Камень, Клинок, Кулон. Трилогия - Константин Воронин

– Мы идем по Африке,

Да по жаркой Африке,

Все идем по Африке,

Раз, два, три…

Популярны были строчки:

– Вот идут десантники,

Все идут десантники,

Вот идут десантники,

Раз, два, три…

Смысл особого значения не имел, важен был ритм, помогавший поддерживать высокую скорость движения. Я напевал про себя старинную песню:

«…Группа крови – на рукаве,

Мой порядковый номер – на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве.

Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!»*

Когда я впервые дал послушать эту песню своим ребятам, с подстрочным переводом на английский язык, они решили, что эту песню написал кто-то из десанта. Я объяснил им, что автор этой песни погиб еще двести с лишним лет назад. Десантники долго не могли поверить. А потом песня «Группа крови» стала своеобразным гимном нашего взвода. А вот наша рота выбрала в качестве гимна песню того же автора «Звезда по имени Солнце».

– Нет, пусть он не служил в десанте, пусть он жил давным-давно, но эти песни про нас и для нас. Этот парень для нас – свой, – говорили все десантники. И, слегка подвыпив, кто на русском языке с акцентом, кто без акцента, кто на английском (перевели с русского, но оригинал считался более близким сердцам десантников), дружно орали хором: «…Он не помнит слово „да“ и слово „нет“, Он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, Не считая, что это сон, И упасть, опаленным Звездой По имени Солнце…» **

* Слова В. Цоя.

** Слова В. Цоя

До поселения оставалось немного пути, когда в наушнике, торчавшем в моем правом ухе, раздался голос оператора:

– Вы приближаетесь к сторожевому посту туземцев.

Я поднял вверх ладонь левой руки, чуть выше головы. Отряд, послушавшись приказа, остановился.

– Как их лучше обойти? – тихо спросил я оператора в микрофон, прикрепленный к моему воротнику.

– Отойдите чуть назад, возьмите вправо, – ответил оператор. Но, видимо, он был не слишком опытен, так как предупредил нас слишком поздно.

Я только успел отдать жестами приказ, как из самой гущи окружавшей нас зелени вылетело копье с деревянным наконечником и, стукнувшись об бронежилет одного из десантников, заставило парня покачнуться от сильного удара. Не будь бронежилета, этот острый кол торчал бы у него из груди. В тот же самый момент из зелёнки выпорхнула стрела с оперением, но она даже не смогла воткнуться в левую руку Малыша Жюля, а лишь поцарапала ее. Тем не менее Жюль Дюбуа вдруг сделал шаг вперед и рухнул лицом вниз в прелую листву. Десяток автоматных стволов одновременно выплюнули свинцовую смерть в густые заросли, решетя листья и всех, кто за ними прятался. Спасения не было никому. Даже приникшим к земле, потому что двое десантников грамотно «поливали» нижний уровень.

– Жюль, Малыш, да, вставай же! – склонился над телом Лимонадный Джо. Приложил пальцы к шее друга, нащупывая пульс. И вдруг, страшно заревев звериным рыком, вскочил и принялся непрерывным огнем крупнокалиберного пулемета крушить тропическую зелень, сметая листья и ветки, откалывая щепки от стволов деревьев. Остатком ленты прошелся по верхнему ярусу растительности, так что, если кто и затаился на ветках деревьев, это его не спасло.

– Серега, он мертв, – голос великана был спокойным, хотя руки его тряслись, когда он заправлял в пулемет новую ленту.

– Хомич, Ли, берите Малыша Жюля, – приказал я, и услышав в наушнике голос Донована, добавил, – отходим, ребята. Джо идешь последним, прикрываешь. Тритенко, помогаешь Джо.

– Есть, – ответил бравый хохол, вооруженный помимо автомата ручным гранатометом.

Через час, без всяких помех и происшествий, мы вернулись в лагерь.

Донован, выслушав мой рапорт, вздохнул:

– Вы потеряли одного Малыша Жюля, а капрал Петерсон, который шел на юго-запад – троих. Но я отозвал в лагерь все четыре отряда, хотя Абрамс, шедший на север, и Холидей на северо-востоке никого не встретили и вернулись без потерь. Похоже, нужна более глубокая разведка и другая тактика.

Подошел врач, который только что обследовал погибших.

– У всех четверых остановка сердца. Скорее всего от яда, которым были смазаны стрелы и копья. Мне необходимо сделать анализ крови, возможно, вскрытие.

– Поскорее, доктор, – попросил Донован, – на такой жаре трупы долго не продержишь. Надо их замуровывать в гробы. Пойду вызову грузовую капсулу с транспорта, пусть забирают «двухсотых» и доставят бронетехнику. Операторы, за работу! Мне нужны от вас подробнейшие отчеты к вечеру. Часовых удвоить. Остальным – чистить оружие и отдыхать.

