Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

Даже один из восьмисоткилограммовых снарядов «Эмперора» при удачном попадании мог вывести из строя старый броненосец (Ленин назвал его когда-то «непобежденной территорией революции»).

Однако легли все четыре снаряда с огромным недолетом. Таблицы стрельбы всегда учитывают три фактора: расстояние до цели, угол, под которым она перемещается, и ее предполагаемую скорость. Вот в третьем параметре англичане и ошиблись. Скорость отряда была определена как четырнадцатиузловая, на самом же деле русские линкоры уже шли на двадцати.

И в результате громадные всплески поднялись на гофрированной черно-синей поверхности моря совершенно напрасно.

Вот тут адмирал Сеймур и произнес историческую фразу: «Я не намерен связывать себя движением в ту сторону, куда меня будет приглашать противник». Резон в этом, несомненно, был. Сохраняя прежний курс, всего через двадцать минут британская эскадра оказалась бы в зоне действительного огня севастопольских береговых батарей. Кроме того, Сеймур опасался подводных лодок. И хоть было их в составе Черноморского флота всего две после мгновенной гибели «Абукира», «Хога» и «Кресси» от торпед немецкой «U-9», англичане относились к подводной опасности очень серьезно.

— И все равно я не понимаю, на что рассчитывает их командующий… — цедил адмирал сквозь зубы, прижимаясь лбом к каучуковому нарамнику стереотрубы. Он знал, что непонятным образом вернувшийся на свой пост русский флотоводец крайне умен, если судить по его деятельности в мировую войну, и никогда бы не вывел свой жалкий отряд в море на бессмысленный расстрел. Разве только его ослепляет ненависть к предавшим его в Иркутске бывшим союзникам.

— Что вы по этому поводу скажете, коммодор? — обратился он к командиру линкора.

Коммодор Гуденефф был опытным и отважным моряком, командуя отрядом крейсеров в Ютландском сражении, заслужил крест Виктории, но с фантазией у него было не очень. Он не смог подсказать своему флагману единственно верного в этой ситуации решения, потому что тоже не видел других опасностей, кроме мин и подводных лодок. Однако в разгар дня на глади почти штилевого моря перископ атакующей лодки виден за несколько миль. И он ответил то, что считал наиболее вероятным:

— Крепостное минное поле. Они собираются пройти через него, а потом замкнуть электрическую цепь.

— И я так думаю. Поэтому полный ход. Кроссинг зе «Т».

Сеймур решил предпринять никому, кроме адмирала Того, так больше и не удавшуюся операцию по охвату головы неприятельской эскадры. То есть, имея превосходство в огне и скорости, обойти отряд Колчака со стороны берега, отжимая его в открытое море, где расстрелять сосредоточенным огнем своих лучших в мире орудий сначала «Алексеев», а потом и остальные броненосцы. Впрочем, он благороден, Колчака он даже уважает и после нескольких хороших попаданий предложит ему спустить флаг.

Форсируя машины, английские линкоры развили предельный для их давно не ремонтируемых машин ход — двадцать узлов. Но расстояние между ними и русскими кораблями сокращалось слишком медленно. Дальномерщикам, вращающим кремальеры своих труб на боевом марсе линкора, показалось, что оно даже увеличивается. Вот когда Сеймур впервые пожалел, что в его распоряжении не оказалось линейных крейсеров. «Дикие кошки» с их почти тридцатиузловой скоростью растерзали бы эти утюги в мгновение ока.

Сеймур еще не замечал, что «Генерал Алексеев» уже переложил руль на зюйд-вест и следующие за ним в кильватер броненосцы сами начали делать то, к чему британский адмирал собирался их принудить.

Глава 15

«Дерзкий» и «Беспокойный», развернувшись на шестнадцать румбов, дали полный ход, пересекая курс англичан. Вместо мин или глубинных бомб на кормовых рельсовых дорожках миноносцев выстроились большие, как двухсотлитровые бочки, зеленые цилиндры дымовых шашек.

Через несколько минут стена сизо-бурого дыма тридцатиметровой высоты и длиной в две мили перечеркнула море. Поставленная вплотную за кормой «Пантелеймона» завеса как минимум на двадцать минут скрыла от англичан русскую эскадру, поскольку расстояние между отрядами, по дальномерам «Эмперора», составляло в этот момент восемьдесят кабельтовых.

Причем ослепла только британская оптика, а радиолокаторы русских кораблей продолжали рисовать неприятельские линкоры на экранах баллистических вычислителей.

