Всемирная история болезни (сборник) - Олеся Мовсина

– Надули? – в один голос вспыхнули Кисса и Лада, а Адамович стал тихо приходить в себя.

– Но, коллега, вы забываете, что посторонним лицам вход на завод запрещен! Если не сказать больше – воспрещен!

– Ничего, мы дадим им слово, волшебное слово, – и она засверкала лукаво своими красными-прекрасными глазами.

Адамовича до завода вели под руки: такая на него навалилась депрессия и апатия и проще говоря – пофигизм, что даже Жучкин полуфабрикат пришлось временно понести кому-то другому.

– Если так дело пойдет, то и его самого придется засовывать под контрастные души, – попыталась пошутить Кисса, но серьезная Лада взглянула на нее с упреком.

На проходной завода сидел молодой контрразведчик Ворошиловский, переодетый и загримированный под старого хрыча вахтера, и никого не пускал.

– Простите, но нам нужно срочно увидеть начсмены Яромира Кашицу, – пролепетала отважная обычно Кисса (этой фразе научили ее норальные Мормы).

– Кашица – в отпуске, – ответил вахтер, недоверчиво глядя.

– Какая жалость, а нас просили передать ему вот это, – и Лада показала переодетому патриоту маленький пузырек, подарок всё тех же мудрых Морм.

(Надеюсь, читатель уже догадался, что все три фразы были не иным чем, как паролем, специальным ключиком для входа на завод.)

Всё еще хмуро поглядывая на странную троицу, страж порядка позвонил по местному телефону и промычал в трубку (не берусь передать дословно, но как-то так):

– Пвайронурлыамко.

Через минуту из глубины завода вышел маленький лысый человек и чрезвычайно строго спросил у наших героев:

– А вы по какому вопросу?

Видимо, Адамович и вправду слегка загоревался, потому что вместо просьбы о приведении Жучки в божеский вид, он вдруг ляпнул Яромиру Кашице в лицо:

– Мы ищем тово-не-знаю-чево, помогите нам его найти.

Такой реакции Ворошиловского не ожидал никто. Он выхватил трехствольный пистолет, и каждый из наших героев оказался под своим персональным дулом.

– Так вы – шпионы? – зарычал охранник, зачем-то срывая с себя накладную бороду и усы, видимо, готовясь к рукопашной схватке.

Неизвестно, чем окончилась бы эта нелепая сцена, если бы Яромир Кашица внезапно не узнал Адамовича.

– Не стрелять! – всё так же строго, но спокойно проговорил начсмены. – Это же сынок Сиблингов, наших сотрудников; Адамович, так, кажется, тебя зовут?

И тут только мальчик сообразил, куда привели его Кисса и Лада. Это же Секретный завод, где работают его матушка и батюшка, только сейчас воскресенье, и они отдыхают по своим делам где-то в другом городе. Адамович пришел в себя и нашел там трезвый взгляд на вещи. Этим взглядом он взглянул на Кашицу и вежливо ему поклонился:

– Дядя Ярик, нам срочно нужна ваша помощь.

И Кисса, и Лада мысленно зааплодировали ему, так как лысая голова начсмены благосклонно кивнула, а пистолет Ворошиловского безвольно поник, словно сдувшийся шарик.

– Ну кто же так складывает? Это же форменное безобразие, – ворчал Яромир Кашица, разворачивая носовой платок и доставая сложенные вчетверо Жучкины останки. Он осторожно разгладил на столе лепешку, некогда бывшую живым существом, потом свернул ее в трубочку и аккуратно засунул на полку между фотографией жены в золоченой рамке и книгой под названием «Шпионские штучки» (не успел прочитать Адамович на корешке).

– Так вы сможете ее надуть? – хором спросили трое посетителей.

– Какого она была размера, ваша Жучка? – лишь поинтересовался Кашица. – Я постараюсь это сделать, приходите завтра на рассвете, – и едва было не добавил «мои юные друзья», но не добавил, так как был очень немногословным типом и очень себе на уме.

Тревожась и думая о смерти, которая всех нас ждет, герои нашего романа покинули территорию завода футбольных мячей, самого Секретного завода на свете.

23

– Ведь мы с вами знакомы?

– Сильно сомневаюсь, – Матвея даже слегка передернуло, когда этот человек все же подошел к нему. – Я видел вас еще на кладбище, вы шпионите за мной?

– Мне показалось, что мы уже где-то встречались, – вкрадчиво и настырно горбун подошел вплотную к, – и потом ваш приступ горя был так убедителен…

Матвей не решился оттолкнуть хама, сам отодвинулся и неловко заскользил ботинком по невидимой грязи.

– Да ты меня не бойся, – перешел на ты этот подозрительный тип и вдруг добавил: – Матвей.

(Достоевщина какая-то!)

– Ну, допустим, и откуда же вы меня знаете?

