Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы - Дмитрий Стародубцев

Через проемы, закрытые цветным стеклом, сюда пробивался вечерний свет, бледно светили факельницы, тускло поблескивало золото колонн, курились розовые благовония. Молодой человек вспомнил узкую темницу в трюме, которая служила Андэль жилищем некоторое время назад. Здесь всё было не так: обладательница этих покоев купалась в роскоши. По стенам струились тонкие оливковые ткани, изливал изумрудное сияние неглубокий тектолитовый бассейн, ноги утопали в толстых и мягких дорманских коврах, а из углов безразлично смотрели безжизненным взором пустых глазниц паладиумные и бронзовые статуи.

Дверь за молодым человеком закрылась. Он сделал несколько шагов вперед и в нерешительности остановился, оглядываясь по сторонам. Из полумрака появилась таинственная женская фигура, полувоздушная, обернутая в шелковую бирюзовую ткань; в ее волосах блистали крупные алмазы, роскошные лотусовые серьги излучали голубое сияние, на шее переливалось рубинами и сапфирами тяжелое ожерелье неописуемой красоты, а на запястьях сверкали браслеты, густо осыпанные бриллиантами.

В первое мгновение ДозирЭ опешил: ему показалось, что обитательница великолепных покоев – существо бестелесное, неземное. Однако, приглядевшись, он узнал в призраке Андэль.

– ДозирЭ? – изумилась девушка, не веря своим глазам.

– Да, гаронны, еще этим утром меня звали именно так!

Он распахнул плащ и протянул к ней руки. Но авидронка не спешила в объятия храбрецу. Напротив, она сделала шаг назад и испуганно произнесла:

– Как ты сюда проник? Немедленно уходи! Если тебя здесь обнаружат – наказание будет ужасным!

ДозирЭ опешил. Встречу с возлюбленной он представлял иначе.

– Разве я когда-нибудь страшился преград, пусть даже непреодолимых? И разве могут испугать меня наказания, пускай самые ужасные, когда речь идет о тебе? Но что я вижу: ты не рада встрече? Значит, больше меня не любишь?

Андэль опустила голову. На ее глазах выступили слезы.

– Не было дня, чтобы я не думала о тебе, мой возлюбленный. Если б знал ты, с каким упоением я мечтала о том времени, когда наконец оставлю акелины и смогу принадлежать только тебе. Как мечтала я о счастливых мирских занятиях, о собственном доме, о детях, которых буду растить, – твоих детях. Но обстоятельства сильнее нас. И остается только одно – смириться!

Вот уже второй раз молодой человек слышал это слово – «смириться». Щедро наделенный от природы неутомимым духом противоречия, этой бесполезной и весьма опасной чертой характера, он вспыхнул, словно дорианское масло:

– Смириться? Выходит, ты больше не любишь меня или не любила вовсе? Ведь невозможно смириться, если любовь глубока, словно Анкона. Или, может, будучи любовницей Бога, ты и сама стала богиней и теперь сторонишься недостойных смертных?

– Твои упреки несправедливы! – возмутилась люцея, краснея. – Я питаю к тебе самые нежные чувства, которые когда-либо испытывала, я люблю тебя и по сей день, и сердце мое трепетно бьется, когда я вспоминаю твое лицо. Себя же я вижу не богиней, но скромной рабыней, и вовсе не достойной твоего внимания.

– Андэль! – растрогался ДозирЭ, проклиная себя за недавнюю грубость, и почувствовал, как забилось сердце в его груди.

Он ласково обнял девушку и окунул свое лицо в ее шелковистые волосы. Ему стало так хорошо, как не было никогда. Почувствовав сладкую щемящую негу во всем теле, он застыл, боясь пошевелиться.

В дверь три раза постучали. То был условный сигнал – драгоценное время, отпущенное на свидание, истекло. И тут в голове грономфа родилась сумасшедшая мысль.

– Андэль! – зашептал воин на ухо люцее. – Давай всё бросим, давай сбежим! Я достану лодку, океан спокоен, а я прекрасно ориентируюсь по звездам. К утру мы будем на материке. А потом в Берктоль или еще дальше – в Яриаду. Там нас никогда не найдут. У меня есть деньги, много денег. Я копил, чтобы вызволить тебя из акелин. Мы сможем купить большой дом. Нам будет хорошо вместе. И пусть гаронны сдохнут от зависти! А Авидрония меня простит – я пролил достаточно крови во славу Родины!

Девушка встрепенулась, отстранилась. Предложение было столь неожиданным, что ей понадобилось некоторое время, чтобы разобраться в себе самой и убедиться, заглянув в глаза ДозирЭ, что он не шутит.

