Волконские. Первые русские аристократы - Блейк Сара

«Вся наша ватага… бросилась к морю… Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шел за нами, я стала, для забавы, бегать за волной и вновь убегать от нее… Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах». Все так и было. Впоследствии поэт описал эту картину в первой главе «Евгения Онегина», восклицая: «Нет, никогда порыв страстей так не терзал души моей!».

Поэт преподнес Маше заветное колечко — сердоликовый перстень, а на нем выгравированы три амура в ладье. Наверное, влюбленный Пушкин хотел показать, что его пронзил не один бог любви, а сразу три. А что же Маша? Увы, барышня Раевская была слишком хорошо воспитана, чтобы раскрывать свои чувства. Но она еще долго видела во сне романтический образ поэта. И, не сдержавшись, через какое-то время написала ему письмо. Состоялась встреча и объяснение. Какое? Об этом рассказывают строки того же «Онегина». Письмо Татьяны и ее разговор с Евгением, в котором тот объясняет девушке, что не может быть хорошим мужем, взяты Пушкиным прямо из жизни — из жизни Марии Волконской…

Едва Маше исполнилось восемнадцать лет, отец подыскал ей жениха — героя войны 1812 года, раненного под Лейпцигом, любимого государем генерала Сергея Волконского. Девушку смущало то, что жених был намного ее старше, и она совсем его не знала. Но отец строго сказал: «Ты будешь с ним счастлива!» — и она не посмела возражать. Свадьба состоялась через две недели. 11 января 1825 года в Киеве состоялось блестящее венчание 36-летнего князя Сергея Волконского с девятнадцатилетней дочерью генерала Раевского. Жених стоял не в духе, невеста — опустив голову. «До свадьбы я его почти не знала.,  — напишет она в дневнике.

Нет, Маша не противилась свадьбе. Просто отец рассказал ей, что князь Сергей Григорьевич Волконский сделал блестящую военную карьеру: участвовал в 58 сражениях и дослужился до генерала. Князь Сергей — сын члена Государственного совета, сам состоит в свите императора. Богат невероятно… А в семье Волконских были только одни долги! Но брак не задался. Уже через неделю Сергей накричал на жену. Мария написала сестрам, что «муж бывает ей несносен», что «она ничего не понимает».

Действительно, откуда было знать юной жене, что князь Волконский уже больше десятка лет — член тайного Южного общества, которое выступает за убийство всех представителей дома Романовых и установление в России республики… А вот генералу Раевскому все это было известно. Он требовал от Волконского порвать с заговорщиками, и Волконский пообещал это, но обманул тестя. После свадьбы Мария нечасто видела мужа, он беспрестанно был в служебных разъездах, и даже из Одессы, куда наконец-то отправился отдохнуть с беременной женой, князь Волконский неожиданно вынужден был отвезти супругу к отцу. Дело происходило ночью, а перед отъездом князь сжег какие-то бумаги. Увидеться с женой и первенцем-сыном Сергею довелось уже не под родною кровлей…

2 января 1826 года Мария родила сына, а 14 января Сергей Волконский был арестован и приговорен к каторге. Только после этого Мария, как и другие жены декабристов, узнала о существовании тайного общества. Едва оправившись от тяжелых первых родов, Волконская решила, что последует за мужем и осуществила это решение вопреки всем препятствиям, исходившим от семьи Раевских и от правительства.

«Никто (кроме женщин) не смел показывать участия, произнести теплого слова о родных и друзьях… Одни женщины не участвовали в этом подлом отречении от близких», — писал в то время Герцен. А император Николай I после казни пяти декабристов писал об их женах: «Этих женщин я больше всего боюсь. Они проявили преданность, достойную уважения, тем более, что столь часто являлись примеры поведения противоположного». Но в разгар преследования декабристов император был крайне недоволен этой преданностью. Вопреки закону, разрешавшему женам ссыльнокаторжных ехать вслед за мужьями, каждая из них должна была добиваться отдельного позволения, причем, им запрещалось брать с собой детей. Волконская обратилась с письмом прямо к государю и получила от него собственноручную записку, где сквозь вежливость сквозят угрозы.

