Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Оппоненты воспрянули духом. Взбодренный Ллойд Джордж пообещал поторопить коллег с выработкой статуса Лиги Наций. Но британский премьер уже не был всесилен в своем лагере: австралиец Хьюз опубликовал в Лондоне отчет о дискуссиях 28 января 1919 г., который изображал Вильсона оторванным от жизни доктринером. Американский президент не привык оставлять удары без ответа. Через день он в гневе, пылая от возмущения, пригрозил собственным обращением к прессе. До сих пор он играл в игру, навязываемую ему партнерами, но, если против него выступят с запрещенными приемами, он тоже нанесет удар. Он многое может сообщить миру. Если против него в совете будут блокироваться враждебные силы, он сделает публичную оценку работы конференции, прервет переговоры и отправится домой.

Президент становился агрессивнее буквально с каждым днем. Когда австралийский и новозеландский представители еще раз открыто посягнули на тихоокеанские острова (они, мол, не могут инвестировать развитие этих территорий, не имея гарантий, т. е. не владея ими), Вильсон спросил их в лоб, могут ли 6 млн. (население Австралии и Новой Зеландии) бросить вызов «всему цивилизованному миру». «Восстание» британских доминионов имело бы шансы, если бы его поддержала Англия. Но Ллойд Джордж предпочел на этом этапе не бросать все силы величайшей империи против самой развитой индустриальной страны мира. Повторяем, развал конференции мог бы воспламенить надежды немцев, этот страх тогда был очень силен.

Примирение поручили генералу Боте из Южной Африки. Его многословие и чувство юмора должны были смягчить возникший конфликт. Стараясь ослабить пресс эмоций, Вильсон вышел из-за стола и начал расхаживать по ковру. Как только генерал окончил говорить, Вильсон, обращаясь к Ллойд Джорджу, заметил, что это была самая впечатляющая из слышанных им в жизни речей. В компромиссной резолюции было решено считать некоторые достигнутые в дележе колоний результаты «временными решениями». Под нажимом Вильсона Ллойд Джордж отвел свои дипломатические силы назад. Решили следовать первоначальной договоренности — обсуждать вначале проблемы создания Лиги Наций. На этом этапе Вильсон если и не одержал дипломатическую победу, то сумел ограничить алчные аппетиты своих партнеров.

Для тех, кто знал президента близко, было очевидно, что он не такой представлял себе мирную конференцию и надеялся на более быструю реализацию американских предложений. Его душевное равновесие подтачивалось и атмосферой в американской делегации. Охлаждение отношений с государственным секретарем Лансингом становилось все более очевидным. Вильсон не мог оставить его вместо себя во главе американской делегации ни на один день, опасаясь, что будут потеряны существенные для реализации его дипломатического курса позиции. Да и среди прочих членов делегации были раздоры, ликвидировать которые выпало на долю президента. Но главное было в том, что упрощенное видение мира и его будущего у Вильсона все более приходило в противоречие с теми реальностями, которые он встретил в Париже. Поставить разоренную Европу в зависимость от колоссальной экономической мощи США, создать мировую организацию во главе с Соединенными Штатами, закрепить сдвиг в мировой политике, явившийся результатом резкого ослабления Европы в 1914–1918 гг., остановить и блокировать социальную революцию в Восточной и Центральной Европе и после этого триумфально возвратиться в США, оставляя свое имя на скрижалях истории, а США во главе мира — вот что виделось.

На деле же озлобленные победители просто жаждали материальной помощи США, но еще больше — материальной компенсации за счет Германии. Союзников возмущало, что держава, вступившая в войну последней и понесшая относительно других наименьшие жертвы, стремится диктовать свои условия. Интересы западноевропейской буржуазии, раненой, ослабленной, но оттого лишь еще более энергично выставлявшей свои условия, никак не способствовали раболепному восприятию американских милостей. Европейцев стал удивлять и возмущать Вильсон и как политик, и как человек. Его профессорский стиль и морализаторство вызывали у профессиональных циников либо усмешку, либо гнев. Когда Вильсон начал объяснять присутствующим, почему Иисус Христос не преуспел в своем деле (он, мол, был лишен всемирной организации), Клемансо широко раскрыл глаза и долго обводил ими присутствующих, наслаждаясь произведенным эффектом.

