Дневники 1870-1911 гг. - Николай Японский (Касаткин)

Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и причастие Святаго Духа буди со всеми вами! Аминь».

Призвавши Павла Накаи, перевел с ним это; завтра будет от-печатано и разослано по Церквам.

В газетах напечатано, что в Хакодате наши церковнослужа- щие: отец Андрей Метоки, катехизаторы Исайя Мураки и Фе- одор Тоёда, даже престарелый дворник Никита, да, кажется, и все живущие в церковных домах, как русские шпионы (ротан*) выгнаны из домов; в 24 часа им приказано выселиться, — куда? Неизвестно. От наших ни от кого оттуда ни малейших известий, хотя это случилось уже несколько дней тому назад. Спрашивали мы телеграммой у христиан объяснения; ответа нет. На «русских шпионах» положительно помешались эти японцы! Всех христиан записали в шпионы и вот так с ними обращаются по местам! Просто несносно, наконец.

По газетным известиям сегодня японские морские победы несколько уменьшены: у Порт-Артура наши суда потоплены не были, только повреждены. Но как же честят нас в газетах! В сегодняшнем номере «Japan Mail» просто целый ушат помоев, самых грязных и вонючих, опрокинут на Россию! Это-де «такая варварская и такая подлая страна, что ее стереть с лица земли мало! А Япония — да это просвещеннейшая и милейшая из наций!» И как же нас ненавидят, кажется, все народы мира! Италия — и та даже радуется, что японцы разбили русский флот, — а какое зло мы причинили ей? Англичане же не помнят себя от ликования.

Надежда Такахаси, начальница Женской школы в Кёото, прибыла, вызванная несчастьем с ее братом Григорием, которого безвинно засадили в тюрьму как «русского шпиона». Говорила, что в день, когда взяли Григория, больше 30 полицейских разом напали на его дом и обыскали все до малейших подробностей, и, разумеется, ничего не нашли подозрительного или виновного.

Дом этот теперь продается, чтоб иметь деньги нанять адвоката. Так трудом добытое благосостояние невинного человека вконец разрушается из-за глупой подозрительности. Завтра Надежда Такахаси возвращается к своему посту; про школу свою говорила, что в ней 30 учениц, из которых 10 приходящие, а из сих половина язычницы, учащиеся, однако, христианству и поющие в церкви вместе с христианами; про отца Симеона Мии говорила, что он ныне здоров, однако же нервные припадки бывают; про христиан, что все веру хранят, про Кёото, что в нем ни малейшего военного возбуждения, — все так же спокойно, как всегда.

31 января (13 февраля) 1904. Суббота

В четверг я отметил, что «отъезд Посланника был скромен, — точно украдкой уезжает». К счастию, это неправда; из сегодняшних газет узнал, что отъезд, напротив, был торжествен: больше ста человек знати и японской, начиная с придворной, и иностранной было на станции для прощания с ним; букеты были поднесены посланнице и прочим. Я не был на станции, потому что Посланник просил меня не приезжать, когда я прощался с ним в доме; да и куда возиться с хвостом полицейских!

Французский Посланник, господин Harmand, прислал офи-циальное письмо, уведомляющее, что ему поручено охранение русских, пока будет война, и уведомляющее, что «он примет все меры, чтоб не учинено было ничего противного уважению, по-добающему моему сану, что я вполне могу полагаться на него и обяжу его, испрашивая помощи во всякое время, когда оная по-надобится» .<...>

Я поблагодарил за эту любезность и уверил со своей стороны, что считаю себя совершенно безопасным под его покровительством. <...> на войну и выбрали многочисленный комитет заведовать сим сбором. Еще придумали новое: составить общество, по крайней мере, десяти девиц и молодых женщин и послать к услугам раненых воинов в госпитали — писать для раненых письма к их родным. Предложат общество это военному ведомству, которое, вероятно, причислит его к составу Красного Креста. Варвара Накаи, девица, сестра Павла Накаи, уже предложила себя для этого. Елисавета Котама располагает поступиться еще одною учительницею, из живущих в Женской школе. Об всем этом приходят мне докладывать.

Павел Ниццума, расстриженный, прислал письмо здешним священникам, в котором предлагает: «Наложить на христиан пост, пока война, не есть мясного, не пить вина, не курить, не сооб-щаться с женами, — усиленно молиться»; сочинил и прошение о мире, для вставления в ектению. Священники спрашивали меня: « Что с этим делать? » Я ответил: « Посоветуйтесь между собою, осуществимо ли, и ответьте ему на письмо, что найдете нужным. Во всяком случае, поблагодарите его за усердие. Впрочем, скажите мне, как вы найдете его предложение». Жаль, что впал в соблазн этот человек и должен был оставить духовное звание. Служить бы ему, как прежде, — много бы пользы принес. Усердие к духовному служению до сих пор не оставляет его.

