Злые белые пижамы - Роберт Твиггер

«Толстяк» Стумпел, другой канадец, сказал мне: «Ты не можешь подготовиться к курсу. Он задуман так, чтобы подтолкнуть тебя дальше, чтобы ты мог двигаться сам по себе. Ты не можешь подготовиться так, чтобы делать шестьсот подъемов корпуса или час дзю-вадза, практики против любой возможной атаки, которая истощает после нескольких минут.»

Оба, Толстяк и Шип должны были стать ассистентами (севанин) на моем будущем курсе. На самом верху был учитель, затем шел шидоин, затем севанин и в самом низу студенты сэншусей. Все издевались над уровнем ниже их, а над студентами сэншусей издевались все.

Джон Коффей, американец и тоже крепкий парень (он был третьим даном и закончил курс три года назад — его брат Пол Коффей был ведущим хоккейным игроком), говорил мягче и имел более философский подход. Он посмотрел на меня взглядом Марлона Брандо в фильме «Апокалипсис сегодня». «Я помню, что после окончания курса я пошел в горы к так называемым отшельникам. Это были Дзэн-буддисты, вся атмосфера была очень сдержанной и даже суровой. Нам давали очень мало еды и лишали сна. Мы стояли под ледяными водопадами — и все в том же духе. Через несколько дней я стоял в этой ледяной воде и вдруг меня накрыло осознание. Внезапно я понял, что мое тело было дерьмом. Это не было моим мнением — я просто это знал. Всего лишь дерьмом, мусором, а вовсе не чем-то особенным. И знай я это до начала курса, многие вещи были бы… проще.» Он улыбнулся и я заметил разные маленькие шрамы на его лице.

Я решил уйти от запахов и шума ночного клуба. Мне нужен был свежий воздух. Много свежего воздуха. Как только я торопливо попрощался, Роланд зафиксировал на мне взгляд своих серых водянистых глаз. «Опасная вещь это айкидо. С айкидо ты можешь убивать людей.» Он не улыбался. «Спасибо, Роланд», — сказал я и поспешил к выходу, раздумывая, почему, собственно, мне хотелось стать таким же, как они.

С пеной у рта

«Привязывай даже жареного цыпленка.»

Впервые в своей жизни я собирался преднамеренно причинить вред самому себе.

Тому школьному хулигану, который побил меня перчаткой для крикета, также нравилось причинять вред себе. У него был необычайно уродливый большой палец, обрубок в шрамах, который заканчивался в первом суставе. Иногда во время уроков он колол себя в обрубок острием циркуля.

Я также помню других друзей, преднамеренно колющих самих себя макетными ножами. Самое варварское безумство совершили непослушные мальчишки на задних партах, которые делали себе татуировки синими чернилами из перьевых ручек при помощи вездесущих циркулей.

Мои родители при каждой возможности душили меня доброжелательностью. Я думаю, что если бы я попробовал стать жестче, причиняя себе увечья, то они бы отвели меня к детскому психиатру. В Великобритании, в 70-ых, только бритоголовые и психи одобряли избиение, чтобы лучше переносить дальнейшие пытки.

Первый день курса гражданских полицейских был, как тому и полагалось, 1 апреля. Церемония открытия проходила в додзё под огромным флагом с восходящим солнцем на стене.

Полиция начинала на месяц позже. Опоздание тянулось с королевской свадьбы, что была предыдущей весной.

Ито, старший ученик, отдающий команды таким же голосом, что и Чида (его наставник), построил международный состав к открытию и посадил нас на колени на те десять минут, пока бывший министр иностранных дел держал длинную речь. Я заметил, что все высокопоставленные лица сидели на стульях. Также здесь был, помимо огромного японского флага, висящего над святыней, и флаг с фиолетовым орлом Ёшинкан, который висел на треноге в углу. Когда называлось имя студента курса сеншусей, он должен был вскочить на ноги как можно быстрее и проорать свое имя и национальность. Считалось хорошим тоном орать как можно громче. Нам объяснили, что гражданские полицейские не мямлят. Канчо был слишком болен, чтобы присутствовать. Это была первая за 30 лет полицейская церемония, которую он пропустил.

После церемонии мы шатались всюду как неприкаянные. На курсе было двое канадцев, обоих звали Ник. Меньший и более молодой из двоих был армянским канадцем, он сказал нам, что его настоящее имя было не Ник, но мы должны были называть его Ником, потому что все остальные так делали. Позже он сказал мне своё настоящее имя, но я забыл его. Малыш Ник имел проблемы с письмом, несмотря на то, что был послан в дорогую частную школу. У него были шрамы на руках из-за драк на ножах. Было что-то хищническое и холодное в его черных глазах.

