Блюз Сонни: Повести и рассказы зарубежных писателей о музыке и музыкантах - Эдуард Мёрике

— Какая же? Видно, и у него нет денег?

— Оба они скопили кое-что, но этого маловато. Скоро с публичных торгов должны продавать полдома с мастерской; канатному мастеру ничего не стоило бы ссудить им недостающие деньги, да ему, конечно, неохота отпускать девку. У него в ратуше и ремесленном цехе немало добрых дружков, вот они и чинят парню во всем препятствия.

— Проклятье! — вскипел Моцарт, да так, что его собеседник испуганно оглянулся, не подслушивает ли их кто-нибудь. — И неужели нет никого, кто замолвил бы слово в защиту справедливости, кто пригрозил бы этим господам? Негодяи! Погодите, рано или поздно вас еще проучат!

Жестянщик сидел как на горячих угольях. Он сделал неуклюжую попытку смягчить сказанное и взять свои слова обратно. Но Моцарт не стал его слушать.

— Постыдились бы нести такую чепуху! Вместо того чтобы вступиться за человека, вы, подлецы, всякий раз норовите в кусты спрятаться.

С этими словами он повернулся спиной к не на шутку струхнувшему собеседнику и, не попрощавшись, направился к выходу. Кельнерше, у которой с новыми посетителями хлопот было по горло, он шепнул на ходу:

— Не опаздывай завтра и передай от меня привет своему дружку; я надеюсь, что ваше дело уладится.

Та смутилась и не успела, да и не осмелилась поблагодарить его.

Быстрее, чем обычно, — ибо история эта несколько взволновала его, — он зашагал сперва той же дорогой, по которой пришел, но, дойдя до насыпи, сбавил шаг и двинулся в обход, сделав большой крюк вдоль крепостного вала. Поглощенный мыслями о судьбе бедных влюбленных, он перебрал в памяти всех своих знакомых и покровителей, которые могли бы им так или иначе помочь. Но, прежде чем предпринять что-нибудь, ему необходимо было подробно разузнать все у самой девушки, а посему он решил спокойно ее дожидаться и, забегая вперед нетерпеливой мыслью, видел себя уже дома, подле жены.

В душе он твердо рассчитывал на ласковую и даже радостную встречу с поцелуями и объятиями еще на пороге и, предвкушая такой прием, ускорил шаги, подходя к Кернтнерским воротам. Неподалеку от них его окликнул почтальон и передал ему небольшой, но довольно увесистый пакет, надписанный, как он тотчас же определил, рукой человека порядочного и аккуратного. Моцарт зашел с письмоносцем в ближайшую лавку, чтобы дать ему расписку; затем, снова оказавшись на улице, он не смог дождаться, пока доберется до дому; сорвав печать, он на ходу, изредка останавливаясь, быстро пробежал глазами письмо.

— Я сидела у рабочего столика и шила, — продолжала тут рассказ, обращаясь к дамам, госпожа Моцарт, — когда услышала, что муж мой поднялся по лестнице и спрашивает у слуги, где я. Шаги его и голос показались мне более уверенными и бодрыми, чем я того ожидала и чем мне, по правде говоря, хотелось бы. Сначала он направился к себе в комнату, но тотчас же вышел оттуда ко мне. «Добрый вечер», — сказал он; я едва ответила ему, даже не подняв головы от шитья. Он несколько раз молча прошелся по комнате, затем с притворным зевком достал из-за двери хлопушку для мух, чего дотоле никогда не делал, и, пробормотав: «Откуда только берутся эти мухи?» — начал хлопать ею изо всех сил. Звук сей всегда был ему ненавистен, и поэтому мне ни в коем случае не разрешалось пользоваться хлопушкой в его присутствии. «Да, — подумала я, — когда делаешь что-нибудь сам, тебе все нипочем, — в особенности это относится к мужчинам».

Впрочем, я и не предполагала, что у нас так много мух. Его странное поведение все больше раздражало меня. «Шестерых одним махом! — воскликнул он. — Хочешь посмотреть?» Я не отвечала. Тогда он положил мне что-то на рабочий столик, да так, чтобы я могла увидеть даже не отрывая глаз от работы. Это было не что иное, как стопка золотых монет; столько дукатов, сколько можно захватить двумя пальцами. Он все еще продолжал свою игру за моей спиной, время от времени ударяя хлопушкой и приговаривая: «Вот зловредные, бесполезные, наглые твари! И зачем только они существуют на свете?» Хлоп! «Очевидно, лишь для того, чтобы их убивали». Хлоп! «А это мне неплохо удается, смею вас заверить. Из естественной истории мы знаем, что эта нечисть удивительно быстро размножается». Хлоп! Хлоп! «В моем доме с ними умеют живо расправляться. Ах maledette! disperate![16] — Вот и еще одна, теперь их уже двадцать. Они тебе нравятся?!»

Он подошел ко мне и повторил свою проделку. Если до сих пор я с трудом удерживалась от смеха, то теперь у меня не хватило больше сил и я расхохоталась. Он заключил меня в свои объятия, и мы оба стали хохотать до упаду!

— Но откуда у тебя эти деньги? — спросила я в то время, как он вытряхивал остаток их из свертка.

— От князя Эстергази! Через Гайдна! Прочитай-ка письмо.

Я стала читать:

«Эйзенштадт и т. д.

