Беседы о вере и церкви - Игумен Петр (Мещеринов)

Церковь Соборная. Словом «соборная» переведено греческое слово «кафолическая», — т. е. вселенская, обнимающая собою всех людей всех времен и народов, не ограниченная пространством и временем. Эта вселенскость Церкви вытекает из ее свойства — единства, о чем мы уже сказали. Но соборность имеет еще вот какое значение: все решения в Церкви, сколько–нибудь важные, принимаются соборно, т. е. не чьим–то единоличным распоряжением, а обще, в духе любви, сообразно с учением, содержимым Церковью. Единственный Глава Церкви — Господь Иисус Христос; Он построил Свою Церковь на основании, которым явились Апостолы; не один какой–то Апостол (как считают латиняне), а именно все Апостолы и их преемники — епископы; и теперь вся власть в Церкви принадлежит собору этой Церкви, прежде всего — собору епископов, а не какому–то одному, пусть даже и самому уважаемому епископу.

Этот принцип власти мы видим в Церкви с самого начала ее бытия: уже в книге Деяний апостольских мы читаем, что решение о вхождении язычников в Церковь принято Собором Апостолов (гл. 15). Так и продолжается в Церкви до сего дня. Высший авторитет для нас — Вселенский Собор, т. е. собрание епископов всех Поместных Церквей. Таким образом, соборность — это принцип жизни Церкви, принцип принятия решений. Его суть — единодушие, единомыслие во Христе. Еще: вселенскость Церкви — то, что она несводима к национальным и социально–культурным формам; хотя Церковь и облекается в них, но она и по сути, и по своему самосознанию выше их — вселенская.

Церковь Апостольская. Как мы уже говорили, Господь основал Свою Церковь через св. Апостолов; ими она получила свое устроение в основах — догматических, нравственных, канонических, литургических. И Церковь остается Церковью, только когда она восходит к Апостолам. Это значит, во–первых, апостольское преемство в Таинстве Священства. Апостолы, просвещая светом Христовым вселенную, везде оставляли своих преемников — епископов, продолжающих апостольское служение; епископы, отходя в жизнь вечную, также оставляли после себя преемников; и так, друг–другоприимательно, апостольская благодать священства пребывает в Церкви до сего дня. Во–вторых, в Церкви все должно возводиться к апостольскому авторитету. Догматический ли, нравственный ли, канонический, литургический — любой вопрос в Церкви должен быть поверяем и возводим к Апостолам: так ли учили, так ли установили Апостолы? Если то или иное явление коренится в апостольских установлениях — а их мы узнаем из Священного Писания Нового Завета и Священного Предания Церкви, — то оно церковно; а если нет — значит, к Церкви оно имеет опосредованное, а может быть, и враждебное отношение. Это очень важно. Многие воспринимают Церковь как, например, святоотеческую, или Богородичную, или мистически–чудесную, или державнообразующую, или еще какую–нибудь; но она Апостольская, и только таковая и есть Церковь.

Вот, кратко, об определениях, что есть Церковь, взятых из Священного Писания, Катехизиса и Символа веры.

Теперь для лучшего понимания темы нужно сказать, что не есть Церковь, то есть определить некоторые идеи и явления, которые, хотя и выдают себя за нечто церковное, присущее Церкви как бы неотъемлемо, на самом деле вовсе Церкви не принадлежат. Все такие идеологемы являются подменой идеи Церкви: они рядятся в церковные одежды, причем иногда назойливо, но по сути представляют собою явления антицерковные.

Здесь нужно отметить прежде всего, что мы с вами живем в период упадка церковного сознания — то есть когда идея Церкви в мировоззрении и в духовной жизни христиан не сознается и не чувствуется в чистоте: люди не знают церковного учения, не имеют потребности знать; а если это знание до их сознания и доходит, то иногда предпочитают оставаться со своими заблуждениями. Этот упадок имеет исторические причины, на которых мы не будем останавливаться; характеризуется он прежде всего недостаточностью церковного образования, в течение десятилетий искореняемого, в том числе и у духовенства. Каждый из нас непременно сталкивается с этими подменами когда под Церковью понимают не то, что она есть.

Не будем рассматривать все эти подмены — это отдельная тема, а отметим актуальные сегодня примеры такого рода: 1) подмена Церкви культурно–социально–национальной составляющей,

2) подмена Церкви народной стихией и

3) подмена церковности некоторой лубочностыо, фантастичностью, не–реальностью, апокалиптичностью.

