Вторжение - Станислав Гагарин

«Но ведь мне не доводилось читать «Дневник писателя», — растерянно вспомнил командир батальона, — а будто вижу сей текст… Откуда сие у меня?»

Он подумал: надо исподволь расспросить Елену о «Дневнике» Достоевского. Как-никак, а жена у него на филологическом обучалась, и больше, нежели он, знает о Федоре Михайловиче.

По дороге в каюту комбат подумал: «Базельский паренек по имени Фридрих, которого мир знает как Ницше, спрашивает, существует ли пессимизм силы? Исполненная искушением храбрость, считает достойный ученик Шопенгауэра, храбрость острейшего взгляда требует ужасающего, как врага, достойного врага, на котором он может испытать собственную силу, хочет научиться постигать, что тоже страх…

Странно, я всю жизнь пытался постичь механизм страха и процесс преодоления его, а вот философствую на этот счет впервые. Мне срочно необходимо прочитать поэтому статью Анатолия Гагарина «Взгляд Горгоны и щит Персея», она будет помещен в Четвертой книжке «Ратных приключений», выпущенных «Отечеством».

Подходя к отведенной ему и Елене Сергеевне каюте, майор Ячменев не сомневался в том, что внутри его существа поселился некий интеллект со стороны. Комбата сие обстоятельство скорее позабавило, нежели испугало.

«Буду внимательно присматриваться к тебе, незнакомец, — мысленно обратился майор к этой иной личности. — Авось, новые тайны раскрою… Ум хорошо, а два лучше».

А вот и домик, в котором родилась и выросла Оля Русинова. На летней кухне хлопотала ее мама, красивая и рослая женщина, жена мичмана Анатолия Русинова, который служил сверхсрочную в бригаде морской пехоты.

Надежда Васильевна услышала глухой стук, который доносился из сарая, покачала головой.

Раздался новый стук, потом опять и опять…

Мать Оли решительно направилась к сараю.

— Оля! — крикнула она. — Кончай баловаться… — В школу опоздаешь!

— Последний раз, мама, — послышался голос Ольги.

Надежда Васильевна решительно распахнула дверь, на которой висел деревянный круг, утыканный металлическими ножами.

А момент, когда Надежда Васильевна принялась раскрывать дверь, в круг вонзился нож. Он прошел по касательной и вошел в дерево под углом.

Оля появилась в глубине сарая. На ней была надета школьная форма, белый фартук, кружевной воротничок.

Ну форменная гимназистка!

— Мам! — укоризненно проговорила она. — Разве так можно? Технику безопасности не соблюдаешь…

— Вот я тебе сейчас дам подзатыльник… Будет тебе безопасная техника!

Надежда Васильевна с притворной строгостью замахнулась на дочь, но та увернулась и, подхватив портфель, побежала со двора.

Оля Русинова в школьном классе, она сидела у окна и смотрела на белый лайнер, застывший у причала, рядом с Графской пристанью.

Может быть, с того места, где в действительности учится юная героиня, знаменитую эту пристань и не видно. Пускай… Белоснежный теплоход существовал в Олином сердце.

— Русинова, — раздался голос учительницы. — О чем ты думаешь? Где ты сейчас? На консультации по русскому языку или в бассейне реки Лимпопо? Ты уверена, что справишься с сочинением на аттестат зрелости?

Оля пожала плечами и ответила:

— Я напишу сочинение о собственной жизни. И зрелости…

Затем, несколько смутившись, школьница добавила:

— Извините, Людмила Павловна.

Под недоуменными взглядами учительницы и одноклассников Оля вышла из класса. Одна из ее подружек многозначительно постучала пальцами по виску.

«Великая Русь» готовилась отдать швартовы, но по-прежнему стояла у севастопольского причала. Пассажиры находились уже на борту, матросы готовятся убрать трап. Оля с дорожной сумкой на плече, в легком цветастом платье бежала через причал. Вахтенный остановил ее:

— Ваш билет, — строго спросил он.

— Я к дяде… Там мой дядя!

— Я тоже дядя, — усмехнулся матрос, — но такой племянницы у меня нет. Билет, девушка, надо.

Он вежливо отстранил Олю и засвистел в нагрудный свисток, одновременно махнув рукой товарищу. Матрос встал на площадку трапа, крича «Вира!» Трап медленно поднимался на борт.

Теплоход «Великая Русь» выходил из бухты. Оля провожала его печальным взором с высокой точки. Понуро брела она по севастопольской улице. Потом вдруг спохватилась, побежала к остановке троллейбуса, прыгнула в него едва ли не на ходу, дверь захлопнулась так, что сумка Оли осталась снаружи, а троллейбус помчался по улице.

Палатка в лесу, который густо покрыл живописный горный склон близ Ялты.

Парни из морской пехоты сидели у костра, пили чай из кружек. Они только что поужинали, ложиться спать было еще рано.

— Может быть, споем, хлопцы! — предложил Иван Гончаренко.

— Начинай, — согласился Андрей.

— Куда же нам без песни, — улыбнулся Алеша Камай. — Приеду домой — соберу селянских ребятишек в хор.

Негромкими голосами парни затянули песню морских пехотинцев. Пели в несколько замедленном темпе, спокойном ритме.

— «Когда бывает грустно на дальнем берегу, мы вспоминаем маму, подругу и жену… Нам плакать неохота — не тот закал души. Морская сверхпехота! Удар! И свет туши…»

Андрей Павлов вдруг перестал петь, насторожился, толкнул Олега Вилкса локтем — они сидели рядом.

Вилкс понимающе кивнул, незаметно нырнул в темноту.

— «Русский остров, Туманный, Казачка приютили достойных парней. Не страшна океанская качка, нипочем им и берег морской…»

На втором куплете Иван прерывает песню.

— Нет, хлопцы, — говорит он, — без Бати нам не вытянуть. Опять же гитары нет. Не тот, хлопцы, кураж.

— Мирная жизнь началась, — объяснил Алеша Камай. — Вот вы и расслабились… Даже боевая песня на голос не ложится.

— Может, стоило мне на сверхсрочную остаться? — поразмыслил вслух Федор Иванов.

А что?! — подхватил Павлов. — Мичман Иванов! Звучит, Федя… Одна фигура твоя чего стоит! Салабоны при виде прапора Федора Тимофеевича какать будут от страха.

— И вовсе я не страшный, — обиделся Иванов.

Ребята добродушно рассмеялись.

Тем временем, Олег с напряжением всматривался в темноту. Он заметил вдруг подкрадывающиеся к костру тени неизвестных людей.

— Не сердись, Федя, — проговорил с улыбкой Андрей. — Без сверхсрочников — нет армии и флота. Вот съездишь домой, повидаешься с Вологдой — и снова в Казачью бухту. Батя бесспорно возьмет тебя в батальон.

— Да, — вздохнул Иван Гончаренко, — сюда бы нашего майора с его гитарой…