Детектив и политика 1991 №2 - Джон Гоуди

— Все! Хватит! — прервал Райдер. — Я больше не буду отвечать на ваши вопросы.

Усилия девушки соблазнить его и апломб старика не давали оснований думать, что они могут потерять самообладание и удариться в панику.

Через аварийный выход появился Лонгмэн с автоматом через плечо. Он потирал руки, чтобы очистить их от грязи и ржавчины. Пультом отключения напряжения никто не пользовался многие месяцы, а возможно, и годы. Райдер теперь был свободен, чтобы пройти в конец вагона, где кондуктор объяснял пассажирам, что можно, совершенно ничего не опасаясь, спуститься на путь.

— Напряжение отключено, мадам. Один из этих джентльменов был столь любезен, что отключил его.

Уэлком громко хохотнул, невольно рассмеялись даже некоторые пассажиры. Кондуктор покраснел, торопливо шагнул в дверь и спрыгнул на рельсы. За ним последовали пассажиры. Наиболее нерешительных Уэлком подгонял толчком ствола в спину.

Стивер подошел к Райдеру и прошептал:

— Послушай! Пятеро из тех, кто остался, — негритосы. Неужели ты думаешь, что власти раскошелятся из-за каких-то черномазых?

— Они стоят столько же, сколько остальные. А может быть, и больше.

— А, понимаю, тут замешана политика?

Когда все пассажиры, за исключением трех-четырех, покинули вагон через заднюю дверь, Райдер снова вошел в кабину машиниста. Она пропаяла потом. Впереди по-прежнему виднелась прерывистая череда зеленых сигнальных огней. Они потребляли переменный ток и потому не отключились. Райдер снял микрофон с крючка и нащупал кнопку, приводившую в действие передатчик. Однако прежде, чем он успел нажать на нее, кабину заполнил голос:

Центральная диспетчерская вызывает "Пелхэм, 123". Что там у вас, черт побери, происходит? Почему вы отключили напряжение без предварительного согласования? Вы слышите меня? Вы слышите? Говорит начальник управления движением… Отвечай же, кретин!"

Райдер включил микрофон.

"Пелхэм, 123" вызывает Центральную диспетчерскую. Ответьте мне".

"Какого дьявола! Где вы так долго пропадали? Что у вас произошло? Почему не отвечали? Прием. Ответьте, "Пелхэм, 123". Прием".

"Пелхэм, 123" информирует Центральную диспетчерскую, — сказал Райдер. Центральная, ваш поезд захвачен. Вы слышите? Поезд захвачен Прием".

Том Берри

Том Берри пустил в ход все аргументы, уговаривая себя, что он абсолютно ничего не мог предпринять. Конечно, если бы он не витал в облаках, мечтая о своей Диди, а помнил о служебном долге он мог бы вовремя заподозрить неладное. Однако в тот момент, когда он открыл глаза, он насчитал перед собой четыре автомата, каждый из которых способен превратить его в решето, прежде чем он сумеет достать свой пистолет.

Конечно, нашлось бы немало полицейских, которые полезли бы в схватку очертя голову, хотя это и самоубийственно, подчиняясь рефлексу выработанному годами накачки, начинавшейся с первого дня учебы в полицейской академии. Это была комбинация чувства долга, культа мужества и презрения к преступнику. Диди называла все это "промывкой мозгов". Конечно, он знал таких полицейских, и далеко не все они были глупцами. Просто они чересчур серьезно относились к своим обязанностям. А сам он сидел сейчас со своим револьвером 38-го калибра и не рыпался. Утешаться можно было только тем, что он пока жив, в порядке и, по всей видимости, последний день служит в полиции.

Конечно, он присягал служить законности, поддерживать правопорядок. Полицейский не должен пытаться спасти свою шкуру, когда рядом совершается преступление, на том основании, что ситуация сложилась слишком неблагоприятно. Даже если он — в штатском и в данный момент не на службе. Его долг состоял в том, чтобы на применение силы ответить тем же, а если при этом он мог быть убит… Что ж, это было в лучших традициях полиции. Ничего не поделаешь — профессиональный риск.

Конечно, если бы он выхватил сейчас свой пистолет, это тоже было бы в лучших полицейских традициях. Смерть на боевом посту. В награду ему устроили бы шикарные похороны, которые почтили бы своим присутствием такие особы, как главный полицейский комиссар и мэр города. Соберутся его товарищи по оружию, одетые по такому случаю в парадные мундиры и белые перчатки, а когда репортаж о похоронах передадут по телевидению, миллионы женщин побегут за платками, чтобы утереть слезы Что говорить, все будет по высшему разряду, хотя, к сожалению, виновники таких торжеств не могут оценить всего их великолепия. Интересно, будет ли кто-нибудь всерьез опечален его безвременной кончиной? Диди? Неужели она вспомнит его только как одного из мужчин, с которыми делила постель?

Он снова приоткрыл глаза и огляделся. Расположение действующих лиц изменилось. Тот, что выбирался из вагона, чтобы отключить напряжение, теперь вернулся, а высокий, видимо, их главарь, как раз только что вошел в кабину машиниста. Здоровяк расположился в центре вагона лицом к его головной части, а в дальнем конце еще один выталкивал последних пассажиров.

Итак, теперь шансы не столь угрожающе неблагоприятны: не один к четырем, а один к двум. Звездный час? Да. Для того чтобы тебя прикончили. "Видите ли, сэр, — оправдывался он перед капитаном, который, как он представлял, будет исподлобья мрачно смотреть на него, — мне было наплевать, что случится со мной, но я не хотел, чтобы пострадали пассажиры. Поэтому я не стал хвататься за оружие, а продолжал вырабатывать план, как лучше послужить общественным интересам в данных обстоятельствах и поддержать славные традиции нашего департамента".

Он горько усмехнулся и снова закрыл глаза. Решение принято. И пусть извинят его уважаемые господа полицейский комиссар и мэр.

Впрочем, не пройдет и месяца, как вашему покорному слуге все равно вышибут где-нибудь мозги. Поэтому никто ничего не потеряет. Вопрос, будешь ли ты действительно оплакивать меня, Диди?

Наличие при нем пистолета не давало ему ни малейшего ощущения безопасности. Наоборот, он бы о радостью избавился от него при первой же возможности. К тому же это было лишнее напоминание о том, что он пренебрегает служебным долгом. Диди… Вот она поняла бы его. Она, наверное, поздравила бы его с тем, что у него появился проблеск сознательности, что он перестает быть бездумным инструментом общества всеобщего угнетения.

Начальство посмотрит на это иначе. Будет устроено расследование, потом разбор его дела в департаменте и — увольнение. Коллеги начнут дружно презирать его. Даже те, кто сам никогда не попадал в большие переделки. Они, может быть, и продажные людишки, но не настолько, чтобы подставить без толку башку под пулю.

Во всем этом он видел один проблеск надежды: другую работу найти можно — другой жизни не будет.

Каз Доловиц

Доловиц прошел тем же туннелем к выходу на улицу. Его настолько разозлил машинист "Пелхэма, 123", что схватки в желудке почти прекратились. Увидев свободное такси, он сделал жест водителю…

Влетев в