Зейтун - Дейв Эггерс

— Чем это пахнет? — спросила Кейти. Девочки захихикали. Запах был невыносимый, фекальный. — Чем пахнет? — повторила Кейти. Девочки задыхались от смеха. Закари тряс головой.

— Это Микей, — смогла наконец выдавить одна из девочек и снова зашлась в неудержимом приступе хохота.

Оказалось, маленькие злодейки скормили псу несколько кусочков чизбургеров, от сыра собаку распирали газы, и она давно уже портила воздух.

— Ужас, какая вонь! — взвыла Кейти. Дети опять расхохотались, а несчастная собака забилась под заднее сиденье, где и продолжала страдать.

На выезде из Слайдела Кейти свернула на I-190 — по ее расчетам менее загруженную, но и там она увидела бесконечно длинную цепочку красных тормозных огней. Десять тысяч машин и двадцать тысяч фар, прикинула Кейти, и так, без перерыва, до самого Батон-Ружа. Не до конца осознавая масштаб и странность происходящего, она стала невольным участником великого исхода. Тысячи людей заполнили дороги, убегая от ветров и наводнения кто на север, кто на восток. У Кейти в голове крутилось только одно: где взять столько кроватей? На чем все эти люди будут спать? Нужны тысячи спальных мест. Она с тоской смотрела на каждый стоящий поблизости от дороги дом. Они не проделали еще и половины пути, а она уже на пределе сил.

Кейти вернулась мыслями к Зейтуну. Неужели ураган действительно такой, каким она его видела по телевизору: похож на белый круг пилы-циркулярки, надвигающийся прямиком на Новый Орлеан? На снимках со спутника город выглядел малюсенькой, по сравнению с ураганом, песчинкой, которой предстояло быть изрезанной безжалостной пилой. А там был ее муж — совсем один, в дощатом доме.

Зейтун опять позвонил в восемь вечера. За три часа, проведенные в пути, Кейти с детьми сумела доехать лишь до Ковингтона, отстоящего на пятьдесят миль от Нового Орлеана. Зейтун тем временем смотрел телевизор, слонялся по дому, наслаждался прохладным вечером.

— Лучше бы вы остались дома, — сказал он жене. — Здесь так спокойно…

— Ладно, умник, посмотрим, кто был прав, — ответила Кейти.

Несмотря на усталость, несмотря на то, что страдающая от газов псина сводила ее с ума, Кейти радовалась возможности провести несколько дней в Батон-Руже. Хотя сама понимала, что радоваться рано. Характеры у ее родных были не из легких, и любой визит мог, едва начавшись, быть безвозвратно испорчен. У нее было объяснение на этот счет: не все так просто. Она выросла в многодетной семье, постоянно сотрясаемой бурными ссорами, а уж когда перешла в ислам, проблем и непонимания только прибавилось.

Часто неприятности начинались с ее хиджаба. Не успеет Кейти приехать и выгрузить вещи, как кто-нибудь обязательно ляпнет: «Ну все, можешь снять это с головы». Прошло уже пятнадцать лет, как она стала мусульманкой, но родственники не унимались. В их понимании хиджаб можно было носить только по принуждению, только в обществе Зейтуна, для маскировки. И якобы только в семье Делфайнов Кейти может становиться самой собой, может расслабиться. Именно так было в прошлый их визит, когда мать не попросила, а приказала Кейти: «Снимай эту тряпку. Сходи куда-нибудь, развлекись».

Бывали, правда, минуты, когда материнская любовь брала верх над религиозной нетерпимостью. Когда-то Кейти в сопровождении матери пошла в отдел транспортных средств получать новые водительские права. Кейти была в хиджабе, который сразу же привлек к себе настороженные взгляды посетителей и служащих. К тому моменту, когда ее вызвали фотографироваться, только ленивый не посмотрел в ее сторону. Женщина-фотограф своих чувств не скрывала.

— Снимите это, — бросила она.

Кейти знала, что мусульманкам не возбраняется сниматься на документы в хиджабе, но не хотела затевать склоку и постаралась перевести все в шутку.

— У вас случайно нет расчески? — спросила она. — Не хочется выглядеть прилизанной на фото. — Кейти улыбалась, но женщина сверлила ее суровым взглядом. Кейти не сдавалась: — Серьезно, я сниму платок, мне только нужна расческа…

Вдруг мать с присущей ей энергией бросилась Кейти на помощь.

— Она имеет право носить платок! — закричала мать. — Хочет и носит!

И понеслось. Все, кто был в помещении, уставились на них; Кейти попыталась разрядить обстановку.

— Мама, не волнуйся, все в порядке. Правда, мам. Может, у тебя есть расческа?

