Очерки Русско-японской войны, 1904 г. Записки: Ноябрь 1916 г. – ноябрь 1920 г. - Петр Николаевич Врангель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Преобразился и запущенный сад у подножия старинной китайской башни – близ вокзала. Там теперь устроен буфет, показывается синематограф и играет по вечерам военный оркестр. В это время здесь бывает масса публики. Все столики на площадке, близ которой играет музыка, заняты офицерами всех родов оружия. В формах не стесняются, здесь вы можете встретить и форменный сюртук (большею частью у штабных), и шведскую куртку, и серую рубаху, и китель цвета «хаки» морского образца. Условия походной жизни сами выработали наиболее удобный и целесообразный костюм – и командующий, понимая это, не стесняет офицеров требованиями строгого соблюдения формы одежды. По главной аллее сада движется пестрая толпа офицеров; изредка промелькнет фигура корреспондента одной из иностранных газет в сером complet и фетровой шляпе или бросится в глаза сногсшибательная шляпка какой-нибудь «американки». Здесь, в Лаояне, полным темпом идет жизнь тыла армии, здесь бьется сердце громадного живого организма!..
Во время нашего приезда в Лаоян все интересы были сосредоточены на последнем деле у Вафангоу. Об этом только и шли разговоры и в саду под башней, и на железнодорожной платформе, по-прежнему служившей для Лаояна чем-то вроде клуба. Большинство негодовало на отход к северу наших частей, критиковало действия высшего начальства, утверждало, что при большей решительности с нашей стороны дело было бы выиграно. Лишь немногие говорили, что отступление к северу входит в планы командующего, имея целью, завлекая неприятеля в глубь страны и удлиняя его базу, дать в то же время нам возможность сосредоточить у Лаояна значительные силы. Приезжающих с юга окружали со всех сторон, расспрашивая о подробностях дела, справляясь об участи товарищей и знакомых. Беспрерывно прибывали санитарные поезда. Под палящими лучами солнца с вокзала тянулись к госпиталям длинные вереницы серых холщовых носилок с тяжелоранеными. Они лежали во всевозможных позах – одни на боку, другие вытянувшись на спине, с бледными, несмотря на загар, лицами, с лихорадочным блеском впалых глаз, с обвязанными широкими белыми марлевыми бинтами головами, руками и ногами. Многие не вынесли тяжелой дороги, и этих легко было узнать на носилках по окоченелой неподвижности накрытых серыми шинелями тел.
Командующий по несколько раз в день лично встречал поезда с ранеными, обходил вагоны, разговаривая с офицерами и солдатами, и многим раздавал тут же награды. 5 июня он собирался ехать на юг в передовую линию лично руководить военными действиями. С ним отбывал и Великий князь Борис Владимирович со своим штабом.
В Лаояне встретил я моего приятеля, хорунжего 2-го Аргунского полка графа Бенкендорфа. Он ушел от нас в первых числах мая с есаулом Гулевичем в разъезд, и с тех пор мы об них не имели сведений. Оказывается, что, отделившись от есаула Гулевича, граф Бенкендорф с одним казаком прошел сквозь сторожевое охранение противника и проник в самую глубь неприятельского расположения, добравшись до самого городка Фынхуанчена, где в это время были сосредоточены значительные силы. Окруженный со всех сторон японцами, двигаясь исключительно ночью, а днем скрываясь в покрытых лесом скалистых сопках, он снял многочисленные кроки и собрал массу ценных сведений о неприятеле. В тылу противника, далеко за линией его сторожевых постов, Бенкендорфу удалось наблюдать повседневную, так сказать, мирную жизнь японцев. Так, однажды он видел сменную езду японского эскадрона; другой раз наблюдал работу «кули» под руководством японских саперов по проведению колонного пути. Благополучно пройдя вновь между постами противника, Бенкендорф присоединился к ожидавшим его на наших передовых постах казакам и вместе с ними явился в Лаоян доложить о виденном командующему армией. Я несказанно обрадовался после долгой разлуки встретиться с ним, тем более что начинал считать его уже погибшим.
Одновременно узнал я о захвате в плен японцами разъездов подъесаула Миллера, хорунжего Роговского и сотника Казачихина; последний был взят японцами совсем больным, но успел все же через китайцев доставить в отряд донесение и снятые им кроки.
Во время моего приезда сюда стояла страшная жара. Раскаленный, сухой воздух был неподвижен. Ни одно облако не нарушало безбрежной синевы ясного неба. Тонкая пыль стояла в воздухе, покрывая серым налетом лицо, вещи, платье. От нее не было спасения нигде; она проникала в жилища, в вагон, где я устроился в поезде командующего… Последние дни было несколько дождей, но они принесли мало облегчения. Правда, исчезла пыль, и толстый слой ее, покрывавший землю, обратился в море жидкой, черной грязи – но воздух нисколько не посвежел, и влажность его, при неспадавшей жаре, давала впечатление паровой ванны…
Третьего дня я узнал, что в госпиталь общины Св. Георгия прибыл раненный в разъезде офицер нашего отряда подъесаул Аничков. Я поехал навестить его и застал лежащим на кровати в сером холщовом халате. В обширной чистой палате ходили, лежали или сидели на койках в таких же серых холщовых халатах другие легкораненые офицеры. Тяжелобольных здесь не было, они помещались в другой палате. Сестры в косынках и передниках с нашитым красным крестом на груди бесшумно двигались между койками, разнося лекарства и ласково разговаривая с больными. В открытое окно виднелся небольшой, разбитый среди двора цветник. Какой-то тишиной, мирным покоем веяло от всей этой обстановки…
Рана Аничкова оказалась пустячной, пуля прошла по мякоти ноги, не задев кости, и он через несколько дней надеялся выписаться. Он сообщил мне печальную новость о смерти офицера нашего полка сотника Козловского, убитого в разъезде близ Фейшуйлинского перевала. Козловский состоял ординарцем у генерала Ренненкампфа и по собственному желанию отправился в этот оказавшийся для него роковым разъезд. Смерть этого прекрасного офицера была искренно оплакана всем отрядом.
От Аничкова я узнал, что наш отряд находится ныне в 120 верстах от Лаояна вниз по течению реки Тайдзихэ, близ деревни Сяо-Сыр, и что наша пятая сотня, занимавшая посты летучей почты между Цзян-Чаном и Синдзинтином, должна присоединиться к отряду. Мои покупки в Лаояне были кончены, и я решил, не теряя времени, возвращаться в полк.
XII
Я оставил Лаоян вместе с хорунжим графом Бенкендорфом и на третий день присоединился к отряду, расположенному в деревне Сяо-Сыр, на берегу реки Тайдзихэ и в узле дорог на Цзян-Чан и Саймадзы. На следующий день нашего приезда была назначена усиленная рекогносцировка перевала Сигоулин, занятого саймадзинским авангардом, в которой должна была принять участие и пятая сотня. Мне что-то нездоровилось – слегка лихорадило, и я был оставлен в