Дражайший друг! Его светлость, мой милостивейший повелитель, к величайшему моему удовольствию, поручил мне переслать Вам прилагаемые при сем шестьдесят дукатов. Мы недавно снова исполняли ваши квартеты, и его светлость были весьма ими довольны и даже восхищены, чего я не мог бы сказать после первого их исполнения, три месяца назад. Князь заметил мне (сказанное им я привожу дословно) „Когда Моцарт посвятил вам эту работу, он полагал, что окажет тем самым уважение только вам, но, думаю, он не будет возражать, если я одновременно усмотрю в этом комплимент и по своему адресу. Скажите ему, что я почти такого же высокого мнения о его гении, как и вы сами, а большего ему уже нечего ожидать во веки веков“. „Аминь!“ — добавлю к этому и я. Итак, Вы довольны?

Postscriptum. На ушко Вашей милой супруге: „Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы изъявление благодарности последовало как можно скорее. Лучше всего сделать это лично. Надо ковать железо, пока оно горячо“».

— О ангел! О посланник небес! — беспрестанно повторял Моцарт, и трудно сказать, что его больше обрадовало — само ли письмо, похвала князя или же деньги. Что касается меня, то мне, откровенно говоря, именно в то время они пришлись весьма кстати. Мы очень весело провели этот вечер.

О приключении в предместье я так ничего и не узнала ни в тот день, ни позднее; прошла целая неделя, а Кресченция не появлялась, и мой муж, закрутившийся в водовороте дел, вскоре забыл о своей встрече. Как-то в субботу у нас собрались гости; капитан Вессельт, граф Хардегг и еще несколько человек музицировали. Во время одного из перерывов меня вызывают в прихожую — и здесь меня ждет сюрприз! Я возвращаюсь в комнату и спрашиваю: «Ты заказывал в Альзском предместье какие-нибудь деревянные изделия?» — «Тьфу пропасть! Конечно. Их, верно, девушка принесла? Так пусть войдет!» Тут она вошла в комнату, приветливая и жизнерадостная, держа в руках наполненную доверху корзину, лопату и грабли, извинилась, что так долго заставила себя ждать, — она забыла название улицы и только сегодня разыскала нас. Моцарт одну за другой брал у нее свои покупки и с гордостью передавал их мне. Я с искренней благодарностью принимала каждую вещь, все расхваливала и всем восхищалась, однако меня удивило, зачем он купил садовые инструменты. «Конечно же для твоего клочка земли на берегу Вены». — «Боже мой, но ведь мы давно отказались от него! Вода то и дело причиняла нам большой ущерб, да и вообще у нас ничего там не получалось. Я же говорила тебе об этом, и ты не возражал». — «Как? А спаржа, которую мы ели нынешней весной?» — «Всегда была с рынка». — «Смотри-ка, — заметил он, — если бы я только знал. Я ведь хвалил ее из вежливости, потому что мне жаль было тебя и твоих трудов; а эти жесткие палки напоминали мне стержни ощипанных перьев».

История сия очень развеселила наших гостей; мне тут же пришлось подарить некоторым из них на память те вещи, которые я сочла для себя ненужными. А когда Моцарт стал расспрашивать девушку о препятствиях, стоящих на пути к ее браку, и призывать к полной откровенности, заверив, что помощь ей и ее возлюбленному будет оказана с соблюдением тайны, тактично и без обвинений кого-либо, — она выказала такую скромность, чуткость и деликатность, что завоевала симпатии всех присутствующих, ее наконец отпустили, искренне пообещав оказать всяческое содействие.

— Этим людям следует помочь! — сказал капитан. — Уловки цеха еще полбеды, — я знаю человека, который быстро все уладит. Но необходимо собрать деньги, чтобы уплатить за дом, устройство мастерской и тому подобное. Что, если нам объявить концерт для друзей в Тратнерском зале с входной платой ad libitum?[17]

Его предложение встретило живейший отклик. Один из гостей взял солонку и сказал:

— Вначале пусть кто-нибудь сделает обстоятельный исторический экскурс, расскажет о покупке господина Моцарта и его гуманных намерениях, а сию великолепную посудину мы поставим на стол вместо кружки для пожертвований, поместив слева и справа от нее в виде украшения скрещенные грабли.

Этого, правда, сделано не было, но концерт состоялся и дал довольно значительный сбор. Затем последовали пожертвования, так что в руках счастливой пары остался даже некоторый излишек, да и все остальные препятствия вскоре были устранены. Душеки, наши самые близкие друзья в Праге, у которых мы собираемся остановиться, прослышали об этой истории, и госпожа Душек, чрезвычайно милая и сердечная женщина, попросила курьеза ради уделить и ей что-нибудь из деревянных изделий; я отложила для нее наиболее подходящие вещи и, пользуясь случаем, взяла их с собой. Но здесь нам неожиданно довелось встретить родственную душу — страстную почитательницу муз, которая собирается в ближайшее время обзавестись собственным хозяйством, а посему едва ли откажется от предмета повседневного домашнего обихода, выбранного Моцартом; вот почему я хочу разделить свой подарок, и невесте предоставляется право выбора между искусно вырезанной мутовкой для шоколада и неоднократно уже упоминавшейся нами солонкой, которую художник, не щадя своих сил, украсил прелестным тюльпаном. Я, безусловно, посоветовала бы вам выбрать символ домовитости и хлебосольства, а мы от всей души желаем вам отличаться как тем, так и другим.