Но мать, похоже, даже не слышала, что говорит дочь. Ее внимание было приковано к женщине с фотоаппаратом:

— Вы не можете заставить ее снять хиджаб! Это ее конституционное право!

В конце концов та ушла куда-то внутрь и вернулась с разрешением начальника сфотографировать Кейти в платке. Щелкнула вспышка, Кейти выдавила из себя улыбку.

Детство Кейти прошло в многолюдном шумном доме в Батон-Руже. Семья с девятью детьми жила в сравнительно небольшом одноэтажном доме. Дети спали по трое в комнате, на всех была одна ванная, за которую шли постоянные бои. Тем не менее им было хорошо. Или они так считали, не зная ничего другого. Район, где они жили, был приличный, заселенный рабочим людом, у всех вокруг были большие семьи. Задний двор родительского дома примыкал к забору средней школы. Учившаяся там Кейти в большом мультиэтническом коллективе чувствовала себя не в своей тарелке. Она и еще несколько учеников были там — в прямом смысле — белыми воронами. Кейти не давали проходу, ее дразнили, толкали, на нее постоянно пялились. Довольно скоро она научилась огрызаться и драться.

Начиная с шести лет, Кейти раз десять, а то и больше убегала из дома. И почти всегда — к своей подруге Юко. Та жила недалеко, по другую сторону от школы, и поскольку они с Юко были одними из немногих не афроамериканцев в районе, то на этой почве быстро сдружились. Юко жила вдвоем с матерью, Камеко; отца сбил насмерть пьяный водитель, когда она была еще совсем маленькой. Хотя Юко была на три года старше Кейти, они стали закадычными подругами. И Камеко очень любила Кейти и так искренне о ней заботилась, что девочка вскоре стала называть ее мамой.

Кейти всегда терялась в догадках, почему Камеко приняла ее как родную, но не решалась спросить. Юко шутила, что мама «приручает» Кейти, чтобы ее помыть. В детстве Кейти ненавидела мыться, а дома у них на подобные мелочи внимания не обращали, так что каждый раз, когда Кейти прибегала к Юко, Камеко наполняла для нее ванну. «Она похожа на поросенка», — шутливо объясняла Камеко дочке. Она обожала мыть девочку, а Кейти нравились прикосновения рук Камеко к ее волосам, легкое покалывание длинными ногтями шеи, приятная тяжесть чистого полотенца на плечах.

После окончания школы Юко и Кейти сблизились еще больше. Кейти сняла квартиру рядом с Эрлайн-хайвеем, и они вместе устроились на работу в «Данкин Донатс». Превыше всего Кейти ценила свою независимость. Ее крохотная квартирка рядом с шестиполосной федеральной автострадой стала островком мира и спокойствия, которых она никогда не имела.

В числе постоянных покупателей у них в кондитерской были две сестры-малазийки. Как-то Юко разговорилась с ними и стала расспрашивать про ислам: «Что вас в нем привлекает? Что олицетворяет собой хиджаб? Вам разрешается водить машину?» Сестры, дружелюбные, открытые, охотно удовлетворяли любопытство Юко, не делая попыток обратить ее в свою веру. Кейти не подозревала, что они произвели на подругу глубокое впечатление. А Юко была просто зачарована. Она начала читать про ислам, изучала Коран. Малазийки снабжали ее брошюрами и книгами, и Юко все больше погружалась в незнакомый мир.

Когда Кейти поняла, что Юко не на шутку увлеклась исламом, она серьезно задумалась. Они обе были воспитаны христианками, в начальных классах обе учились в христианской школе с ее строгими правилами. Кейти недоумевала, почему Юко погрузилась в эту диковинную веру — Юко, которая всю жизнь была глубоко верующей христианкой. А как отнесется к этому еще более набожная Камеко? Кейти спросила подругу:

— Что об этом думает твоя мама?

— Не суди меня, а постарайся понять, — ответила Юко. — Прошу тебя.

Пролетело несколько лет. За это время Кейти умудрилась — ошибки молодости и любовные неудачи — выскочить замуж и развестись, оставшись с годовалым Закари на руках. Она жила в той же самой квартире возле хайвея и вкалывала на двух работах. По утрам она работала кассиром в аптеке сети «Кей энд Би», удобно расположенной под боком. Однажды менеджер магазина мужской одежды «Уэбстер» с противоположной стороны хайвея зашел в аптеку и, восхитившись кипучей энергией Кейти, предложил ей бросить «Кей энд Би» и перейти к ним или, если она не захочет уйти из аптеки, работать у них на полставки. Кейти нужны были деньги, и она приняла его предложение. Так что, отбарабанив полдня в аптеке, она переходила через хайвей и трудилась в «Уэбстере» до самого закрытия. Вскоре она стала нарабатывать пятьдесят часов в неделю — достаточно, чтобы обеспечить медицинскую страховку себе и сыну.