Мерзость - Дэн Симмонс

Имелся еще один необычный вариант. Ближе всего был перевал Лхо Ла на западе — сразу за горой Чангзе, которая граничила с ледником Восточный Ронгбук, — но этот путь включал длинный траверс вдоль Чангзе, спуск неизвестной сложности, затем крутой подъем на Лхо Ла — и с большой вероятностью всем пятерым не один год гнить в непальской тюрьме за незаконное проникновение в страну. Непальцы никогда не дают разрешение иностранцам — единственное исключение, насколько мне было известно, составлял мистер К. Т. Овингс. Но Дикон был его другом, и возможно, Овингс поможет нам…

В общем, я склонялся к тому, чтобы рискнуть и пойти к высокогорному перевалу Карпо Ла или двинуться на восток к относительно надежному Серпо Ла — оба восточнее выжженной земли, в которую превратился базовый лагерь. Я усердно принялся разбирать склад и заполнил все найденные здесь пустые рюкзаки.

К тому времени, как мы пустились в обратный путь к Пасангу и Реджи — снова кружным путем, сначала на запад, потом на север, — палатки уже догорели. Не преодолев и полпути, Дикон сказал:

— Оставьте груз тут.

В этом не было никакого смысла. Мы находились у той части ледяной стены, где раньше закрепили веревочные перила и — высоко, очень высоко — лестницу. Но ни за что на свете я не согласился бы подниматься на жумарах по веревкам или карабкаться по лестницам, даже если бы за нами гнались немцы. Это был тупик. Подняться на Северное седло равносильно неминуемой смерти. Оттуда не убежишь, поскольку южная сторона седла представляет собой отвесную стену высотой несколько тысяч футов, спускающуюся в глубокую долину позади Чангзе. А поднимаясь еще выше на Эверест или Чангзе — еще не покоренную вершину, хотя ее высота составляла «всего» 24 878 футов (ниже нашего пятого лагеря), — мы лишь откладывали неизбежное. Я начал было протестовать, но Дикон меня остановил:

— Доверься мне, Джейк. Оставь все здесь. Доверься мне. Пожалуйста.

«Все тридцать наших шерпов доверились вам, капитан Дикон, и все они мертвы», — едва не ответил я, но промолчал. Потому что очень устал. И мое молчание сохранило нашу дружбу. Думаю, это была дружба — к такому выводу я пришел, размышляя об этом в течение последующих шестидесяти пяти лет.

И Дикон — капитан Ричард Дэвис Дикон, человек, который тысячи раз отдавал приказы подчиненным за четыре года самой жестокой войны, которую только знало человечество, — только что произнес слово «пожалуйста».

Я отбросил все свои аргументы, молча сбросил груз на снег, и мы побрели дальше, по широкой дуге приближаясь к ждавшим нас Реджи и Пасангу.

В нашем «укрепленном лагере», как мы его назвали, мы сели кружком на рюкзаки, чтобы не отморозить себе зад, и пытались выработать план действий. Дикон приказал нам в течение трех минут дышать «английским воздухом», включив подачу на 2,2 литра в минуту — он засек время по часам, — но речь у нас все равно была замедленной, словно у пьяных, и соображали мы с трудом. Все вымотались до полного изнеможения. Даже попытка мысленно составить из слов предложения напомнила мне документальный фильм о летчиках Королевских ВВС Великобритании, которые решали математические задачи в барокамере с пониженным давлением, как в самолете на большой высоте — именно на такой высоте мы находились уже больше семидесяти двух часов. Каждый пилот не только не смог решать задачи, но упал ничком на свою парту.

Но за ними наблюдали ученые и врачи, готовые повысить до нормы давление в герметичной барокамере, как только испытуемые потеряют сознание. За пределами же нашей «герметичной барокамеры» был лишь космос или отряд вооруженных до зубов безумных фрицев.

Голова у меня опустилась на грудь, и я начал тихонько посапывать, но Дикон осторожно меня растолкал. Говорил Жан-Клод:

— Джейк был прав, друзья мои. Если отвлечься от того, что мы с ним чего-то не знаем, единственный разумный образ действий — с первыми лучами солнца выбираться из этой проклятой долины и идти к ближайшему перевалу в Тибет или Непал. А поскольку свою свободу я ценю не меньше, чем жизнь, то предлагаю Карпо Ла или Серпо Ла и Тибет. В Непале не слишком хорошо относятся к непрошеным гостям.

— Вы с Джейком действительно кое-чего не знаете, mon ami, — сказала Реджи. — Дикон тоже может не знать подробностей, но я думаю, он догадался… нет, скорее знает. Мне трудно об этом рассказывать. Пасанг в курсе, но лишь в общих чертах.