Другой Ник, который был старше и больше, сильно и весело пожимал руку каждому. Он был на несколько месяцев моложе меня, таким образом я был самым старым на курсе. В Канаде он был походным инструктором, изучавшим «Досуг на природе» в университете. «Бог мой, — съязвил Уилл, — у парня диплом по установке палаток и разжиганию костров.»

Оба, Бэн и Крэйг, были австралийцами. Бэн был выше метра восьмидесяти и без стеснения рассказывал каждому, что изучал балет в Мельбурне. Бэн выглядел гибким и расслабленным, привыкшим к жизни без боли. Я предположил, что его хватит только на месяц. Крэйг был осторожен и тих. У него было большое тело и бледная кожа, он практиковался в каратэ и иайдо, искусстве выхватывания меча. У него была стрижка в стиле Яна Босама, короткая по бокам с длинным хвостом сзади. Практически все брили головы либо стригли их ежиком, что было ожидаемой прической сеншусэй.

Рэм, израильтянин, должен был стать моим партнером по тренировкам в течение первых трех месяцев. Что-то в нем было от Тигры, привлекательная прыгучесть. У него была копна вьющихся волос и круглые очки, которые он никогда не снимал, даже во время кулачных боев, как он говорил. Он продавал серебряные кольца, чтобы прожить, и говорил мне, что имеет двух подруг, одну японку и одну израильтянку. «Ведь я йемено-израильтянин, а в Йемене позволяют двух жен!» — сказал он, подмигивая мне. Его английский, как и японский, оба были плохи, но он редко когда переставал усмехаться. Толстый Фрэнк не понимал шуток Рэма: «Он пытается показать, что у нас такие же грязные мысли, как и у него. Мне не нравится это.» Перед тем, как приехать в Японию (на мотоцикле проехав через всю Индию), он служил капитаном в парашютно-десантных войсках Израиля. Он был тонким и жилистым. Он говорил мне, что всегда любил драться.

Я осознал, что мы были вроде Иностранного Легиона на курсе сеншусей. Иностранцами, которые искали очищения и были жизненно неустроенны, можно сказать даже, отщепенцами, которые искали спасения через наказание в виде жизни в додзё в повышенных условиях дисциплины. Было слишком поздно беспокоиться, что я бегу от жизни, слишком поздно думать о всем разнообразии свободы, от которого я должен буду отказаться. На ближайший год все мы переходили в собственность айкидо Ёшинкан.

Курс сеншусей начинается с нуля. Он не предполагает наличия знания айкидо кроме нескольких элементарных вещей. Для тех, кто уже имеет черные пояса, смысл заключается в том, чтобы избавиться от плохих привычек посредством возвращения к основам. Темп курса очень высокий. В течение года у нас должно быть больше тренировок, чем у человека, который тренируется по часу в день четыре раза в неделю на протяжении пяти лет. Тем не менее в додзё требовали определенный уровень способностей прежде чем начать курс, чтобы поддерживалась высокая скорость обучения.

На протяжении курса предполагались четыре экзамена. Третий экзамен — на черный пояс, а последний — на обладание инструкторской лицензией и сертификатом о завершении полицейского курса.

Нам раздали руководство, переведенное с японского, в котором были содержалось приблизительное расписание на год, там же были прописаны наши обязанности. Каждый семи- или восьмичасовой день, проведенный в додзё, мы должны были потратить два часа на уборку, посещение собраний, занесение заметок в дневники и быстрое поедание еды. Вне додзё мы посещали тренировочные лагеря, а также экскурсии и демонстрации.

Дважды в неделю мы начинали в 7.15, тогда перед первой тренировкой айкидо проходило получасовое занятие японского языка.

Все тренировки длились по часу или полтора, хотя могли быть растянуты и до двух часов, если учитель хотел нас наказать. Было три таких занятия каждый день. Включая время на разминку и сидение в ожидании в сейдза, болезненной «самурайской» позиции на коленях, мы должны были проводить пять с половиной часов в день, пять дней в неделю, в течение года, в тяжелых физических тренировках в одной и той же комнате размером 30х15 метров с твердыми матами на полу.

В каждом конце комнаты, додзё, висели часы. Они должны были проверяться каждый день и иногда подводиться несколько раз в течение дня, так как постоянно то спешили, то отставали. Эти часы управляли нашими жизнями.

Первое занятие было широко разрекламировано как самое сложное. В предыдущие годы люди бросали курс сеншусей после первого занятия, а некоторые из них также совсем бросали айкидо. Я гадал, кто на нашем курсе сломается первым.