Я хочу жить - Виктор Сидоров

— А ты гляди туда, где нет облаков. Вон туда, где небо помутнее, авось и увидишь.

Я долго смотрел и увидел. Кое-где сизая дымка вдруг загустела, стала даже серой, а потом, словно вспыхнула на солнце, забелело пушистое облачко и понеслось вперед, чтобы где-то растаять и снова родиться.

— Здорово! Никогда не видел. И не думал.

Папка тихо смеется и хлопает меня по животу.

— Погоди, подрастешь — не такое еще увидишь и узнаешь…

Да, уже многое узнал. И хорошего, и плохого. За один какой-то год… Я вздохнул. От подушки вдруг оторвалась Ленькина голова.

— Ты что, не спишь?

Я не ответил, затаился. Ленька долго смотрел на меня, потом хмыкнув, покачал головой:

— Эх ты, лунатик. Даже боязно рядом с тобой. Завтра скажу сестре, чтобы привязывала тебя на ночь. На всякий случай.

Я тихо засмеялся. И вдруг стало спокойно на сердце.

Запись четырнадцатая

Нас предупредил Сергей Львович:

— Завтра начнутся военные маневры Черноморского флота. Не волнуйтесь, не пугайтесь — будут выстрелы.

Ха! Нашли кого успокаивать! Да для нас ничего интереснее и придумать невозможно! Пусть хоть целый месяц грохочут пушки всех кораблей флота!

Ребята в восторге — повезло! Такое увидишь, пожалуй, только в кино.

Едва взошло солнце, мы начали шарить глазами по морю. Глядели час, глядели второй, третий… Море было как никогда пустынно и безжизненно.

Пашка Шиман с трудом повернул усталую шею, произнес, морщась от боли:

— Мягко выражаясь, нас просто надули. У нашего берега могут ходить разве катеришки дохлые да шаланды. А настоящий военный корабль сюда и на веревке не затянешь.

Кто-то засмеялся, но остальные огорченно молчали: жаль, что маневры пройдут стороной.

Минули день и ночь, прошел и следующий день. Море оставалось по-прежнему пустынным и строгим.

И вот, наконец, когда стало ясно, что маневров нам не увидеть, раздался отчаянный вопль Мишки Клепикова:

— Ребята, идут!

Нам будто кто головы враз свернул на сторону: все так и влипли в стекла.

Кораблей еще не было видно, над горизонтом поднимались лишь столбики дымков. Ребята зашевелились, оживленно переговариваясь. По веранде понеслись радостные выкрики.

— Ура, целая эскадра!

— Сюда двигает!

— Ну, теперь держись, братва!

Дымки с каждой минутой все росли и росли, вот-вот из-за горизонта появятся трубы и стальные башни с грозными орудиями. Наконец-то мы увидим настоящие военные корабли!

Да вдруг откуда-то с боку, из-за длинной косы, поросшей густым темно-зеленым кустарником, вырвались один за другим пять торпедных катеров и устремились на бешеной скорости наперерез эскадре. За каждым катером вытянулся огромный хвост черного дыма. Мы еще не успели сообразить, в чем дело, как все море утонуло в клубах этого густого дыма: ни солнца, ни голубой дали, где появились долгожданные корабли.

Кто-то взвыл от досады:

— Ну вот, не раньше и не позже! Что мы теперь увидим?..

Ему никто не успел ответить: с моря ударил тугой и тяжелый выстрел. Веранда тревожно притихла: что будет дальше? А дальше грохнули несколько таких залпов, что пол заходил ходуном и стекла задребезжали.

— Эге! — заорал Мишка Клепиков, вытаращив шалые глаза. — Вот это шум! Вот это дают!

Ахнуло еще раз за разом четыре залпа, и наступила какая-то особенная, неприятная тишина. Полоса дыма медленно ползла к берегу, затянув почти полнеба. И вдруг из этой полосы, по всей ее длине, вынырнули одна, другая — сотни шлюпок и понтонов, на которых сидело и стояло множество краснофлотцев — десант! Моряки, не ожидая, когда их шлюпки и понтоны подойдут к берегу, прыгали прямо в воду и с винтовками, с пулеметами, с какими-то металлическими ящиками бежали вперед. Море будто закипело — вспенилось, зашумело.

Вот первые десантники уже выбрались на пляж, пробежали до половины, упали, ударили из винтовок. Потом снова поднялись и пошли стремительными бросками прямо на наш корпус.

Меня даже робость взяла — будто взаправду наступают. Глянул на ребят, и они смотрят на цепи краснофлотцев круглыми глазами. Тихо стало на веранде, тревожно. А десантники уже у нашей стеклянной стены, бегут мимо.

Вдруг прямо против меня остановился молодой моряк в бескозырке, лихо сбитой набекрень. Он быстро оглядел нас — Леньку, меня, Ваньку, улыбнулся, подмигнул как-то очень задорно и побежал дальше.

Ванька засиял, будто подарок получил.

— Видал, плечи какие? А руки? Силач! Такому только попадись враг: живо хребтину переломит.

