Ложится мгла на старые ступени - Александр Чудаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смутила: «Видно, что автор хороший и добрый человек. Я тебя знаю 40 лет, и это подтвердилось».
Зорин: – Прочел с громадным удовольствием, хотя здесь это не то слово. Расцениваю это как подвиг: восстановлена не только ваша собственная жизнь, но жизнь гигантского пласта людей. Память у вас просто чудовищная. Все это восстановлено на почве материальной жизни, и поэтому достоверно. Показано, как выживала мыслящая Россия, брошенная в эту мясорубку. Прекрасный русский язык, прекрасная проза.
Оказалось много общих вчувствований. Я тоже пересматриваю старые фотографии и с ужасом думаю: все покойники! Даже этот 6-тилетний мальчик. Может, жив? Ему должно быть 95 лет. Не, вряд ли.
Сказал ему, как тяжело мне было писать последнюю главу, где про это.
– Еще бы! В пьесах – я написал 48 пьес – легче, но и там тяжело об этом. Работа на износ.
3 февраля. Вчера звонил, прочитав роман, К. Я. Ваншенкин; писал у телефона на листки.
– Давно не читал ничего подобного. Замечательная книга. Какой язык! А сколько замечательных мыслей! <Первый, кто сказал про мысли, а я-то считал, что это первое, что заметят> Память у вас просто фантастическая. Целая энциклопедия вещей, людей, ситуаций эпохи. Если все это расположить в алфавитном порядке, действительно получится энциклопедия. Это имеет историческую ценность. И озера, и лес, и лошади, и верблюды. И печи, и копанье земли. Я подумал, как бы был рад Твардовский, прочитав такую книгу. Все это потрясающе описано. Я встречал на фронте таких людей, которые всё могут, – сам я копать терпеть не могу. Про окапыванье у вас правильно – под огнем копали «ячейку для положения лежа». Правда, постепенно переставали, притерпевались, надоедало… Даже каски не надевали. Чаще всего погибали ребята приблатненные – сам черт не брат, мне приказывают, а я не хочу! А «деревня» – та окапывалась – и оставалась жива <…>.
Много трогательного. Читается – не оторвешься, а ведь нет единого сюжета. Читать хочется не торопясь, что я и сделал.
Как всегда, мне стало неудобно, и я перевел разговор на его поэзию – как в Студии худ. слова у Оленина мы учили «Мальчишку», какие у него эссе <…>, про его мемуары и проч. – все это я читаю с 60-го года.
11 февраля. Звонил А. М. Турков.
– Прочел ваш роман с великим удовольствием. Очень хорошая книжка. Очаровательный дед, да еще подсвечен другими – отцом, мамой, соседями. Я читал даже с некоторой завистью – у меня не было ни прямого деда, ни отца. И очень хорошо написано. <…>
Очень важно, что вы показываете: семья выстояла, не перемололась, как пишут обычно. Ощущение целого особого мира. Вас миновала чаша сия, а у меня ведь есть госпитальные впечатления, там солдаты говорили так же откровенно, как и у вас в романе: «дальше фронта не сошлют». Потом, правда, выяснилось, что были и худшие меры воздействия. Кроме того, ведь была надежда, что что-то изменится. Ведь написал же Овечкин повесть «С фронтовым приветом» Я многое тогда не понимал, был зелен, попал на фронт после школьной скамьи, но тоже это чувствовал. И потом: как облака на небе идут в разные стороны – на разных высотах, – так и люди думают по-разному. Всё было.
4 марта. Гоголь! Второй юбилей, который я осознал в жизни – 8-классником, в 1952 г. (первый был пушкинский, в 1949-м). Полвека! Вот уже и я спокойно (спокойно?) пишу это слово. Хотел в этот день положить цветы к андреевскому памятнику, взять Женечку, но неудача – заболел мерзким гриппом. «Счастлив тем, что целовал я женщин, Мял цветы, валялся на траве…» И – читал Гоголя.
5 марта. Г. Каменская, моя слушательница в МГУ в 1970/ 71 гг., по телефону о романе:
– Книга очень отличается. Журнал не дает представления. Но издано плохо: серая бумага, опечатки.
Видно, что для автора слово важнее человека.
– Для героя!
– Ну, это вам виднее, герой или автор – я их объединяю. – Ге рой-ав тор привык к уединению. И в этом уединении сосредоточился на себе. Самоирония есть, но ее мало. Там, где один из персонажей говорит, что Антон похож на Брута, – я бы такое про себя не написала!
<Что это один герой говорит другому герою, я уже объяснять-возражать не стал>.
Много провинциальной слесарно-портняжной лексики…
– Народной! Если вы ее не знаете…
– Мне это было скучно. <Голос столичного снобизма> Риторическое кольцо: с деда начинается, дедом кончается.