— О чем это вы, черт возьми? — с трудом выговорил я.

— Мы должны сегодня же подняться на Северное седло, — сказал Дикон.

— Это невозможно. — Речь моя была замедленной. — Я так устал, что смогу забраться разве что в спальный мешок.

На складе третьего лагеря обнаружились спальники на пуху. Они были привязаны к рюкзакам, которые мы зачем-то оставили в четверти мили отсюда, в глубоком снегу у подножия Северного седла.

— Я тоже считаю, что мы должны сегодня подняться на Северное седло, мистер Перри, — сказал Пасанг. — Позвольте леди Бромли-Монфор и капитану Дикону вам все объяснить.

Реджи повернула усталое лицо к бывшему пехотному капитану.

— Хотите объяснить, Ричард?

— Не уверен, что мне известно все. — Голос у него был таким же усталым, как у меня. — То есть я знаю, кто, когда и почему, но я не уверен насчет «что».

— Но вы признали, что знакомы с нашим общим другом… и возможно, работаете на него… того, кто выписывает много чеков, но предпочитает золото, — сказала Реджи.

Дикон устало кивнул.

— Да, я знаю, чем он занимается. Но работал я на него… с ним… только время от времени.

— Может, вы двое соблаговолите говорить на нормальном языке? — Боюсь, мои слова прозвучали резче, чем я рассчитывал.

Реджи кивнула.

— У моего кузена Персиваля, как вы, наверное, знаете, была репутация повесы, паршивой овцы в семье, а во время войны — позора для своей страны: он не был в армии, не сражался на фронте, всю войну прожил в Швейцарии и других безопасных местах, в том числе, как со стыдом признавалась его мать, в мирных районах Австрии. Казалось, кузен Перси находится лишь в одном шаге от прямого предательства интересов Великобритании. И в довершение всего в Англии и на континенте Персиваля считали развратником. С отклонениями. Гомосексуалистом, как теперь говорят.

Возразить нам было нечего, и все промолчали.

— Но это была маска, — продолжала Реджи. — Видимость. Искусственная завеса. Сознательная.

Я посмотрел на Дикона, ища объяснение этим словам — наверное, у Реджи сильный приступ высотной болезни, с галлюцинациями, — но взгляд его серых глаз не отрывался от ее лица.

— До войны, во время войны и после войны мой кузен Персиваль был агентом разведки, — сказала Реджи. — Сначала секретная служба Его Величества, затем разведка ВМФ, а в последнее время… тайная сеть агентов, работавшая на одного из высокопоставленных членов правительства.

— Перси был долбаным шпионом? — Я слишком устал, чтобы следить за своей речью.

— Да, — подтвердила Реджи. — А юный Курт Майер — никакой он не альпинист — был самым глубоко внедренным и самым ценным из его австрийских источников. Восемь месяцев назад, до того, они встретились в тибетской деревне Тингри, к северо-востоку отсюда, Майер был вынужден бежать из Австрии. Он бежал на восток, затем еще дальше на восток и в конечном итоге прибыл в Китай, а оттуда направился на юг, в Тибет.

— Очень долгий путь для беглеца, — заметил Жан-Клод.

— За ним гналась банда этих немецких чудовищ, — сказала Реджи. — Сегодня вы видели, на что они способны.

— Что такого было у Майера — видимо, он передал это Перси в Тингри — и почему немцы так хотели это получить? — спросил Дикон. — Именно эта часть головоломки мне неизвестна.

— Мне тоже, — призналась Реджи. — Я знаю только, что от этого может зависеть будущее наших стран — не только Великобритании, Жан-Клод, но и Франции.

— Похоже, это оставляет за бортом меня и Соединенные Штаты, — услышал я свой голос, почти сердитый.

Реджи повернулась ко мне.

— Совершенно верно, Джейк. В том смысле, что вы тут ни при чем. Мне было жаль впутывать вас, но я не знала, как помешать вам присоединиться к вашим английскому и французскому друзьям. Каковы бы ни были наши планы — то есть тех, кто пойдет со мной, — я считаю, что вы должны обогнуть долину ледника с юго-востока и идти к Серпо Ла и дальше в Индию. Этот более безопасный и прямой путь, чем два других перевала. Вы пойдете налегке, и если повезет, то через три недели будете уже в Дарджилинге.

Я открыл рот, но слова не приходили.

— Немцы не будут вас преследовать, Джейк, — продолжала Реджи. — Вы их не интересуете. И никогда не интересовали. Они второй год подряд приходят сюда потому, что не смогли забрать то, что было у Курта Майера и что он передал моему кузену Перси, и они боятся, что существует один шанс из ста, что мы впятером можем это найти. Или им самим удастся разыскать это где-нибудь на склоне горы.