Последние цепи десантников скрылись за постройками, за деревьями. Снова наступила тишина. Дымовая завеса медленно таяла. Мы нетерпеливо ждали, когда она совсем исчезнет, чтобы, наконец, увидеть корабли. И вот дым рассеялся, но, увы, кораблей на море не оказалось. Они куда-то ушли.

Настроение у нас испортилось. Не везет, да и только! Однако вечером тот же Мишка Клепиков снова диким голосом завопил:

— Корабли!

Они шли небыстро, уверенно. Их было много — больших и малых. Но все они казались одинаково грозными и могучими со своими башнями и орудиями, гром которых мы сегодня уже слышали.

Подошел Сюська. Встал возле нашей с Ванькой тумбочки, заговорил, глядя на море:

— Ну что, хороши кораблики? То-то!.. В первый раз, поди, увидели, а? А я насмотрелся. Могучие посудины и плюются — заплачешь. Класс. Экстра. Лучший флот в стране — черноморский. Гордиться надо.

Мы любили свой флот и гордились им так, что даже холодок проходил по спине. И совсем не надо Сюське говорить об этом. Его слова почему-то раздражали и мешали нам смотреть и думать.

Запись пятнадцатая

Самуил Юрьевич выполнил свое обещание: привел к нам в гости своих друзей — испанских ребят.

У нас — переполох: убираем все лишнее с тумбочек, расправляем простыни. Фимочка влип в зеркало — не оторвешь: причесывается, приглаживает брови, щупает зачем-то зубы. Пашка на всякий случай вынул и положил на видное место блокнот со своими стихами. Рогачев то и дело с шумом дышит на очки и протирает их до блеска. Я уже заметил: когда Ленька волнуется, то не дает покоя своим очкам.

И вот они пришли, Клаудия и двое ее товарищей: Абелардо Карденас и Антонио Гойтисоло. Клаудия в белой кофточке, в синей юбке, ребята в белых рубахах и синих трусах. У всех на голове широкополые панамы. Их сразу же «расхватали». Девчонки хотели забрать всех троих, но мы «отвоевали» себе Клаудию. Она смущенно улыбалась и торопливо повторяла: «Я у каждого побуду. Мы у вас до самого вечера».

Она хорошо говорит по-русски, но все равно чувствуется, что иностранка. И от этого ее говор еще красивее и милее. Пашка и Фимочка сразу влюбились в Клаудию и вовсю старались понравиться ей, перещеголять друг друга в остроумии.

Клаудия сидела на стуле между Ленькиной и Пашкиной койками, слушала ребят и заразительно смеялась. У нее ровные белые зубы, черные большие и веселые глаза.

Мне хотелось послушать Клаудию, хотелось побольше узнать об Испании, о республиканцах и, если это можно и не расстроит Клаудию, об ее отце и маме. Но разве Пашку и в особенности Фимочку сейчас остановишь?

Это сделал Ленька. Он оказался решительней. Сказал твердо и даже чуть грубовато:

— Ладно, ребята, вы — лотом. У вас впереди много месяцев.

Пашка вспыхнул, но промолчал, Фимочка же рассердился, забубнил:

— Кто ты такой? Тоже мне нашелся…

А Ленька уже спрашивал Клаудию:

— Можно, мы будем звать тебя Клавой?

Клаудия засмеялась и оказала, что ее все так и зовут, и это русское имя ей очень нравится.

Мы ее расспрашивали, а она мам отвечала, сначала немножко смущенно, потом разговорилась. Она рассказывала, какой красивый город Киев, как она живет и учится там. Она любит спорт: занимается легкой атлетикой, плаваньем и особенно стрельбой из боевой винтовки. По стрельбе у нее уже первый разряд.

Я удивился: девчонка — и учится стрелять! Зачем ей это нужно? Что она, в армию служить собирается? Я так и спросил Клаудию об этом. Она ответила: да, если понадобится.

— Мы свою родину не отдадим фашистам! Мы будем бороться за ее свободу, как боролись наши отцы и матери. Наша Долорес Ибаррури сказала: лучше умереть стоя, чем жить на коленях!

Как она изменилась сразу, Клаудия! Улыбки как не бывало. Лицо строгое, губы сжаты, черные брови почти сошлись у переносья. А глаза! Мне показалось, что от них даже жаром пышет. Вот это девчонка! Вот это — ненависть!

А она говорила нам об Испании, о том, какая это чудесная страна и как трудно и плохо живут там, в этой теплой и красивой стране, рабочие люди… Они работают с темна до темна и голодают, они строят дворцы и больницы, а живут и умирают от болезней в трущобах…

— Какие вы все счастливые! — воскликнула Клаудия, обведя взглядом нашу светлую, полную солнца и цветов, веранду. Увидела, как нахмурился Ленька, тронула его за руку. — Я говорю вообще… А вы — выздоровеете. Обязательно. Это тоже счастье. Если бы я не видела всего сама — никогда бы не поверила, что есть такая страна не в сказках, а на самом деле. Я хочу, чтобы и в Испании было так, как у вас, в Советском Союзе.