Очень изящно. Да, опять про провинцию. Автор не выдавливает ее из себя по капле, как Чехов, а культивирует провинциальность. <Опять московский снобизм>.
Вы и семья осуждаете эвакуированных, которые не хотели работать. Но ведь бывает такой ступор, когда руки опускаются! Может, у них и был?
– У всех? Там у меня есть про сестру Цветаевой – она освоила огород, работала – и прокормилась.
– Иногда слишком много навоза и помета. В эти места надо делать интеллектуальные вставки. Главы «Вечерний звон» и «Другие песни» не понравились. Кто это все поёт?
– Если у вас, в семье полковника, это не пели, это же не значит…
– И вообще, в этих главах виден литературовед! <Надо спросить у Л., виден ли.> Если герой – историк, он должен мыслить датами. С самого начала. Что он по-другому мыслит историю – в слове – объясняется слишком поздно. Очень понравилась глава про общежитие – этот кошмар с 9 койками. Неужели жили по 9? Это же уже казарма!
– И были рады, что эту койку получили. Так были низведены.
– Нет беллетризации типа: «Митрич, закладывай лошадь!». Жалко, что не изображены московские тусовки 70-х годов – только чуть.
Самая большая заслуга – после вашего романа хочется писать мемуары. Я ведь детство провела в закрытом городке «Свердловск-45». Закрытый настолько, что двери квартир не запирали – чужие в городок не попадали. Я даже придумала начало. У вас похоже на «Гости съезжались на дачу». А я хотела бы начать так: «В городе было все». Действительно, было. Мать с соседкой обсуждали проблему, как лучше сохранять черную, а как красную икру, стоит ли покупать винограда целый ящик – не испортится ли.
14/III. Был на вручении премии Ив. Петр. Белкина в Пушкинском Музее. Первый, кого встретил, был Фазиль Искандер: – Прочел твой роман. Я просто потрясен твоими знаниями! Говоря словами Белинского, энциклопедия крестьянской жизни! Я даже не представлял, что ты это знаешь.
– Да у тебя самого: и как буйволиц доят, и как сыр делают, мамалыгу варят.
– А интересно: отзывов больше от нашего поколения или от молодежи?
– От нашего.
– Да, что-то случилось. Какой-то перелом. Но все вернется!
17 марта. Вчера на ВВЦ часа полтора надписывал свою книгу, а Виталий Леонтьев ее рекламировал:
– Те, кто ценит в литературе не сенсационность и не злобу дня, а то, что заложено в каждом настоящем русском…
– Это могло бы стать русской робинзонадой…
– Лучший роман года.
– Бережно пронес сквозь… память о русской культуре, о том, что мы потеряли безвозвратно и что смогли сохранить.
– Триумфатор выставки Non fiction…
– Осталось ли в нас что-нибудь от старой русской культуры? На этот вопрос отвечает роман Чудакова «Ложится мгла…»
– Те, кто любит настоящий русский язык…
– Роман, поучивший наибольшее количество отзывов.
– Роман-эпопея о русской жизни… <…>.
23 апреля. Конференция в Пскове, посвященная 100-летию Каверина. <…> Б. В. Аверин. Мемуарная проза Каверина. <…> Подарил Маше Виролайнен и Аверину свой роман. Аверин тут же на заседании стал читать: «Одна рука черная <кузнеца>. Другая – вдвое тоньше, белая <деда>». – «Это нельзя придумать, это было!» Но я эту сцену придумал всю от начала до конца.
3 мая. Поправляя одно слово в концовке романа, ее перечел.
Расстроился.
<…> От некоторых стихов, романсов, прозы мне хотелось плакать. И вот уже не один читатель говорит, что плакал(а), читая последнюю главу моего романа. «И все они умерли». Неуж и мне удалось?..
18 июля. С Марленом Коралловым по телефону; записывал: говорил про роман.
– Я поразился! Я вас никак не связывал с этим пластом жизни. Ученый, талантливый, но с этим пластом…
– Ссыльно-каторжным?
– Да!
– Ну, я очень сбоку…
– Но выбрали вы именно этот пласт! Значит, он в вас лег как главный! Как точка отсчета в оценке всего. И я с вами во всем солидарен. Что меня больше всего поразило – блистательная память, количество бытовых деталей, тонкостей. Из писателей одни могут накидать подробностей, другие дать обобщения. С моей точки зрения высшее достижение – соединение того и другого, и оно у вас есть.
Еще одна психологическая черта, располагающая в вашу пользу. Я недавно прочел книгу Генц о Лиле Брик (она работает с архивом Катаняна). И у меня – сразу враждебность: Лиля и ее круг упоены своей исторической значительностью, у них – кровное пренебрежение к быдлу, коим они считают остальных и среди которых я полжизни вращался. И вас я прочитал после этой книги. И прочел про тот народ, который они презирали.