С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день на попутных санях подвезли снаряжение и вблизи лунки поставили палатку. Вообще-то нужно было бы установить теплую арктическую палатку с каркасом или поставить у лунки балок, но пока мы не знали, стоит ли постоянно работать на данном месте, и для первого раза ограничились обычной тонкой четырехместной палаткой. Дни стояли необычно тихие и теплые, и нам казалось, что так будет всегда. Организация лагеря и окончательная очистка лунки заняли еще день. Не терпелось узнать, что же делается на дне, и я, натянув шлем, опустил лицо в воду. К моему большому разочарованию, я не увидел ровно ничего: слишком светло было наверху и темно под водой.
И вот утром 16 декабря мы вновь были на острове. Вместе с нами приехал врач Мирного, Валерий Михайлович Леонов, милейший человек и страстный кинолюбитель. Он сам спускался в акваланге в Черном море, и первое погружение в Антарктике было для него, конечно, очень интересным. Думаю, однако же, что его появление объяснялось не только этими причинами. Во всяком случае, в руках у него был сверток с медикаментами и хирургическими инструментами.
Было довольно холодно, около —9°, с материка дул пронизывающий ветер. Лунка за ночь покрылась толстой коркой льда, но ее оказалось нетрудно вычистить. Все это нас не пугало, на севере приходилось надевать снаряжение в снежном доме и спускаться при морозе 16° и сильной пурге. Правда, в палатке было хуже, чем в снежной хижине, — тесно, холодно и неуютно, и мы поспешили поскорее натянуть шерстяное белье и скафандры. Резиновые перчатки от мороза сделались совсем жесткими, и я засунул обе пары — свою и Сашину — себе на живот. Они постепенно согрелись там и к тому моменту, когда их нужно было надевать, снова стали мягкими и гибкими. В прошлый раз я спускался первым, и теперь право стать первым человеком, увидевшим дно моря Дейвиса, принадлежало Пушкину. Я приготовился встать на страховку и поверх скафандра натянул еще меховой жилет и штормовую куртку.
Саша исчез под водой. Некоторое время вода в лунке еще бурлила от пузырей выдохнутого воздуха, потом и они исчезли: Пушкин подо льдом отошел в сторону от лунки. Нас связывали теперь только капроновый конец и кабель, но я отчетливо слышал по телефону дыхание водолаза, и это очень успокаивало. Нетерпение мое было велико: в эти несколько минут выяснялось, правильны ли были наши планы, не зря ли мы пришли сюда, почти за 15 000 километров от дома. Медленно тянулись минуты, кабель постепенно уходил в прорубь, но ни это, ни успокоительный шум дыхательного автомата в наушниках — ничто не могло сообщить мне хоть какие-нибудь сведения о том, что видит водолаз под водой, всего лишь в 15–20 метрах отсюда. Я не выдержал и нарушил неписанное правило, согласно которому по телефону передаются только сигналы, имеющие прямое отношение к спуску; думаю, что в таких исключительных обстоятельствах это было простительно. «Есть ли жизнь?» — спросил я в микрофон. «Полно ежей, звезд, актиний», — пришел ответ. Все было ясно, и беспокойство моментально сменилось острым желанием оказаться под водой и увидеть все своими глазами.
Водолаз-гидробиолог А. Ф. Пушкин под водой. Глубина — 22 метра
Не прошло и пятнадцати минут с начала спуска, как я услышал: «Выбирай кабель». Я удивился: выходить из воды, если только все в порядке, было еще рано. Вскоре Саша появился в лунке, высунул голову и снял шлем. По его сияющему лицу было сразу видно, что никаких неприятностей не произошло. «Здесь всего полно, можно начинать работать». Очень хотелось расспросить его подробнее, но эти разговоры следовало отложить до того времени, когда Пушкин окончательно выйдет из воды. Наша работа всегда начинается с тщательного осмотра дна и сбора наиболее распространенных животных и растений. Я подал Саше скребок и сетку для сбора животных, надел ему шлем, и он снова исчез под водой.
Тут я увидел, что с острова к нам кто-то спускается. Это оказался начальник станции Л. И. Дубровин, который знал о предстоящих погружениях и, конечно, интересовался ими. Довольно долго мы все стояли около лунки, смотреть было не на что, говорить нельзя, чтобы не заглушать голос водолаза в телефоне. Но вот Саша стал подниматься и вышел из воды. Я посмотрел на часы; прошло всего 25 минут, необычно мало для Пушкина, который почти никогда, если только позволяла глубина, не плавал меньше 35–40 минут. Сразу было видно, что он замерз, толстый слой льда покрывал дыхательный автомат акваланга. Саша вытряхнул из сетки свои сборы, и перед нами возникла изумительная картина. Пурпурные морские ежи шевелили иглами, ярко-красные и фиолетовые звезды, гигантские извивающиеся черви почти в метр длиной, разноцветные актинии, какие-то красные и желтые кусты заполнили ведро. Это было совершенно необычное зрелище, такого никому из нас еще не приходилось видеть. Особенно поразителен был контраст — нас окружала однообразная ледяная пустыня, лишь кое-где выглядывали занесенные снегом угрюмые скалистые островки мрачного черно-коричневого цвета. Некоторое время мы просто стояли и смотрели онемев от неожиданности, потом я спросил: «Что же там, внизу?» Ответ был очень ярок и выражал полнейшее восхищение, но, к сожалению, был слишком образным, чтобы его можно было привести в печати.
Нам стало все ясно и понятно, и, вероятно, никто, даже Дубровин, не заметил, или, во всяком случае, сделал вид, что не заметил, неподобающей формы выражения. Мы внимательно разглядывали необычайных животных, которые так успешно скрывались от человека целых десять лет на глубине каких-нибудь 15 метров. Червь, по-видимому, был одним из видов немертин, чаще всего хищных морских червей, но размеры его были поразительны для этих обычно небольших животных: он был длиной около метра и сантиметра два-три в поперечнике. Странные «кусты» — это, скорее всего, мягкие кораллы; остальные животные имели более привычный облик. На Дубровина, видимо, произвело сильное впечатление не только богатство обитателей моря, но и то, что переодевался водолаз в тонкой, тесной и неотапливаемой палатке. Он поздравил нас с первым успехом и ушел: должен был еще осмотреть строительные работы на
