За пределом (СИ) - Кири Кирико

— Говорит нам, — подхватила её тут же Натали.

— Что.

— Ты.

— Нас.

— Обманываешь, — закончила Натали, и даже не видя их лиц, я знал, что они улыбнулись друг другу. Чертовки умели хорошо продолжать мысли друг друга, словно обладали коллективным сознанием. — Я тоже так думаю, Наталиэль. Но он вряд ли расколется.

— Не любит нас, наверное, — вздохнула Наталиэль. — А мы ведь так много для него делаем. Всю любовь братишке отдаём.

— И братишка вам благодарен, — ответил я, доев суп.

— Добавки будешь? — тут же встрепенулась Натали.

— Да, пожалуйста. А у тебя как дела, Наталиэль? Я думал, что на этот раз ты останешься в больнице.

— Твоё желание оставить меня наедине с врачами и их свечами возмутительно, — надулась она, хотя я знал, что сестра просто прикалывается. — Что мне там делать?

— Сидеть, кушать, сколько влезет, набирать вес и отдыхать.

— Тем же самым я могу заниматься и дома.

— Да что-то не похоже. Ты же сидеть не можешь без работы. Например, половину этого супа делала ты, — тут же сказал я.

— Да с чего вдруг? — я точно знаю, что у неё бегают глаза. Всегда бегают, когда волнуется.

— Только ты режешь морковку треугольниками, хотя и не пойму, как тебе это удаётся.

— Я чувствую себя прекрасно, — наконец отпустила она мою шею. — К тому же, новые лекарства теперь принимаю, так что всё в порядке.

В прошлые разы, пусть Наталиэль этого и не понимает, она говорила то же самое. Но каждый раз ей становилось только хуже, а я чувствовал, что меня обманули, предали. Конечно, никто не мог знать, что они не помогут, но легче от этого не становилось.

Стоило мне вспомнить это, как сердце внутри скрутило от боли и страха за сестру. Глядя на её бледное лицо, но живые неунывающие глаза, в глубине которых скрывался страх, мне становилось тоскливо. Все знают, все предчувствуют, чем это закончится. Мы просто наблюдаем за её медленной смертью, не в силах помочь. И чем больше смотришь на её бледное лицо, тем чаще появляется мысль: «Лучше бы умерла быстро и не мучила ни нас, ни себя». Я её люблю всем сердцем, но даже не могу сказать, от чего так думаю — от любви к ней, чтоб Наталиэль не мучилась, или от усталости из-за страха перед моментом, который рано или поздно наступит?

И почему-то мне казалось, что и эти лекарства ей не помогут. Стоило готовиться сразу к операции. Сколько требовалось на неё? Несколько миллионов? Это только если банк ограбить, я смогу получить такие деньги. Можно ещё помолиться и случайно выиграть джек-пот или лотерею, но вряд ли Бог на нашей стороне в этой схватке. Судя по происходящему, он явно отвернулся от нашей семьи, не оставив шанса более чем достойному человеку вырваться из этой трясины.

Наша семья была верующей. Святой Свет, или как её ещё называли в мире — Шингуанизм. Основная религия в Маньчжурии. Это одна из дуалистических религий, где есть понемногу как из классического христианства, так и из язычества, из даосизма и так далее. Соединив всё в себе получилась вообще другая мировая религия, пусть и не самая крупная, со своими правилами, верованиями и обычаями.

Раньше мы каждое воскресенье ходили в храм, не забывали отчищаться от тьмы, молились, слушали проповеди и так далее. Не ударялись в крайности, но и не были теми, кто просто носит крестик. Сам крестик был не как в христианстве, его ещё знают как солнечное колесо.

Однако из-за болезни Наталиэль мы перестали это делать — не было времени: все работали, чтоб выкарабкаться из этой трясины. Не заслужили ли мы от него хоть какой-то помощи? Почему мафиозные кланы, убивающие налево и направо, и зажравшиеся великие дома, которые только и делают, что грабят других, получают столько денег? Они реально заслужили это?

Я знаю, что она попадёт в рай и так далее, но… я хочу свою сестру видеть здесь, живой и счастливой, а не на небесах. Я не хочу терять её из-за какой-то ебанутой болезни и долбаных денег! Надо обязательно пропустить человека через это, чтоб потом выделить место в рае? Какого хрена просто нельзя оставить ему жизнь, если это так просто?!

