Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

– Нет. У нас три эскадрильи, все отдельно. Всем заправляли адъютанты: заполняли книжки, писали наградные. Дали и дали.

– 100 грамм давали за летный день?

– Когда была боевая работа. Это средство, чтобы снять напряжение. Мы еще доставали самогона или еще чего-нибудь. Я, например, до войны не пил, пить начал, когда прибыл на фронт. У меня отец ювелир, он пил, но когда меня дядя угостил вином, он мне за это всыпал. Курить я тоже не курил до 20 лет. На войне так, баловался. Серьезно я курил лет 10, когда работал на заводе «Прожектор», а потом бросил. Думаю, лучше выпить.

– Женщины в полку были?

– Да, но их было мало. Сначала их вообще не было. Были только в батальоне аэродромного обслуживания, официантки.

– Романы случались?

– Как всегда. Нас много, а их раз-два – и обчелся, так что люди находили кого-то на стороне.

Обычно после летного дня мы не имеем права ужинать без командира полка. Он приходит, начинается разбор: кто погиб, почему погиб, мог ли остаться живым. Кто как действовал, кто струсил, кто не струсил. Говорит, какая шестерка хорошо работала, кто благодарность от наземных войск получил. Потом наливает 100 грамм. Дольешь самогона, покушаешь хорошо и идешь или гулять в деревню, или спать, потому что вставать рано.

– Танцы были?

– У нас был один, Михаил Федин, на баяне играл. Мы его в Запорожье взяли. А с кем танцевать?

– Со СМЕРШем как складывались отношения?

– Я его не знал даже. Только когда был в Германии.

– Как встретили известие о победе?

– Мы были в Восточной Пруссии. Когда нас разбудили, сказали, все побежали на аэродром. Самолеты все зачехленные, но они все начинены, заряжены. Кое-кто РС пустил, кое-кто из пушек начал стрелять из пулеметов. Ура!!! Потом стали искать водку, а ее нигде не было. Нашли в БАО, пили дня три без просыпу.

– Не было ощущения опустошенности?

– Нет. Мы знали, что у нас будет боевая подготовка.

– Некоторые летчики говорили, что после войны прокатилась волна самоубийств.

– Это верно, потому что все были напряжены. У нас был интересный случай. В Первой дивизии началось знаете с чего? К тем, кто постарше, начали приезжать жены. Кое-кто начал жениться. У нас было 77 Героев, из них 7 – дважды Герои. В 76-м полку служил Степанищев, дважды Герой, майор, комэск. К нему приехала жена. А у меня была девчонка, ей было лет 17. Я с ней ходил, но она не дает, – ну и все. Ее подхватил этот Степанищев. Подходит ко мне: «Борь, я встречаюсь с твоей Надькой». Я говорю: ну и что? К нему приехала жена с ребенком, а он взял у кого-то пистолет и застрелился. Почему?

У нас в полку тоже был майор, Герой, 4 «Знамени» имел. Мы стояли в Барановичах, и к нему жена приехала с ребенком. Он повесился на ремне, и ноги спустил в толчок.

В 76-м командиром полка был Смирнов. К нему приехала жена, и у нее был день рождения. Он взял спирта у командира дивизии, так завскладом вместо этилового дал метиловый спирт. Отвезли их в санчасть, его откачали, а два или три человека умерло. А он утром похмелился – и готов. Вот такая волна. Это с 1945 на 1946 год.

– Из тех, с кем вы пришли в начале 1943 года, кто-то остался жив?

– Да. Каприн. Из 22 человек осталось двое.

– Когда сформировался костяк полка, который дошел до победы?

– В 1944 году 136-й полк побили, и в него начали набирать людей, чтобы полк не пропал. Тут меня перевели из 75-го в 136-й полк.

Я пришел в полк, и мне сказали, что за год с января 1944 года полк два раза сменился. А мы в январе ничего пока не делали, только начали наступление на Крым. Летали на переправу, изредка – на Левобережье. Костяк оставался, но все равно люди гибли. Из 22 человек я остался один.

– Сколько у вас всего за войну получилось вылетов?