– Это невозможно, – наконец отвечала она, опустив глаза. – Мы пропадем. И если о себе я беспокоюсь немного – я отреклась от себя самой в тот день, когда впервые постучалась в дверь акелины, – то твоя погибель для меня страшнее всего на свете. Разве мало я принесла тебе неприятностей? А мой отец? Его не оставят в покое!

– Я позабочусь о старике Чапло – клянусь!

И ДозирЭ вынул кинжал, приготовившись царапнуть острием руку, чтобы засвидетельствовать кровью данную клятву.

– Постой. Дело не только в тебе или в отце, – предостерегла Андэль, необыкновенно смущаясь. – В моем сердце теперь появился другой человек…

– Человек? – обескуражено переспросил воин. – Кто же он?

– Он? Он тот, кто вершит наши судьбы. Он велик и прекрасен, он добр и щедр. И я его боготворю, потому что он создание небесное. А убедиться в этом я имела возможность. И я готова служить ему вечно, потому что он – мой Бог. Я не могу его предать!

Молодой человек понял, о ком идет речь, и с грустью опустил голову.

– Стало быть, ты его любишь?

– Да, он – мой возлюбленный. Но люблю я его не так, как тебя, не так, как любят своего мужчину. Я люблю его, как своего идола, как своего творца. Я ему поклоняюсь. Близость с ним для меня – словно молитва…

В дверь опять постучали. На это раз значительно настойчивее.

– Если ты любишь Инфекта как Бога, то можешь продолжать его любить. У любой женщины сначала есть Бог, а потом – муж. Но если в твоем сердце осталось немного места и для меня, решайся. Я увезу тебя в дальние страны. Ты будешь счастлива. А сам я стану тебе верным телохранителем – это занятие мне знакомо. Не бойся, я люблю тебя так сильно, как никто никогда тебя не любил и любить больше не будет!..

Все закружилось перед глазами Андэль. Лицо ДозирЭ, лик Алеклии, лица подруг из грономфской акелины, Жуфисмы, Туртюфа, потом отца. Она слушала, затаив дыхание, и вскоре очутилась почти в бессознательном состоянии, окунувшись в некое сладкое и страшное страдание выбора. Ласковые образы до боли знакомых девичьих грез вынырнули из глубин памяти, всплыли все наивные мечтания, вспомнился Урилдж с его «Писанием о розовом всаднике». А потом, когда ДозирЭ протянул руку: «Пойдем! Скорей!» – горящий взгляд, губы решительно сжаты, она подумала о свободе, которой была лишена вот уже два года и которая находится совсем рядом, в двух шагах – стоит только вложить свои тонкие пальцы в эту крепкую протянутую руку. Свобода – какое же это волшебное слово! Это густые леса и сочные поля, это безбрежные дали, по которым можно отправиться в любую сторону, это озеро Удолия – самое красивое место на земле! Если быть свободной, то можно идти куда захочешь и делать то, что вздумается, можно целыми днями выращивать жемчужины, не боясь упреков и не заботясь об исполнении полурабских нестерпимых обязанностей.

Наконец Андэль решилась. Перед ней возвышался гордый храбрец, весь в наградах, говоривших о многих совершенных им подвигах, молодой и необычайно сильный, и девушка не испытывала и тени сомнения в том, что он не подведет, защитит, добьется всего того, о чем только что говорил. И она наконец в ответ протянула руку, вложив свою тонкую кисть в его ладонь: я согласна, идем.

– Подожди, – сказал ДозирЭ. – Возьми этот плащ, надень его – в нем тебя не узнают.

Люцея сняла с себя все драгоценности:

– Я должна это оставить…

Она приняла плащ и закуталась в него.

– Как мы выйдем? – спросила она.

– Как получится, – с деланным безразличием ответил молодой человек, крепко сжав рукоять меча Славы.

Вновь раздался стук, частый и весьма тревожный. ДозирЭ и девушка замерли, прислушиваясь. Некоторое время было тихо, но потом снаружи донесся грохот оружия и доспехов. Столько шума мог производить только целый отряд тяжеловооруженных воинов.

– Божественный! – с ужасом произнесла Андэль.

Через мгновение дверь широко распахнулась. На пороге выросла знакомая фигура правителя Авидронии. Инфект был в изящных серебряных доспехах, которые носил лишь для красоты, поскольку в бою они вряд ли могли служить надежной защитой. Выглядел он утомленным.

ДозирЭ успел отступить в тень и продолжал осторожно пятиться назад, растеряв от неожиданности всё самообладание. В результате он оказался в самом темном углу, надежно сокрытый от чужих глаз бронзовой статуей. Андэль же только и смогла, что сдернуть с головы широкий капюшон.

Алеклия вошел и опустился на ложе. Он окинул взглядом помещение.

– Почему ты так одета? – спросил он люцею удивленно.

– Мне холодно, мой Бог, – ответила Андэль, с трудом справившись с чувствами.