Дневник полковника Макогонова - Вячеслав Валерьевич Немышев

— Отомстим. Дальше.

— Дальше сам читай: обстрелы, подрывы и так далее. Все как обычно. Чего сказали в Ханкале?

— То же самое сказали. Деньги пошли боевикам. Начнется кутерьма. По оперативным наводкам уже есть адреса. Будем отрабатывать.

Они еще некоторое время корпели над бумагами, уточнялись в цифрах; проанализировав данные о подрывах, передвижении бандгрупп, стали продумывать мероприятия. Нужно усиливать блокпосты, НОТы — наблюдательные опорные точки, что расположены были на крышах Дома печати и высотных домов на Ленина. Тополев сказал, что надо теперь идти к коменданту, утверждать план действий. Все должно быть по букве закона. И усмехнулся.

Они отправились к коменданту.

В кабинете Питона — посетитель, чеченец в шляпе и при галстуке: ботинки начищены, блестят, а по рантам грязные.

Макогонов остановился в дверях.

— Заходи, заходи, — радостно так замахал руками комендант. — Тут нас помочь просят. Надо бы помочь — а, товарищи офицеры?

Макогонов по голосу знает, когда Питон серьезен, а когда кипит у него внутри и вот-вот взорвется, и полетит тогда все кругом по матери, отцу и святому духу. Интересно стало, чем все закончится. У чеченца на лице была выражена «вековая любовь» чеченского народа к федералам: лицо гостя расплывается от улыбок, речь выстроена по всем правилам дружественных переговоров.

Питон указал офицерам присесть.

— Вот, председатель колхоза. Просит выдать со склада цепи для комбайнов. Выдадим? А на кой ляд вам эти цепи? — спрашивает вдруг председателя. Тот озабоченно цокает, разводит руками и начинает объяснять, что посевная, уборочная и все такое, одним словом, в хозяйстве все пригодится. Нужно поднимать чеченское хозяйство.

На это месте Питон и взорвался:

— Хозяйство? Имел я в гребаную маму ваше хозяйство! Все ваше хозяйство во дворе у тебя! Все под себя тащите обеими руками. Побольше нахапать? Тебе, сукин кот, давали осенью восемь тонн солярки? Чего молчишь, давали?

Председатель испуганно трясет головой.

— Давали, — продолжает Питон. — А когда отдадите? Когда вернешь долг, говорю? Старый комендант ушел, можно забить на нового? Не выйдет! — Питон вытянул руку с характерной фигурой из пальцев. — На-кося выкуси! В рот я ваше чеченское хозяйство! Пошел к е…й матери отсюда!

Чеченец вскочил, шляпа слетела с головы. Подпрыгивая на остроносых туфлях, бочком стал он просачиваться к выходу. А когда просачивался мимо Макогонова, подполковник так глянул на него, что горе-просителя сдуло мигом из кабинета.

— Вот сволочь, — резюмировал Питон. — Палец в рот положишь, они за всей рукой тянутся. Им дотации от государства, а они сразу по карманам распихают и бегом в комендатуру снова просить. Тьфу, — и выругался грязно. — Сволочь. Надо бы потрясти его, Василь Николаич. Обидно за державу. Ведь вот какая гадюка — так и не отдал деньги за соляру.

— Потрясем, — хмыкнул Макогонов, — не вопрос.

В кабинете коменданта на столе карта города. Шкаф с дверцами без стекол. Окна заложены мешками с песком. Печка газовая, труба — в форточку буквой «г». Стулья вдоль стен. Под рукой у коменданта пепельница из зеленого стекла с отбитым краем.

Может, и показался бы новый комендант человеку несведущему в тонкостях современной военной науки бездарным и бесполезным, но на самом деле было у Питона одно неоспоримое достоинство. Он не мешал. И не вмешивался в ход исторических событий. Питон не страдал комплексом Наполеона: был ростом выше среднего, а лицо имел мужественное, оттого нравился женщинам. Мужчина, который нравится женщинам просто так, за мужеское в нем, не станет и не будет никогда тираном и мракобесом. Но командир, наверное, должен быть где-то и тираном. Тиранство Питона выражалось в его устойчивой политической позиции: он явственно осознавал смысл той борьбы, что шла теперь на Кавказе. «Слабым на Кавказе не место!» Приняв этот девиз за правило, Питон и был сильным хотя бы потому, что не мешал работать тем, кто был сильнее и грамотнее его в военной науке.

Макогонов выложил перед комендантом планы мероприятий, а тот, склонившись над картой, стал методично водить по ней карандашом, делая незначительные отметки.

— Я позвал Муфтия и Штурмана, — произнес Макогонов.

Двое мужчин в защитных камуфляжах появились в кабинете минут через пять.

Они вошли одновременно друг за другом. На форменных куртках не было знаков отличия: могло показаться, что оба они — офицеры штаба или офицеры связи, или офицеры какого-нибудь другого подразделения комендатуры. Первый, с позывным Муфтий, был молодым человеком, возраста примерно, как и Макогонов, но с лицом не таким строгим и мужественным. Ему бы пошли модные молодежные очки или кепи с длинным козырьком. Это был Олег Штейн, замначальника криминальной милиции Ленинского ВОВДа (временного отдела внутренних дел). Отчего Штейн взял себе такой странный позывной — Муфтий? Операм нужны позывные — чем непонятней, тем и лучше. Радиоэфир слушают и враги. Второй мог бы посоревноваться среди людей, умеющих теряться в толпе. Лицо его, незапоминающееся и без явных и скрытых примет, было лицом оперативного работника ФСБ. Штурмана все так и звали Штурман. Штурман умел сомневаться. Сомнения его бывали по разному поводу: сомнения его были основаны не на неопытности или врожденной осторожности, но на профессиональных знаниях, суть которых была скрыта глубоко в его чекистском сознании.

Штейн был капитаном милиции.

Штурман майором ФСБ.

Заиграли настенные часы, все как по команде повернули головы.

— Новости посмотрим? — спросил комендант. Включил телевизор.

Шел репортаж из Чечни: корреспондент рассказывал о митингах протеста и нелегкой жизни мирного населения. Комендант матился. Штурман был серьезен. Досмотрели сюжет. Дальше было неинтересно — про какие-то банковские махинации.

Комендант убрал звук.

— Как вы думаете, кризис будет? В чем деньги держать?

— В патронах, — ответил Макогонов.

— Б… они! — выразился Питон.

— Кто?

— Писаки.

— Да-а.

— А я думаю, тут закралась измена, — резюмировал Штурман. — С другой стороны, как бы свобода слова. Или там полные кретины.

Штурман достал из кармана сложенную вчетверо бумагу. Развернул. Оказалось, что это газетная вырезка.

— Я вам как бы прочту. Называется: «Если бы я был диктатором». «Если бы диктатором в Чечне был я, “зачисток” бы не делал. Ни к одному населенному пункту не подтягивал бы бронетехнику. О том же, кто бандит, тихо собирал информацию, и ночью, в два-три часа, приходил к ним в дома и здоровался за руку: “Салам алейкум!” И после такого визита этот бандит никогда бы нигде не появлялся больше. Три — пять подобных мероприятий — и все бы все поняли. Ведь именно так было, когда НКВД работало: тук-тук-тук — и не вернулся… Люди это знали и боялись. Время было такое, иначе не было бы порядка».