Человек театрально взмахнул рукой в ту сторону, откуда они только что пришли и вздохнул:

– А я знал Костика и его родителей.

И снова Матвеево нутро ошпарила волна подленькой жути, как и час назад, когда имя его друга обнаружили в списках. Но теперь ему было на все наплевать, он даже не сделал усилия ответить горбатому, просто дальше куда-то пошел. Ему навстречу город истерично замигал, и тут же затормозил, неестественно расширяясь. Так они долго шли, а потом он спросил, что вам надо, и человек ответил, что ничего, но снова преследовал, и Матвею захотелось убить его (сильно-сильно ударить), а закончилось всё совместным распитием отвратительного пойла из фляжки бомжеватого горбуна.

То ли он жив, то ли что, то ли это третья полка, багажное отделение, одно понял Матвей, открыв глаза – поезд. Долго лежал и даже не пытался что-либо вспомнить или осознать, вслушивался в стук, и так прошло еще несколько часов. Потом какой-то странный некрасивый человек не то с горбом, не то в пиджаке, надетом поверх рюкзака, потянул его за рукав:

– Матвей Ильич, слазь, щас выходить будем.

Поезд притормозил на каком-то полустанке, и горбатый вытолкнул равнодушное тело Матвея в окно, а потом, выпрыгнув сам, наступил ему на руку. Поезд тут же утащила ночь, а огрызочек луны, смеясь, поставил запятую в этой странной истории.

Когда в следующий раз он пришел в себя, его память по-прежнему изменяла ему неизвестно с кем. Рядом с кроватью барахтались какие-то чужие недоразвитые ребятишки, и Матвей решил, пусть это объяснится бредом.

Потом приходила некрасивая женщина в платке, молчала и говорила, что ее зовут Татьяна. Кажется, она лечила его от какой-то болезни, по крайней мере, выгоняла, суетливая, странных детей. Потом она становилась всё разговорчивей, пытаясь, кажется, внушить Матвею какую-то сложную книжную истину.

Однажды Матвей проснулся и понял, что сознание начинает повиноваться ему. В этот момент он услышал, Татьяна сказала:

– Теперь, когда мы так много всего обсудили с вами, вы можете показаться отцу Елизару.

Матвей почти удивился и покорно пошел за ней по коридорам, облепленным какой-то разноцветной бумагой. Отец Елизар лежал ничком на полу, уткнувшись лицом в красную подушечку, на которой остроумно были вышиты крестиком несколько распятий.

Сектанты, – вяло подумал наш философ.

– Молится, – прошептала Татьяна, и они еще немножко постояли в дверях.

Отец Елизар оказался на редкость приятным, умноглазым стариканом, таким, знаете ли, интеллигением. Слегка прищурившись, он спокойно и быстро прочел всего Матвея – от первой детсадовской фантазии до последней сцены на кладбище – и произнес:

– Надеюсь, вы ознакомлены с условиями контракта?

– Я… Мне говорили, но… – и тут снова улыбнулось беспамятство желтыми цветами на фоне белого неба. Однако потом он довспомнил, что это всё же были желтые листья на осеннем снегу. Когда же включился, какая-то фраза отца Елизара оборвалась, оставив в воздухе:

– …вам она теперь, согласитесь, уже ни к чему.

– Простите, – Матвей абсолютно не понимал, о чем речь.

– Нет, нет, сейчас не время для споров, когда-нибудь вы побеседуете и со своими волюнтаристами, – ответил на это отец Елизар.

У Матвея совсем не было сил охотиться за смыслом, и потому он жалобно попросил:

– Пожалуйста, еще раз с самого начала. Или же я сошел с ума.

Из-под его последней фразы отец Елизар строго посмотрел на Татьяну, а та начала в чем-то оправдываться:

– Да нет, совсем не много, столько же, сколько и всем.

– В таком случае, я жду вас завтра, в это же время, вижу, что вы еще не готовы, – с морщинками легкой досады закивал интеллигений.

– Ну, с самого начала я вам рассказать не могу, иначе нам придется обратиться аж к самому приятелю Адаму, – на следующий день беседа пошла поживее. – Мы выбрали вас, одного из немногих, дабы поселить в этом доме, потому что вы нам подходите, – говорил симпатичный отец Елизар, садясь и подкладывая себе под спину давешнюю красную подушку.

– Что у вас здесь – общество, секта, масонская ложа? – Матвей почувствовал себя способным на вопрос.

– И то и другое, называйте, как хотите. Для вас теперь этот дом – просто Дом. Здесь мы обеспечим вас всем, что необходимо для жизни, размышления и творчества. Мы предоставляем и гарантируем вам массу свободного времени, богатейшую, я бы даже сказал, уникальную библиотеку, лесные прогулки, беседы и споры с коллегами, даже изюминку абсурда и перчинку страдания, столь необходимые для творчества, – миловидно усмехнулся Интеллигений.