Пагубная самонадеянность - Фридрих Август фон Хайек

Когда Адам Фергюсон коротко резюмировал это учение, определив дикаря как человека, который не знал собственности (1767/73: 136), и когда Адам Смит заметил, что «никто никогда не видел, чтобы одно животное жестами или криками показывало другому: это – мое, это – твое» (1776/1976: 26), они выразили мнение, которого почти два тысячелетия придерживались образованные люди (хотя, конечно, периодически случались массовые грабежи и голодные бунты). Фергюсон писал: «Совершенно очевидно, что собственность является условием прогресса» (там же). Подобные вопросы, как мы уже заметили, изучались в языкознании и правоведении, их достаточно хорошо осмыслили в классическом либерализме девятнадцатого века; и, вероятно, благодаря Эдмунду Берку, а возможно, в еще большей степени влиянию немецких лингвистов и законоведов (например, Ф. К. фон Савиньи), к этим темам также обращался Г. С. Мэн. Утверждение Савиньи (он выступал против кодификации гражданского права) заслуживает того, чтобы привести его здесь полностью: «Достичь таких взаимоотношений между свободными субъектами права, чтобы они существовали бок о бок, поддерживали друг друга и не мешали друг другу, можно, только признав невидимые границы, внутри которых каждому человеку гарантируется определенное свободное пространство для жизни и деятельности. Правила, определяющие такие границы, а вместе с ними – пределы свободы отдельного человека, составляют систему права» (Savigny, 1840: I, 331–2).

Различные формы и объекты собственности; их совершенствование

Институт собственности в том виде, в каком он существует в настоящее время, вряд ли можно назвать идеальным; однако трудно сказать, как его следует усовершенствовать. Эволюция культуры и морали действительно требует следующих шагов – чтобы институт индивидуальной собственности стал хорош настолько, насколько это возможно. Например, для предотвращения злоупотреблений при распоряжении собственностью нужна широкая конкуренция. Для этого, в свою очередь, требуется ограничение естественных реакций микропорядка – малых групп, о которых говорилось ранее (см. главу 1 выше и Schoeck, 1966/69), поскольку эти инстинктивные чувства часто подвергаются испытанию со стороны не только института индивидуальной собственности, но и конкуренции (иногда даже в большей степени), и тогда люди с новой силой начинают жаждать «солидарности».

Поскольку институт собственности изначально появился как продукт обычая, а судебная практика и законодательство в течение тысячелетий просто развивали его, то нет оснований предположить, что существующие конкретные формы собственности являются окончательными. Традиционное понятие права собственности в последнее время признаётся изменяемым и очень сложным переплетением прав; еще не найдены самые эффективные комбинации для различных областей. Новые исследования этих вопросов, начавшиеся с весьма впечатляющей, но, к сожалению, незавершенной работы покойного сэра Арнольда Планта, продолжили несколько кратких, однако очень значительных статей его бывшего ученика Рональда Коуза (1937 и 1960), давших толчок развитию «школы прав собственности» (Алчиан, Беккер, Чеунг, Демсец, Пейович). Результаты этих исследований (мы не станем излагать их здесь) открыли новые возможности для будущих усовершенствований в правовой системе рыночного порядка.

Просто чтобы показать, насколько плохо мы представляем себе оптимальные формы разграничения различных прав – несмотря на уверенность в том, что сам институт индивидуальной собственности, безусловно, необходим, – стоит сделать несколько замечаний об одной конкретной форме собственности.

Отбор системы правил, устанавливающих сферы индивидуального контроля над различными ресурсами, происходил медленно и постепенно, методом проб и ошибок, и сложилась интересная ситуация. Те самые интеллектуалы, которые в принципе ставили под сомнение формы собственности на материальные объекты (что необходимо для эффективного использования материальных средств производства), стали самыми горячими сторонниками незыблемости прав на собственность нематериальную; права такого рода начали использоваться относительно недавно, например, в отношении литературных произведений и технических изобретений (авторские права, патенты).

Разница между этими и другими видами прав собственности заключается в следующем: владение материальными благами предполагает использование их как ограниченного ресурса для достижения наиболее важных целей. Что же касается нематериальных – таких как литературные произведения или изобретения, – то, как только они появляются, их можно бесконечно воспроизводить (притом что возможность создавать их также ограниченна). Регулировать такое воспроизводство может только закон – чтобы поощрять появление новых идей. Однако вовсе не очевидно, что созданная таким путем исключительность будет наиболее эффективно стимулировать творческий процесс. Сомневаюсь, что существует хоть одно великое литературное произведение, которое не увидело бы свет по причине того, что автор не сумел получить на него исключительные права. Пожалуй, единственный разумный аргумент в пользу авторского права относится лишь к энциклопедиям, словарям, учебникам и другой литературе справочного характера: вряд ли станут создавать подобные произведения, если их потом можно свободно тиражировать.

Точно так же и с патентами – неоднократные повторные исследования этого вопроса не подтвердили, что получение патентов на изобретения и впрямь увеличивает приток новых технических знаний, а не приводит к неэффективной концентрации исследований на проблемах, которые, скорее всего, решатся в ближайшем будущем. В соответствии с законодательством тот, кто находит решение на секунду раньше другого, получает исключительное право на использование изобретения на длительный период времени (Machlup, 1962).

Организации как элементы спонтанных порядков

Я уже писал о претензиях разума и опасностях «рационального» вмешательства в спонтанный порядок, но хотел бы добавить еще одно предостережение. Чтобы достичь своей основной цели, я счел необходимым подчеркнуть спонтанность эволюции правил поведения, создающих условия для формирования самоорганизующихся структур. Однако акцент на спонтанной природе расширенного порядка (или макропорядка) не должен вводить читателя в заблуждение, будто в нем не важна деятельность сознательно управляемых организаций.

Элементами спонтанного макропорядка являются отдельные хозяйства как индивидов, так и управляемых организаций. Действительно, эволюция частного права в значительной степени состоит в возможности создавать добровольные (не управляемые) ассоциации. Но по мере расширения общего спонтанного порядка растут и элементы, из которых он состоит. Все чаще его составными частями становятся хозяйства не отдельных лиц, а организаций (компании, ассоциации), а также административных органов. Некоторые из правил, позволяющих формировать обширные спонтанные порядки, будут способствовать появлению управляемых организаций – они больше подходят для функционирования крупных систем. Однако развитые управляемые организации на самом деле работают только в еще более широком спонтанном порядке. Они нежизнеспособны в общем порядке, который сам был создан сознательно.

Еще один связанный с этим вопрос также может ввести в заблуждение. Ранее мы упоминали растущую дифференциацию различных видов прав собственности в вертикальном или иерархическом измерении. Если в том или ином месте книги мы, рассматривая индивидуальную собственность, говорим, что содержание этого понятия неизменно, следует понимать это как упрощение, которое – если понимать его буквально, без оговорок – может ввести в заблуждение. На самом деле, если речь идет об усовершенствовании государственных структур спонтанного порядка, то в этой области можно ожидать огромного прогресса. Однако в данной работе у нас