– 170 вылетов. На войне я был с марта 1943 года до 9 мая 1945 года. То есть два года и два месяца.

– Когда вас представили к Герою?

– Указ вышел 19 апреля 1945 года. Послали представление месяца за полтора-два. Когда я узнал, не поверил. Но для меня главное, что я остался жив, и никаких орденов не надо. Я никогда не мог подумать, что останусь живой.

Купцов Сергей Андреевич

В Москву я приехал из деревни, где жил с дедушкой. Пять классов закончил в сельской школе. Пришел в шестой класс. Как выхожу к доске, так все надо мной смеются, над моим деревенским говором. Правда, потом перестали. Классный руководитель, Александр Андреевич, всех собрал, поговорил с ребятами, попросил, чтобы не смеялись. Надо сказать, что я быстренько сообразил, как надо говорить по-московски, и учился хорошо. В десятом классе стал старостой. Я всегда был аккуратный, но зубрить стишки, литературу учить у меня плохо получалось, а математика шла хорошо. В 10-м классе к нам пришел молодой человек в авиационной темно-синей форме. Он начал рассказывать об авиации. Я, честно говоря, и не думал стать летчиком! Он сказал, что можно записаться в аэроклуб, пройти комиссию, пройти теоретический курс по авиации, а затем научиться летать. Все ребята, а было нас шестеро в классе, пошли записываться в летчики. Отобрали троих – Смирнова, Купцова и Караушева. Остальные не прошли медкомиссию.

Учились в аэроклубе Пролетарского района. Мы проходили устройство самолета, мотора. Были макеты. Писали под диктовку конспекты. Начинаешь писать, и такой сон берет тебя, невозможно удержаться. Посмотришь налево, товарищи также клюют. Меня это очень смешило. Весной начали летать с аэродрома в Чертаново. Перед полетами кормили в столовой. Давали салатики, первое и второе. После обеда чай. Ну, нам казалось, что кормят отлично – мы же из рабочего класса. Первый полет по кругу с инструктором. Понравилось. Начал учиться. Вначале были погрешности, не без этого, а потом нормально летал.

После окончания аэроклуба нас призвали в армию и послали в истребительную школу. Какую, сейчас не помню. Там на медицинской комиссии меня забраковали. Оказалось, что одна ступня у меня короче другой. Сказали: «В истребители тебя не возьмем, отправим учиться на бомбардировщика». Так я попал в Пермскую авиационную школу. В Перми прошел программу на Р-5. Учеба давалась нелегко. Был момент, что решил написать прошение об отчислении, но ничего, как-то пережил. Группу выпускников зимой 1941 года послали в Новосибирскую военно-авиационную школу учиться на СБ. Часть курсантов добровольно ушла в лыжный батальон, который отправлялся на защиту Москвы. Я был щупленький, медкомиссия на меня посмотрела и оставила доучиваться. Окончил Новосибирскую школу летом 42-го года. Собрали группу и переслали нас под Куйбышев, переучиваться на Ил-2. В выходной мы пошли на речку купаться, а через несколько дней меня схватила тропическая малярия. Я был без памяти. Меня ребята погрузили на машину и повезли на какую-то станцию около Куйбышева. Там целых десять дней мне делали уколы против малярии. Когда вернулся обратно, моей группы уже не было. А тут из-под Ленинграда на переформировку прибыл 154-й гвардейский штурмовой полк, которым командовал Стародумов. Меня зачислили в него летчиком. Завершив формирование, полк перелетел на Брянский фронт. Первый вылет провели на изучение района действия. Второй вылет – боевой. Утром нас разбудили еще затемно. От линии фронта гул слышен – началась артиллерийская подготовка. Пришли на аэродром, к своим самолетам. Я летел на одинарке. Я маленький, силы немного. А одинарный легче управляется, на рули лучше реагирует. Нам подвесили по четыре дымовые бомбы – требовалось поставить дымовую завесу на берегу какой-то реки. Взлетели, только стало светать. Нам говорили, что на первом вылете ноги дрожат. Посмотрел на ноги – ничего подобного, не дрожат.