Панихида по усопшим - Колин Декстер

Больше ничего, на самом деле. Только позже, услышав об утренней трагедии, он неохотно позвонил в полицию – по настоянию жены. Не так много, но Томас, видимо, был самым последним человеком (как предполагалось), видевшим Лоусона живым. Или же не был? А может он был просто первым – нет, вторым – человеком, видевшим Лоусона мертвым. Морс снова отыскал ключевые слова: «смотрит вниз, голова его склонилась над бруствером…». Какой высоты был тот парапет? Не более трех футов или около того, верно. И почему Лоусон наклонил голову над ним? Почему бы просто не «перегнувшись через парапет»? И почему «смотрит вниз»? Если человек собирается прыгнуть, вероятно, его не должно беспокоить, как выглядит место, на которое он собирается приземлиться? От священника, безусловно, – больше, чем от большинства простых смертных, – можно было бы ожидать, что он будет искать утешение в более эфирных сферах, какими бы ни были глубины его отчаяния. Но если… если Лоусон был мертв уже; если кто-то его…

Мелодрама, наконец, набрала темп, хотя, по мнению Морса, любая грубая дилетантская самодеятельность редко заслуживала публичную презентацию. Сценки, казалось, были выбраны так, чтобы охватить как можно больше исполнителей, и дать всем участникам хотя бы краткую возможность побыть на подмостках, видимо, чтобы минимизировать их захватывающую некомпетентность. Однорукий бородатый вооруженный герой, по крайней мере, знал свою роль назубок и, громко декламируя, старался перекричать скрип своих армейских ботинок; в то время как одна из многочисленных горничных каждое второе слово своей роли подсматривала в копии сценария, вставленного внутрь ее совочка для мусора. Единственное, что предотвратило полное перерастание драмы в фарс, стало выступление самой героини, молодой блондинки, игравшей с шармом и изысканностью, которые безнадежно не соответствовали ее неадекватному окружению. Она появлялась, чтобы спасти остальных, тех, кто закрывал глаза на свои промахи и спотыкался с впечатляющей самоуверенностью. Ей даже удалось в какой-то момент предотвратить конфуз дворецкого (слепой глупец! – подумал Морс), который едва не опрокинул кресло, когда подавал чай Ее Светлости. К счастью, многие роли по сюжету (как и было изначально задумано) были чрезвычайно забавны и, озвученные даже такими клоунами, могли вызвать небольшой вежливый смех; но когда опустился занавес, Морс не обнаружил ни малейших признаков смущения среди зрителей.

Возможно, все церковные концерты были одинаковы.

Викарий заранее объявил, что чай будет предложен в конце представления, и Морс был уверен, что миссис Уолш-Аткинс не покинет его без чашки-другой. Все, что он должен был сделать, так это узнать, как она выглядит. Он напрасно высматривал мисс Роулинсон, было ясно, что этим вечером мисс уже отработала епитимью, без сомнения, отмывая скамьи. И все же он почувствовал некоторое разочарование…

Люди теперь покидали зал довольно быстро, но Морс решил подождать пару минут. Он вынул свою программку и уставился на нее смутно, без реальной цели, кроме желания чем-то заняться в одиночестве.

– Я надеюсь, что вы выпьете чашку чая с нами? – Даже на этой последней стадии представления Мекледжон не пренебрегал своим пастырским долгом.

Чай? Такого никогда не случалось с Морсом, чтобы он пил чай в 9 часов вечера.

– Да. Спасибо. Интересно, вы случайно не знаете миссис Уолш-Аткинс. Мне нужно…

– Да, да. Сюда. Замечательный был концерт, не правда ли?

Морс пробормотал неслышно ругательство и последовал за своим проводником в переполненный вестибюль, где полная дама разливала темно-коричневую жидкость из громадного чайника. Морс занял свое место в очереди и услышал разговор двух женщин, стоявших перед ним.

– Вы знаете, он уже в четвертый раз выступает с ними. Его отец очень гордился бы им.

– Никто никогда не заподозрил бы, что он слепой, правда? Он также правильно делает все по ходу действия, как и остальные.

– Это результат многих репетиций, знаете ли. Вы должны соответствовать роли…

– Да. Вы действительно должны гордиться им, миссис Кайдер.

– Во всяком случае, они попросили его участвовать в следующем концерте, так что у него должно быть все в порядке, как вы считаете?