Сегодня рассылается мое окружное письмо к христианам, выше написанное. Послано и во все редакции здешних газет.

Счел за лучшее отменить в нынешнем году Богослужение 1-й недели Великого Поста. <...> Довольно для учащихся отговеть в этом году на последней неделе; на первой же пусть учатся.

2 (15) февраля 1904. Понедельник.

Праздник Сретения Господня

<...> Как начинают иностранцы чуждаться русских! Петр Исикава сегодня с удивлением рассказывал, что его приятель, американский миссионер Hagen, — с которым он переводит на английский статьи, что Rev. Green выпрашивает от нас для своего сборника, — боится, чтоб не смешали его с русскими. А один немец на своем доме прямо-таки выставил доску с надписью по- японски: «Я не русский».

4 (17) февраля 1904. Среда

<...> Заказал провести в Миссию телефон. Будет стоить около 200 ен; но нечего делать! Теперь особенно нужен; но и для мирного времени пригодится; давно уже пристают ко мне обзавести Миссию им, особенно наши авторы для переговоров с типографиями.

5 (18) февраля 1904. Четверг

Сегодня в японских газетах крупнейшим шрифтом длинные телеграммы: «Новая славная победа японского флота»; в «Japan Mail»: «Третье морское сражение». Что такое? Оказывается уж совсем похоже на ребяческую проделку: ночью одна японская миноноска подошла к Порт-Артуру и пустила мину в одно русское судно, а сама что есть пару наутек; эта даже и не хвалится, что ее мина попала в русское судно, а хвалится только тем, что сама осталась цела; потом другая миноноска сделала совершенно то же, но утверждает, что видела, как ее мина взорвалась и «должно быть-де повредила русское судно».

Адмирал Того даже и этого не утверждает в своем официальном донесении, а говорит только, что «моральное воздействие на рус-ских от таких действий его миноносок было, несомненно, очень большое».

Да, моральное воздействие на русских есть, но не в том смысле, в каком хочется этого адмиралу Того, а в том, что этими шутов-скими выходками японского флота тем не менее поддерживается бдительность русских и усиливается раздражение и решимость отплатить японцам настоящей победой. Кстати, сегодня есть и телеграмма о том, что адмирал Макаров едет сюда командовать нашим флотом; лучше этого назначения не может быть, если только правда, что он назначен.

Но вот беда: все, идущее ко мне по почте из России, и письма, и газеты, журналы и прочее, конфискуется японским прави-тельством.

Если это продолжится, то Японская Церковь потерпит круше-ние, — нечем будет содержать служащих, — денежные высылки не достигнут Миссии. Будем всячески стараться устранить эту беду.

6 (19) февраля 1904. Пятница

Хотя в первую неделю Великого Поста не будет говенья, уча-щиеся тем не менее эти три дня Масленицы, начиная с вечера, отпросились для отдыха. Мы с Накаем, конечно, переводим, — и то много времени пропустили.

Сегодня большое торжество в городе, увешанном флагами, — по случаю прибытия из Италии купленных японцами двух военных судов, приведенных английскими экипажами.

Газеты, японские и аглицкие, даже просматривать невыносимо — так все исполнено восхвалением японцев и злорадством, что Россия не в авантаже (без сомнения, до времени) в нынешнем ее столкновении с Японией. Все, все ненавидят Россию! Прав был Александр III, сказав, что у нее только один друг — Николай, князь Черногорский.

7 (20) февраля 1904. Суббота

Медовый месяц японского народа и войны: все счастливы, улыбаются, торжествуют. Окружающие меня из деликатности стараются, по возможности, не выказывать на своем лице тор-жества; тем не менее Накай мой напоминает распустившуюся наседку, счастливую цыплятами.

И уже начинают готовить список статей контрибуций, которую им, в заключение всех побед, придется получить с России; оставившие Владивосток японцы высчитали свои убытки, при-чиненные этим выселением, ровно в 3 500 000, то есть, вероятно, в сто раз больше действительно понесенных убытков.

8 (21) февраля 1904. Воскресенье сыропустное

Я теперь по окончании Литургии подхожу к кресту первым и потом иду из церкови, благословляя по дороге просящих благо-словения. Но и этого не советуют делать: «Во время остановки- де для благословения какой-нибудь язычник может подойти и ранить или убить ножом». Но уж слишком опасливы; всякому совету не могу следовать. <...>