Штатскому человеку трудно это представить, но громада тридцатитысячетонного корабля от удара снаряда весом едва в шестьсот килограммов содрогается и гудит, как задетая пальцем басовая струна семиструнной гитары.

А таких снарядов в «Эмперор оф Индиа» попало сразу три, с двадцатисекундными интервалами.

У адмирала вдруг задрожали вцепившиеся в поворотный рычаг бесполезной стереотрубы руки. Не только потому, что вибрация корпуса передалась ему через рифленую стальную палубу боевой рубки, но и от нехорошего предчувствия. Он начал догадываться, что процесс пошел неуправляемо.

Воронцов увидел на цветном экране, как вокруг английских линкоров мгновенно выросла целая роща гигантских водяных деревьев с белопенными, подсвеченными оранжевым огнем кронами, а на палубах кораблей блеснули бледные в ярком солнечном свете вспышки.

Он повернул верньер трансфокатора, все поле зрения заполнило изображение «Эмперор оф Индиа». Три снаряда с «Алексеева» легли между второй трубой и кормовой башней линкора. Из огромной пробоины в палубе валил густой дым, пронзаемый языками пламени. Ствол левого орудия третьей башни оторвало по самую амбразуру, правое, очевидно, сорванное взрывом с люльки, уставилось в небо под нелепым углом, на месте бортового каземата зияла дыра размером с ворота локомотивного депо.

Англичане сейчас оказались в том же положении, что и корабли эскадры Рожественского. Японцы стреляли по ним английскими снарядами, начиненными мелинитом (шимоза), который по фугасному действию в несколько раз превосходил применяемый русскими артиллеристами пироксилин.

Теперь же Воронцов лично подобрал композитную пластическую взрывчатку, в несколько раз более сильную, чем гексоген или пентолит, и начинил ею обычные снаряды. В результате снаряд двенадцатидюймовой пушки оказался гораздо мощнее в полтора раза более тяжелых вражеских.

Дмитрий двинул картинку на экране вправо. Горел пораженный двумя попаданиями в центральную надстройку «Мальборо». На «Айрон Дюке» рухнула передняя труба, и густой черный дым расползался над кораблем. У «Бенбоу» вода заплескивала в огромную пробоину у ватерлинии. Только концевой «Центурион» не имел видимых повреждений.

Он включил рацию и передал на «Алексеев» результат первых залпов.

Под прикрытием дымовой завесы Колчак закончил поворот и уводил свой отряд в открытое море, увеличив ход до предела. Когда дым рассеется, Сеймур будет весьма удивлен маневром русской эскадры.

Напрасно Воронцов опасался, что адмирал в бою потеряет голову и станет совершать вызванные эмоциями ошибки. Колчак был абсолютно, даже неестественно спокоен. Словно воспринимал происходящее как что-то вроде командно-штабной игры. Шульгин был в определенной степени прав, предположив, что его психика повреждена и деформирована не только годичным ожиданием смерти в одиночке, но и всем, что ему довелось пережить начиная с лета семнадцатого года. Но если Колчака и тронула тень безумия, то такого, какое овладело капитаном Гаттерасом: «На Север, на Север, и пусть все катится в ад!»

На штурманском столе лежала карта с нанесенной схемой предстоящего боя. Воронцов спрогнозировал развитие событий на компьютере, исходившее из психологических характеристик Сеймура, его личного военного опыта и стратегических доктрин британского главморштаба, даже с учетом советов, которые ему могут дать ближайшие помощники.

Колчак участвовал в классическом эскадренном сражении всего один раз в жизни, в Желтом море, когда служил артиллерийским офицером на «Аскольде». И помнил бессильное отчаяние при виде бездарных действий адмирала Витгефта. Судьба тогда послала робкому (не в смысле личного мужества, а в способности принимать адекватные обстановке решения) адмиралу уникальный, единственный за всю несчастную войну шанс разгромить японский флот. И он им не смог воспользоваться, предпочел бессмысленно погибнуть.

В распоряжении Колчака сейчас было четыре корабля с двадцатью четырьмя орудиями главного калибра. Их дальнобойность до недавнего времени составляла девяносто кабельтовых против ста двадцати у английских линкоров. Однако после модернизации, при которой Воронцов заменил подъемные механизмы и удлинил амбразуры башен, а также на пятнадцать процентов увеличил пороховой заряд, русские двенадцатидюймовки могли стрелять на те же сто двадцать кабельтовых (21 километр).