Значит, бедняга был действительно слепым. И, узнав об этой детали, – ведь для него каждый выход на сцену, вероятно, был примерно таким же испытанием, как для зрячего человека, идущего через болото с крокодилами, – Морс, вдруг почувствовал, что очень тронут, и очень сконфужен. Когда подошла его очередь, он положил пятьдесят пенсов на край подноса для пожертвований, надеясь, что никто этого не заметил. Он странно чувствовал себя в этом месте. Это были хорошие люди, которые радовались простым семейным связям и христианскому общению; те, кто думал о Боге, как об Отце, и кто никогда не вникал в заблуждения новоявленных богословов. Морс, потягивая чай, еще раз вынул свою программку и поискал имя дворецкого Ее светлости, мать которого (вполне обоснованно!) чувствовала себя такой счастливой и гордой. Но его снова прервали. Мекледжон стоял за его плечом, а рядом с ним – махонькая старушка, жевавшая песочное печенье.

– Мистер… э-э?

– Морс.

– Вы говорили, что хотели встретиться с миссис Уолш-Аткинс?

Морс возвышался над ней, остро осознавая ее миниатюрность, поэтому предложил ей пройти обратно в зал, чтобы они могли поговорить сидя. Он объяснил, кто он такой, почему он был здесь, и то, что он хотел бы знать; и она с готовностью рассказала ему о своем участии в событиях того страшного дня, когда она нашла Лоусона разбившимся у башни, повторив практически те же слова, которые она использовала на дознании.

Ничего! Морс ничего нового не узнал. Тем не менее, он поблагодарил ее вежливо и спросил, может ли он предложить ей еще одну чашечку чая.

– Одной для меня теперь достаточно, инспектор. Но я, должно быть, оставила где-то свой зонтик. Если бы вы были так любезны…

Морс почувствовал покалывание в скальпе – старый привычный признак. Они сидели в глубине зала за маленьким столиком, и поперек соседнего лежал зонтик, в натуральную величину. Так что не могло быть никаких сомнений по этому поводу: старая леди должно быть слепнет.

– Не откажите мне в просьбе: скажите, сколько вам лет, миссис Уолш-Аткинс?

– Можете ли вы хранить секреты, инспектор?

– Да.

– Вот и я могу, – прошептала она.

Решение Морса о том, чтобы проинспектировать коктейль-бар в «Рэндольфе» определялось не только жаждой, но и каким-то своенравным желанием узнать, может ли там быть мисс Роулинсон, о которой он не переставал думать. Но он не нашел ее там, и остановившись после одной пинты пива, сел на автобус. Вернувшись домой, он налил себе аккуратно бокал виски и поставил на проигрыватель «Четыре последние песни». Дивный Штраус…

Был уже поздний вечер, когда он повесил куртку в коридоре. Программка торчала у него из кармана и, опять ему повезло, когда он в третий раз открыл ее и прочитал:

«Дворецкий Ее Светлости – мистер Джон Кайдер». А потом его пульс помчался вскачь, когда он посмотрел на верхнюю часть исполнителей ролей: «Ее Светлость достопочтенная Амелия – мисс Рут Роулинсон».

Глава одиннадцатая

Экстрасенсы и ясновидцы утверждают, что простор для их талантов увеличивается, когда они могут физически присутствовать в комнате, где отсутствующие – пропавшие или, возможно, умершие – оставили позади себя некие бродячие эманации.

У убийц своя репутация, – считается, что у них возникает неконтролируемое желание пересматривать сцену смерти, и в воскресенье утром Морс с интересом задумался, ступала ли снова нога убийцы Джозефса в Сент-Фрайдесвайд со дня его преступления. Он подумал, что ответ наверняка был – «да», и это была одна из немногих позитивных мыслей, которую ему удалось произвести на свет еще в пятницу вечером.

Каким-то образом его ум оказался полностью опустошен, и в субботу он твердо решил отказаться от всех идей о дальнейшем расследовании таинственного дела, которое не было его делом, в любом случае. Утром он проконсультировался с Сивиллой еще раз, но теперь она указала на Инвернесс. Во второй половине дня он впустую потратил время перед телевизором, наблюдая гонки в Донкастере. Он был беспокоен и скучен: у него было так много книг – он мог бы их читать, так много записей – он мог бы их слушать – и все же он не мог найти хоть каплю энтузиазма для этого. Чего он хотел? Его вялое настроение сохранялось до воскресного утра, когда даже несколько эротически лакомых кусочков в «Новостях мира» не смогли его поднять. Он развалился мрачно в кресле, его глаза неопределенно сканировали разноцветные корешки на книжных полках. Возможно, Шарль Бодлер соответствовал его настроению? Что это был за сюжет про принца в поэме «Цветы зла»? «Бессильный юноша со стариковской думой…» И совершенно неожиданно Морс почувствовал себя лучше. Чертов бред! Он не был ни юным импотентом, ни старым маразматиком – это далеко не так! Для него пришло время действий.