Англичане и французы попеременно возглавляли оппозицию странным для них американским идеям (и это их только сближало). Французы были «зациклены» на германской проблеме. Они первыми приняли германский удар, война все четыре с половиной года велась на их территории, они пропорционально потеряли больше других населения, их история не давала им оснований смотреть на Германию отвлеченно. Разумеется, никаких подобных ощущений американцы не испытывали. И две стороны неизбежно «схлестнулись» друг с другом по германскому вопросу. Французы потребовали введения ограничений на работу германской промышленности, запрета выпуска главных видов продукции. И нет сомнения, что вначале они искренне рассчитывали на благожелательность американцев.

Но для Вильсона и его окружения этот вопрос был мелким в сравнении с грандиозной схемой мирового переустройства, с созданием мировой организации, которая будет корректировать действия своих членов и сделает процесс предотвращения военных конфликтов упорядоченным. Более того, стремясь в конечном счете подключить Германию к этой организации, Вильсон не желал «преждевременных» репрессий, способных лишь вызвать отчуждение крупнейшей европейской страны. Поэтому «крик сердца» Клемансо не произвел на американскую делегацию никакого впечатления. Напротив, в нем виделась лишь шовинистическая узость мышления. Президент Вильсон, смертельно раздражая самолюбие Клемансо, назвал предлагаемое «панической программой». Напротив, американская сторона стала говорить о необходимости снятия продовольственной блокады Германии. На фоне страданий французского населения это казалось Клемансо и его коллегам высшей степенью лицемерия и черствости.

Европейцы стали напоминать, что Соединенные Штаты на протяжении своей короткой, но изобилующей захватами истории постоянно ратовали за самую высокую добродетель и в то же время постоянно нарушали свой символ веры. Принцип равенства между людьми не был применен ни к желтым, ни к неграм. Доктрина самоопределения не распространялась ни на индейцев, ни даже на южные штаты, а такие события в истории США, как война с Мексикой, освоение Луизианы, война с Испанией и бесчисленные нарушения договоров с индейцами, свидетельствовали о том, что великая американская империя всегда опиралась на грубую силу.

И, по существу, Вильсон противопоставил себя всем, когда обрисовал свое видение решения вопроса будущего Германии. Он сказал, что, «если не будет восстановлена германская промышленность, Германия, совершенно ясно, не сможет платить». Могли ли, скажем, французы с симпатией слушать пожелание американцев восстановить индустриальную мощь Германии, которая по меньшей мере компенсировала бы военную мощь Франции на европейском континенте, а экономически ее значительно превзошла бы?

Еще одним разочарованием для американской дипломатии было поведение малых держав, еще недавно вовсю пользовавшихся поддержкой США в реализации своих прав на самоопределение. Самоопределение — хороший и действенный лозунг, но когда вставал вопрос о формировании новых государств, неизбежно возникал критический вопрос об их границах. И здесь Вильсон с его антипатией к территориальному дележу (он-то надеялся всех их сделать клиентами через посредство Лиги Наций) быстро превращался для малых стран из ангела в дьявола. Эти новые государства, с его точки зрения, еще имели наглость обращаться к США за помощью войсками, за подтверждением их часто спорных границ, за кредитами и оружием. Делегаты конференции еще раз пошли на поводу у американцев: они осудили установление границ посредством силовых действий и указали, что насильственное самоутверждение ослабит, а не усилит позиции этих стран на мирной конференции.

Итак, Англия и доминионы спешили поделить германское и турецкое наследство; Франция — демобилизовать Германию, нейтрализовать ее военную промышленность и осуществлять над ней контроль; малые страны стремились определить себя в максимальном территориальном объеме. Пока союзники еще не создали антиамериканского фронта на самой конференции, это было чревато взрывом, опасностью раскола с непредсказуемыми последствиями.

15 февраля пушки Бреста отсалютовали американскому президенту, отбывшему в США. Позади были шесть недель жестокой дипломатической битвы. Наступила пора подведения итогов. Правда, в Париже еще велись бои и Хауз сообщал ему не очень ободряющие новости, но все же промежуточный финиш был достигнут. Какими были итоги? Прежде всего Вильсон не ожидал встретить на конференции скрупулезное обсуждение деталей. Вильсон не предполагал, что союзники так быстро откажутся от угодливости военных лет. Он ошибался, считая, что в Европе установится зыбкое квази-равновесие, и не думал, что Клемансо, Ллойд Джордж и Орландо бесстрашно ринутся против него, защищая интересы национальных отрядов буржуазии. Ведь ясно же было, что все они стоят на краю вулкана, именуемого социальной революцией. Президент недооценил мощи центробежных сил.