Я до сих пор верил в бога, иногда молился и посещал храм, чтоб попросить выздоровления сестры, чтоб он осветил её душу светом и исцелил, но… Чем дольше это длилось, тем слабее эта вера становилась, и тем дальше я чувствовал себя от бога. Возможно, потому что сам начал скатываться в ад. Внутри меня становилось всё темнее и темнее.

Глава 6

Эти мысли крутились у меня в голове, вытесняя всё остальное, что я даже и не заметил очень простой вещи.

— Ты чего плачешь, братиш? — слегка взволнованно спросила Наталиэль, сидя на противоположном краю стола.

— А? — не понял я.

— Кто плачет? — тут же подтянулась Натали. Они всегда тут как тут, даже когда я сам не успеваю заметить этого.

— Братиш наш слёзы пускает, — кивнула на меня Наталиэль, вставая из-за стола. — Ты чего такой грустный?

Я удивлённо посмотрел на неё, после чего коснулся щёк. И точно, мокрые, я даже не заметил этого.

— Да ничего… — утёр я тыльной стороной руки глаза. — Что-то в глаз попало.

— В оба? Да ладно тебе. Что случилось?

— Ничего… — ответил я тише.

Но хотел я сказать: ты. Произошла ты. Ты умираешь из-за импульса, и я вынужден смотреть на это. Мы вынуждены смотреть на это, чувствуя свою беспомощность. А время быстро утекает, не оставляя тебе шансов. Частота приступов повысилась, что значит близкий конец. А Бог, в которого мы так верим… где он?

Но, естественно, я промолчал. Скажу это, и уже Наталиэль придётся успокаивать, а я стану просто последним подонком. Потому что я точно знаю — она именно так и думает. Не надо озвучивать то, что и так всем известно, но сделает лишь больнее остальным.

— Ну ладно тебе, — тихо и ласково сказала она, подойдя ко мне и обняв мою голову, прижав к своей груди. — Можешь не говорить, я прекрасно всё понимаю и без слов.

— Мы все понимаем, — подтвердила Натали. — Но мы вместе, и это главное. Мы всё сможем пережить, верно?

— А если это всё неправда? — слишком плаксиво и по-детски спросил я, но просто не мог иначе. Сил уже не было строить из себя взрослого, которому всё нипочём и плевать. Скрывать целый ураган под маской пофигизма. Но правда в том, что я ни черта не взрослый, только притворяюсь им. — Что если это всё ложь? Я не хочу, чтоб ты умирала.

— Ну… я не умру, не бойся, — плакала уже и Наталиэль, поглаживая меня по голове.

Только тот, кто переживал подобное, сможет понять, как это тяжело. Все самые сокровенные мысли всегда звучат наивно, глупо, наигранно, словно в дешёвой театральной драме. Но именно они выражают суть.

Я поднялся с табуретки и обнял её. В отличие от меня, она была худышкой. Стройной девушкой, не чета мне, жирному. Да и по росту меньше. Но тем легче было её обнять, буквально прижать к себе крепко-крепко, чтоб понять, что она ещё рядом. Попытаться защитить её от окружающего мира. И чувствуя её исхудалое тело, я понимал, насколько её жизнь хрупка, а она слаба. Хотел бы я быть на её месте…

— Вы мои сладкие… — пробормотала Натали, обнимая нас обоих. — Как же я вас люблю обоих.

Мы простоял так вплоть до прихода наших родителей — долго или мало, сказать тяжело, но, думаю, достаточно. Вместе нам было уютно, тепло и спокойно, словно мы оказались в коконе. Возможно, Натали своим импульсом как-то воздействовала на окружение, оберегая нас.

— Я чего вы тут расселись-то на полу? — удивлённо спросила мама, глядя на нас.

За это время из стоячего положения мы перебрались в сидячее и представляли собой, наверное, просто дружную кучку людей, которые словно уснули.

— У нас семейная терапия, — шмыгнула носом Натали. — Братик-то расплакался. Сказал, что не хочет терять Наталиэль.

Этого хватило, чтоб нас стало уже не трое, а пятеро. Даже отец присоединился. Сдержанный и крепкий мужчина, он пусть и не плакал, но дышал тяжело и немного хрипло. А мать вот плакала, она не скрывала своих страхов, своей боли и переживаний, как и того, как устала она. Устали все мы.