День пролетел незаметно. Незадолго до заката солнца попрощались с погибшими, выстроившись в каре, в центре которого стояли четыре стеклопластиковых гроба, накрытых флагами. Капсула с транспорта задерживалась из-за неполадки с аппарелью, не позволявшей погрузить бронетранспортер и танк. Но Донован приказал устроить прощание сегодня. И салют приказал не давать, чтобы не демаскировать стрельбой лагерь.

Все построились и помолчали минуту, отдавая честь погибшим. И это было еще не самое худшее прощание. Иногда приходилось бросать тела десантников непогребёнными на чужих планетах. В штабе равнодушный писарь отправлял диск с личным делом в архив, внося в компьютер запись: «Убыл по причине смерти».

Все разошлись, оставив гробы стоять посреди лагеря до прибытия капсулы. И только Лимонадный Джо задержался возле крайнего гроба, достал из кармана фляжку и осушил ее. Во фляжке, кажется, был не лимонад, потому что лицо Джо побагровело, на глаза навернулись слезы. Он не пил спиртного, отдавая свои «боевые» любому, кто захочет хлебнуть сверх нормы. С Жюлем Дюбуа Джо служил со времен индо-китайской войны, вместе они пришли в охрану Корпорации, вместе оказались в десанте. Это больше, чем потерять родного брата. Сантименты как-то в нашей среде не приживаются. Все знали, что Джо сейчас нелегко, но его оставили наедине со своим горем. Считали, что так легче.

Доновану же особо скорбеть было некогда. Обругав по дальней связи капитана транспорта, он сосредоточенно слушал доклады операторов. Потом позвал меня и Адамса в свою палатку.

– Капитан транспорта обещает к утру починить аппарель. Как только прибудут танк и транспортер, я с Ивановым выступаю к поселению, где операторы видели труп распятого миссионера. Адамс со своим взводом остается в лагере.

– Есть, есть, – ответили я и Билли. А что мы могли еще сказать? Приказ есть приказ.

– Парни погибли из-за какого-то яда растительного происхождения, который попал в царапины от стрел, – информировал нас Донован, – достаточно самой маленькой раны, чтобы сердце моментально остановилось. Правда, Борисов погиб по собственной дурости, расстегнул бронежилет нараспашку, ему и вогнали копье в грудь. Но сердце у него остановилось еще до того, как копье проткнуло его насквозь. Так что все, кто поедет со мной будут в тяжелых костюмах.

Да, это известие было не подарком. В тяжелом костюме ты неуязвим почти для любого личного оружия, кроме бластера, плазмомета и станнера, но в нем ты неуклюж и неповоротлив. Даже пуля из крупнокалиберного пулемета, всего лишь, сбивает тебя с ног. Но поднимаешься ты долго и медленно, против того, что без костюма, упав, отскакиваешь от земли как резиновый мячик. Кроме неуязвимости у тяжелого костюма есть еще одно достоинство – внутри него встроен кондиционер. В холод можешь включить обогрев, а в жару устроить себе прохладу.

После разговора с Донованом, я пошел в большую палатку, служившую кондиционер. нам каптеркой, среди ряда ящиков, стоявших у стены, нашел свой тяжелый костюм и приволок ящик в свою палатку.

– Завтра с утра не мог? – спросил Адамс, собиравшийся ложиться спать.

– Надо сейчас, – равнодушно ответил я. Не объяснять же Билли, что мною руководит какое-то «шестое чувство».

– Ну, как знаешь, – сказал Билли, укладываясь спать не раздетым и в берцах. Автомат и шлем он положил на надувную тумбочку возле кровати. Кобуру с пистолетом и нож в ножнах с себя не снял. По этому поводу я не задавал ему вопросов, потому что лег спать точно в таком же виде. Позже узнал, что многие ветераны легли в эту ночь спать не раздеваясь и не разуваясь. А некоторые и в бронежилетах. Спать в них, конечно, неудобно. «Неудобно быть покойником», – гласит поговорка десанта. Шестое чувство сработало не только у меня. Силен инстинкт самосохранения.

Лагерь лежал во тьме. Прожектор равнодушно освещал периметр колючей проволоки, задерживаясь на проходе, скользил лучом дальше, давая возможность часовым отслеживать обстановку вокруг «колючки». Хуже нет этих минут, когда сидишь, весь в напряжении, сжимая потными ладонями автомат, убирая палец со спускового крючка на скобу, чтобы нечаянно не нажать на спуск. Нет, ничего не произошло, и вот идет смена, и ты падаешь на свой лежак в палатке, забываясь тяжелым, некрепким, тревожным сном.