежова признаний, компрометирующих его ближайших родственников. В частности, в ходе допроса 19 июня 1939 г. Ежов рассказал о беседах контрреволюционного содержания, которые он будто бы вел с племянниками Виктором и Анатолием, а также с мужем своей племянницы Михаилом Блиновым. Они якобы полностью соглашались с его антисоветскими взглядами, а Виктор разделял, по словам Ежова, даже и его террористические намерения, хотя никаких поручений такого рода он ему не давал.

Но в основном следствие интересовалось, конечно, не родственниками и друзьями Ежова, а его сослуживцами по аппарату ЦК и НКВД. Многие из них уже во всем признались, и тогда в ходе очных ставок оба «заговорщика» уточняли между собой отдельные детали совместной «контрреволюционной деятельности», уличая иногда друг друга в мелких неточностях.

Были, однако, и те, кто продолжал сопротивляться. Так, в ходе состоявшейся 20 сентября 1939 года очной ставки Ежова со своим бывшим сослуживцем по аппарату ЦК Д. А. Булатовым последний отверг все обвинения в свой адрес и ушел с допроса несломленным. Но гораздо чаще упорствующий собеседник Ежова в конце концов сдавался, и тогда в протоколе появлялась стандартная фраза типа:

«Прошу прекратить очную ставку. Теперь я вижу, что целиком, и полностью разоблачен, и хочу сам рассказать следствию о всей проводимой мной антисоветской заговорщицкой работе».

Иногда во время очных ставок Ежова с другими заключенными вспыхивали яростные споры, например, когда кто-то из подследственных давал показания о связях Ежова с тем или иным лицом, а Ежов, уже на первых допросах назвавший всех своих «сообщников» и не желавший выглядеть в глазах следствия человеком, утаившим какую-то информацию, категорически это отрицал. Так, в ходе его очной ставки с бывшим торгпредом СССР в Великобритании Н. А. Богомоловым разгорелась словесная баталия вокруг фигуры военно-воздушного атташе СССР в Великобритании И. И. Черния. Богомолов утверждал, что знал, со слов Ежова, об участии Черния в заговоре, а Ежов стоял на том», что слышит эту фамилию впервые. После безуспешных попыток следователя разобраться, кто из собеседников лжет, очную ставку пришлось закончить, так ничего и не прояснив.