Прежде всего, как некий критерий, мы должны сказать об одном важном принципе: Церковь на земле выполняет исключительно одну, единственную задачу: Церковь спасает людей, соединяет их со Христом. Причем спасает и приобщает Христу не абстрактные народы, нации, государства — а личности, каждого захотевшего этого человека, индивидуально. Все, следовательно, проявления Церкви в оформлении, в действовании ее преследуют только эту цель. Больше ничем Церковь не является и не занимается. Она может прикасаться и обнимать собою любое явление: культурное, социальное, национальное и прочие, — но в них она ищет, как бы спасти людей, привести их ко Христу. Только то, что соответствует этому критерию, может считаться собственно церковным; и наоборот, если то или иное выдающее себя за «церковное» явление не отвечает этому критерию — оно к Церкви отношения не имеет, пусть даже это некая укрепившаяся идеологема, почитаемая многими как «подлинно церковная».

Церковь есть Божественное установление, она вечна и неизменна, но вместе с тем историческое бытие она проходит на земле, и поэтому она неизбежно облекается в те или иные внешние социальные, национальные и культурно–бытовые формы; но ошибка — полагать в этих формах суть Церкви, нечто необходимое, неотъемлемое по существу для нее. Для Церкви эти формы — лишь внешние соприкосновенности; Церковь к этим явлениям не сводится и ими не является. Нужно быть очень аккуратным, рассуждая с церковных позиций о патриотизме, национальном самосознании, формах государственного и общественного устройства и т. п., чтобы ими не подменить собственно церковное сознание, не мифологизировать, не профанировать его.

Вторая подмена — и это сущая беда для Церкви! — когда языческое, народное мироощущение рядится в церковные одежды. Для многих людей Церковь есть язычество православного обряда. Это явление называется «двоеверием» — когда принимается христианство, но внешне, обрядово, неглубоко, а суть религиозной жизни при этом языческая. Если брать историю Русской Церкви, то видим, что двоеверие от начала было сильно на Руси, против него боролись пастыри Церкви все время существования Русской Церкви. Каковы основные черты этого явления? Во–первых, это магизм, считающий, что главное — это правильно и точно выполнить обряд, он, как причина, автоматически повлечет за собой следствие — некий желаемый душевный или внешний результат.

Священник становится в этой системе взглядов жрецом, задача которого — точно и правильно все «сделать», а то, что он говорит, совершенно не важно. Таинства и церковные чины вместо совместного действия Бога и человека, их сотворчества, необходимо предполагающего сознательное и свободное участие человека в церковном действии, превращаются в некое волшебство, в котором совершенно не нужно принимать внутреннего участия.

Отсюда — повышенное внимание к внешнему — свечам, запискам, нательным крестикам, иконкам, источникам и совершенное игнорирование внутреннего — познания своей веры, христианской жизни. «А какую молитву читать? А куда свечку поставить? А как зажечь ее? А что написать в записке?» — все это с уверенностью, что стоит поставить свечку и подать записку — все, дело сделано: можно уходить.

Все это влечет за собой разного рода выдумки: в Церкви внешних обрядов не так–то много, и все они суть выражение молитвенного духа, внутренней жизни христианина, — а это мироощущение требует их в большом количестве, поэтому они сочиняются. Все мы знакомы с Медовыми и Яблочными Спасами (кощунство по сути — может ли быть наш Спаситель «медовым» или «яблочным»?), «крещенскими» обычаями, с трактовкой святых как регулировщиков сельскохозяйственного быта (Конон–огородник, Аким–ветродуй и проч. кощунства) и проч., и проч. Бороться с этим очень трудно, ибо это — стихия. Все церковное, к чему ни прикоснется языческое мироощущение, профанируется, извращается и опошляется.

Во–вторых, каков же вектор этого мироощущения? Все направлено не на спасение, не на общение души с Богом, а, как правило, большей частью на устроение земного благополучия. В лучшем случае — как бы не попасть в ад, чтобы и после смерти обрести нечто комфортно–благополучное. Христос совершенно не нужен, нужно, чтобы ребенок не болел, муж не пил, чтоб не сглазили, чтобы квартиру получить, разменять, — для чего, собственно, и предпринимаются все, магические по настроению для таких людей, церковные действия. Бог выступает как гарант благополучной жизни. Сам по себе Он совершенно не нужен, а нужно что–то от Него. Здесь корень увлечения в том числе и антиколдовством, широко распространенным среди языческих христиан.