Говорят, что княжна Мария не любила мужа, но считала, что если она его супруга, то просто обязана разделить его судьбу. Ей был 21 год, и вряд ли она была столько холодна к супругу — ведь в результате, Мария Волконская покинула младенца-сына и ослушалась родных, запретивших ей ехать в Сибирь. Но цена за это была велика — ребенок без нее умер, да и отец — генерал Раневский — скончался от горя, понимая, что именно он определил судьбу своей дочери.

В пути у Марии Волконской отняли вещи, ее лишили слуг. В Иркутске ее встретил губернатор Цейдлер, имевший тайное предписание «употребить всевозможные внушения и убеждения к обратному отъезду в Россию жен преступников». Но княжна Волконская не вняла этим внушениям и подписала бумагу, где было сказано: «Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, то есть будет уже признаваема не иначе, как женой ссыльнокаторжного, и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать ее от ежечасных могущих быть оскорблений, от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том, как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ними участь, себе подобной».

Это было напрасное запугиванье, так как за все время своего двадцатидевятилетнего пребывания в Сибири Волконская, если и подвергалась оскорблениям, то никак не со стороны уголовных каторжан, которые относились к декабристам и к их семьям с глубоким уважением. Гораздо страшнее отречения от прав был краткий второй пункт подписки: «Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне». Но у этих первых героинь русской истории XIX века хватило мужества пренебречь и этой угрозой, которая, впрочем, никогда не была приведена в исполнение.

Как рассказывали потом очевидцы события, методы, которыми пытался остановить Марию Волконскую губернатор Восточной Сибири Цейдлер, были ужасны: «Он уговаривал, упрашивал и, увидев все убеждения отринутыми, объявил, что не может иначе отправить ее к мужу, как пешком с партией ссыльных по канату и по этапам. Она спокойно согласилась и на это.

В Нерчинске от Волконской была получена вторая подписка, отдававшая ее в распоряжение коменданта Нерчинских заводов. Он не только определял ее встречи с мужем, но наблюдал за ее личной жизнью, прочитывал всю ее переписку, имел реестр ее имущества и денег, которые выдавал ей по мере надобности, но не свыше сначала 10 000 рублей ассигнациями в год, потом эту сумму сбавили до 2 000. Но трудности и внешние унижения не могли сломить этих удивительных женщин и их мужей.

Барон Розен в своих записках так характеризовал Марию Волконскую: «Молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с гордой походкой, она получила у нас прозванье Дева Ганга». Только 11 февраля 1827 года Мария Волконская попала, наконец, на Благодатский рудник, где отбывал каторжные работы ее муж Сергей. Говорят, что увидев мужа, она упала лицом на его кандалы — говорили, что она их поцеловала, но она просто потеряла сознание.

Ее поселили в избе вместе с женами других декабристов. Княжна научилась готовить еду, шить, стирать, работать на огороде, колоть дрова, вбивать гвозди, точить пилу… Мария Волконская всегда поддерживала и других узников — обшивала, кормила, хлопотала о послаблениях и для них. Страдальцы звали ее Светлой Девой Марией.

Она сразу же начала испрашивать разрешения поселиться вместе с мужем в каземате острога. Бе отговаривало начальство, убеждая, что в избе хотя бы можно жить, а в камере нет даже окон. Но Мария отвечала: «Там мой муж!». И ей разрешили перебраться.

Конечно, если взглянуть на зарисовки декабриста Николая Бестужева, сделанные в камере Петровского каземата (в 1830 году узники были переведены на работу на Петровский завод), все выглядит не столь устрашающе. Конечно, никаких окон нет. Зато камера — 20 метров, стены обиты присланной из Петербурга материей, есть два дивана, комод, письменная конторка, шкаф с книгами и даже музыкальный инструмент, чудом довезенный Марией из Петербурга.