Стопроцентная блондинка - Наталия Левитина

Тем более Анастасия подозревала: теперь Платонов не даст ни копейки. В их союзе он играл роль мощного дуба, а она была гибкой лианой. Она всегда подчинялась его решениям. И если за это время Платонов не попытался улучшить ее материальное положение, значит, он полагает, что сделал для подруги достаточно. Купил ей квартиру…

– Квартира! – напомнила Настя. – Тогда я продала однокомнатную. А сейчас он мне ее вернул. Я в исходной точке пути.

– Значит, все достанется рыжеволосой стерве, – вздохнула Мария. Она считала себя обворованной. Словно сама корову проиграла. – Как жаль, что у вас был гражданский брак. Иначе мы бы потребовали раздела имущества. И бизнеса.

– Не знаю…

– Что ты не знаешь! Ты пять лет варила ему борщ, гладила рубашки, делала массаж. Мне даже страшно представить, какие еще безумства ты творила, чтобы угодить этому деспоту!

– Гладила носки, – кротко кивнула Настя.

– Носки?!! Гладила?!!

Маше стало плохо. Говоря про безумства, она имела в виду что-нибудь из области секса. Но полученная информация сразила Машу наповал. Гладила носки! О подобном извращении Мария слышала впервые.

– Подожди, подожди, – замахала она руками. – Я теряю сознание. Настя! Ну нельзя позволять так себя использовать!

– Он меня не использовал! Все, что я для него делала, я делала с удовольствием. И он для меня тоже делал многое…

Тут Анастасия кое о чем вспомнила:

– Слушай, а ведь он предлагал мне деньги.

– Когда?

– Когда привез в эту квартиру. Вот столько. – Настя показала большим и указательным пальцами толщину пачки.

– Долларов?

– Да, долларов.

– А почему не евро? Доллар-то падает! И что дальше? Где деньги?

– Я швырнула их ему обратно.

– Нет!

– Да! Ты подумай, я же была в шоке! А он словно пытался от меня откупиться!

– И?..

– Что «и»?

– Как их теперь вернуть?

– Никак, – поджала губы Настя. – Не пойду же я просить обратно эти деньги.

– А там, наверное, было много… Как ты думаешь, сколько?

– Не знаю, – дернула плечами Настя. – Сколько бы ни было, мне теперь все равно. Они мне не достанутся. Ну и пусть. Обойдусь…

…Весь декабрь, барахтаясь в сугробах, Настя искала работу. С помощью Марии она нарисовала резюме. Честно говоря, это было не резюме, а слезы хед-хантера. Ничто в Настиной характеристике не заставило бы работодателя алчно облизнуться.

О чем мечтает работодатель? Чтобы его сотрудники:

а) имели гарвардское образование;

б) владели компьютером на уровне продвинутого IT-специалиста из Силиконовой долины;

в) управляли личным автомобилем;

г) способны были поддержать тридцатиминутный диалог с Кондолизой Райс на ее родном языке;

д) согласились бы на пятнадцатичасовой рабочий день;

е) горячо благодарили бы, получая сто долларов в месяц.

И только в случае, если кандидат соответствует вышеперечисленным требованиям, он достоин вести делопроизводство в мебельном цехе или упаковывать пончики в одноразовую тару.

– С ума сойти, – возмущалась Настя. – Пусть у меня незаконченное высшее…

– Незаконченное? Скорее – едва начатое! – безжалостно поправила Мария.

– …но я ведь умная! И хочу работать! Мне нужны деньги!

Проблема заключалась в том, что фирмы, предлагавшие конкурентоспособную зарплату, вовсе не жаждали видеть умную блондинку в рядах персонала. Наверное, сказывался стереотип восприятия. Но перекрашивать волосы в темные тона, чтобы расстаться с образом «блондинки с бюстом», Настя категорически не желала.

– Картинная галерея «Фонтенуа», – прочитала в газете Мария. – Твой профиль. Ты без пяти минут искусствовед. Завтра же отправляешься туда. А вдруг?

Глава 8

Битва при Фонтенуа

Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась сотрудница – пожилая, упитанная дама. Директор (и собственница) картинной галереи «Фонтенуа» Вероника Владимировна Шум с легким раздражением перевела взгляд с монитора компьютера на подчиненную.

– Что?

– Там одно очаровательное белокурое создание требует встречи. Хочет у нас работать. Вот такие глазищи. И очки от Chanel. А еще – шикарная норковая шуба.

– Гони. – Вероника пренебрежительно махнула рукой.

– Да я уже объяснила, что у нас зарплаты-то небольшие, – уколола шпилькой толстуха. – Маленькие у нас зарплаты. А она все не уходит.

– Вакансий нет, – нахмурилась Вероника. И вновь уткнулась в дисплей.

Ей совершенно некогда было разговаривать. Только-только миновало стихийное бедствие – Новый год. А теперь близилось православное Рождество. Для Вероники, всегда находящейся в эпицентре светской тусовки, это было тяжелое время.

Во-первых, бесчисленные поздравления и подарки.

Во-вторых, детский рождественский праздник. Уже стало традицией приглашать «золотых» детей города на сказочное представление в «Фонтенуа». Внуки мэра и губернатора, отпрыски успешных предпринимателей и руководителей промышленных предприятий каждый год веселились на рождественской елке, а мамы элитных малышей блистали нарядами и обменивались новостями. Мероприятие требовало капитальной подготовки.

В-третьих, Вероника планировала этой зимой устроить персональную выставку Андрея Атаманова. За четыре года сотрудничества галеристка основательно намучилась со своенравным художником. Но если честно, и заработала немало на своем enfant terrible[3].

Атаманов предоставил тридцать пять новых полотен и десять коллажей, выполненных в манере, отсылающей эстетов к синтетическому кубизму. «Темп работы как у Пикассо! – изумлялась Вероника. – И какой оригинальный взгляд на вещи!»

Да, самобытностью восприятия Атаманов соперничал с пятилетним ребенком. Это отражалось в его картинах – они притягивали взгляд. Хотя, если задуматься, разве у современного живописца есть шанс открыть нечто новое? Ведь вокруг – мириады таких же молодых и амбициозных, а из прошлого буравят взглядом классики с их монументальным наследием. Но Атаманову, как ни странно, все удавалось. Он был свеж и неповторим.

И ужасно неорганизован! На днях украл у Вероники целых четыре часа! Тут каждая минута на счету, а этот несносный шалопай… Она поехала к нему – художник жил за городом, в разноцветном «пряничном» домике у подножия горы, – собираясь обсудить детали выставки. И ей пришлось битый час сигналить у ворот. Этот охламон, видите ли, нацепил наушники и под музыку лупил боксерскую грушу. Его любимое занятие. Он был твердо уверен, что арт-дилер не приедет раньше семи.

– Уже девять! – предъявила часы Вероника.

– О! – только и произнес негодяй. Темные пряди волос прилипли к разгоряченному лицу, на рваной футболке проступили пятна пота. – Тогда с меня коньяк!

Вероника не любила коньяк. «Но ведь талантище! – подумала она. – А при умелом пиаре – гений…» Умелый пиар вот уже четыре года она брала на себя. Их сотрудничество имело коммерческий успех.

– Ах ты! – спохватилась Вероника. Как всегда, мысли о художнике вырвали ее из действительности. Десять минут были потрачены впустую! А у нее столько забот!

«Как мило, – меланхолично размышляла Анастасия, разгуливая по залу галереи. – Даже не пустили к директрисе! Вакансий нет».

Она спрятала в сумку очки в прямоугольной черной оправе – надела их сегодня для солидности – и стала рассматривать картины.

«Интересно, галеристика – выгодный бизнес? Или это не бизнес, а развлечение для богатой дамочки? Кто она такая, Вероника Владимировна? Жена капиталиста?»

– И это продается? – спросила Настя у булочкообразной сотрудницы, обрадовавшей ее известием, что «мест нет».

– Хотите приобрести? – удивилась толстуха.

– Сейчас нет. Но хорошо ли продаются эти картины?

– Нормально, – кивнула сотрудница. – По-разному. Смотря кто автор.

– Неужели они чем-то отличаются, – засмеялась Анастасия. Уж в сфере современного искусства она ориентировалась прекрасно. Так, по крайней мере, считала. Ни одно полотно, выставленное в зале, по ее мнению, не претендовало на оригинальность.

– А вы идите сюда. Сюда, сюда. Вот, смотрите.

– Ммм, – застыла Настя. – Кто это? Андрей Атаманов, – прочитала она.

– Нравится?

– Да, пожалуй… Удивительно, как ему удается добиться такой прозрачности цвета, сохранив его интенсивность? Хмм… Да, эта картина меня чем-то привораживает.

– Тридцатью тысячами евро она привораживает.

– Простите?

– Она стоит тридцать тысяч! – с гордостью повторила служительница галереи.

– Ничего себе! Неужели кто-то купит?

– Обязательно. Какой-нибудь коллекционер, ценитель искусства.

– Ах, ну да. Чем серьезнее пробоина в бюджете коллекционера, тем острее он почувствует, какой бесценный шедевр приобрел. А этот Атаманов… Он что, знаменит?

Имя художника ни о чем ей не говорило. Вот если бы под картиной значилось «Нольде» или «Поллок», Настя пусть и с трудом, но вспомнила бы, чему ее учили в Гуманитарном институте.