Призрак - Роберт Харрис

— О, мой друг! Прошу прощения! Боюсь, что у бедняжки Рут один из тех самых критических дней.

Рут. Имя прозвучало так же резко, как предупредительный удар в боевой барабан или — учитывая собранные тут образчики африканского племенного искусства — как удар копья, попавшего в цель. Мне и в голову не приходило, что супруга Лэнга тоже окажется здесь. Я полагал, она осталась в Лондоне. Кроме всего прочего, она славилась своим независимым и жестким характером.

— Если это неудачный момент для моего визита…

— Нет-нет. Она определенно захочет встретиться с вами. Идите и выпейте чашку кофе. Я схожу за миссис Лэнг.

Амелия сделала пару шагов, затем обернулась и без интереса спросила:

— Вам понравился отель? Там тихо?

— Как в могиле.

Я взял сумку из рук охранника и последовал за Амелией, притянутый шлейфом ее запаха. Мой взгляд непроизвольно задержался на красивых ногах этой женщины. Когда она шла, ее бедра терлись о нейлон и издавали приятный шелест. Она провела меня в комнату с кремовой кожаной мебелью и, налив кофе из кофейника, стоявшего на столике в углу, куда-то удалилась. Я с чашкой в руках подошел к большому двустворчатому окну и осмотрел задворки поместья. Вместо традиционных цветочных клумб здесь простирался газон (похоже, деликатные растения не приживались в местном климате), за которым в сотне ярдов начиналась тошнотворная коричневая поросль. Дальше находилось озеро — гладкое, как лист стали под огромным алюминиевым небом. Слева бугрились дюны, отмечавшие берег. Я не слышал шум океана: стеклянные двери, ведущие на балкон, были слишком плотными — и, как позже мне сказали, пуленепробиваемыми.

Настойчивый стук Морзе, донесшийся из коридора, просигналил о возвращении Амелии Блай.

— Прошу меня простить. Боюсь, что Рут немного занята. Она приносит вам свои извинения. Вы увидитесь с ней позже.

Улыбка Амелии немного уплотнилась. Тем не менее она выглядела так же естественно, как лак на ее ногтях.

— Сейчас я хотела бы показать вам, где мы будем работать. Надеюсь, вы уже выпили кофе.

Она настояла на том, чтобы я поднимался по лестнице первым.

Дом, по ее словам, был спроектирован так, что все спальни располагались на первом этаже. Гостиные и прочие помещения размещались выше. Когда мы поднялись в огромный зал на втором этаже, я понял причину такой расстановки. Стена со стороны берега была полностью стеклянной. На виду ни одного объекта искусственного происхождения — только небо, озеро и океан. Эта первобытная картина не менялась десять тысяч лет. Звуконепроницаемое стекло и пол с подогревом создавали эффект роскошной машины времени, чья капсула перенеслась в эпоху неолита.

— Да, «места тут хватает, — сказал я. — Вам не одиноко по ночам?

— Нам сюда, — сказала Амелия, открывая дверь.

Я проследовал за ней в большой кабинет, примыкавший к гостиному залу. Наверное, здесь во время отпусков работал Марти Райнхарт. Отсюда открывался схожий вид на океан, но озеро с этого угла уже почти не просматривалось. Книги, собранные в шкафах, относились к германской военной истории. Их корешки со свастикой выцвели под воздействием солнечных лучей и соленого воздуха. В комнате имелось два стола. Тот, что поменьше, стоял в углу и был оборудован компьютером, за которым сидела секретарша. Второй стол радовал глаз своей чистой полированной поверхностью. Я увидел там лишь миниатюрную модель яхты и фотографию с изображением моторного катера. Над штурвалом сутулился сам Марти Райнхарт — угрюмый скелет, опровергавший старую поговорку о том, что настоящий богач не может быть тощим.

— У нас небольшой коллектив, — сказала Амелия. — Познакомьтесь с Элис.

Девушка в углу приподняла голову.

— Кроме меня и нее, в команду входят Люси… Она сейчас с Адамом в Нью-Йорке. Водитель Джефф… Он тоже там и приедет сегодня вечером. Шесть офицеров охраны из Англии — на данный момент трое здесь и трое с Адамом. Даже если бы дело ограничивалось прессой, нам все равно не помешала бы еще одна пара рук. Но Адам не соглашается на замену Майка. Они слишком долго были вместе.

— А вы давно ему помогаете?

— Восемь лет. Работала с ним на Даунинг-стрит. Я была прикреплена к нему от канцелярии кабинета министров.

— Ваша канцелярия многое потеряла.

Амелия сверкнула лакированной улыбкой.

— Вы бы знали, как я скучаю по супругу.

— Вы замужем? Я не заметил кольца на вашей руке.

— Весьма печально, но носить его проблематично. Оно слишком большое и звенит, когда я прохожу в аэропорту через металлодетекторы.

— А-а! Вот в чем дело!

Мы идеально поняли друг друга.

— Райнхарт нанял вьетнамскую пару, которая присматривает за особняком. Они тоже проживают здесь, но эти люди настолько скромны, что вы вряд ли заметите их. Женщина выполняет обязанности экономки и повара. Мужчина работает в саду. Их зовут Деп и Дак.

— А кто есть кто?

— Дак — мужчина. Это же очевидно!

Амелия вытащила ключ из кармана прекрасно скроенного жакета и, открыв большой железный шкаф для документов, достала оттуда толстую папку. Положив ее на стол, она предупредила:

— Эту рукопись нельзя выносить из комнаты. И ее нельзя копировать. Вы можете делать выписки, но я должна напомнить вам о соблюдении конфиденциальности. Вы подписали соглашение. Адам вернется из Нью-Йорка через шесть часов. За это время вы можете ознакомиться с текстом. На ленч я пришлю вам сандвичи. Элис, идем! Мы же не хотим отвлекать нашего гостя, не так ли?

Когда они ушли, я сел в кожаное вращающееся кресло, вытащил из сумки ноутбук и включил его. Создав документ с названием «Рукопись Лэнга», я расслабил узел на галстуке, расстегнул ремешок часов и положил их на стол рядом с папкой. Несколько секунд ушло на потакание своим эгоистическим чувствам. Я катался взад и вперед на кресле Райнхарта, смакуя вид океана и ощущая себя мировым диктатором. Затем я открыл папку, вытащил рукопись и начал читать.

Все хорошие книги разные, но все плохие представляют собой одно и то же. Я убежден в этом факте, потому что по ходу своей работы прочитал множество ужасных книг — книг, настолько плохих, что они даже не публикуются, хотя, учитывая уровень современной литературы, такое поведение издателей можно назвать героическим подвигом.

Общей чертой всех плохих книг, будь то романы или мемуары, является их неестественность. Они не кажутся правдивыми. Я не говорю, что хорошая книга обязательно должна быть правдивой, но она чувствуется такой во время чтения. Мой приятель в одном из издательских домов называет это тестом гидросамолета. Он когда-то видел фильм об интересных людях Старого Лондона, и картина начиналась с истории о парне, который летал на работу на личном гидросамолете. Мой друг сказал, что после кадров с посадкой самолета на Темзу уже не было смысла смотреть тот фильм до конца.

Мемуары Лэнга не прошли проверку гидросамолета.

Дело не в том, что события, изложенные в рукописи, были выдуманными или неинтересными (на начальной стадии я вообще не мог судить о них), однако книга в целом создавала впечатление фальшивки, словно в ее центре зияла пустота. Она содержала шестнадцать глав, расположенных в хронологическом порядке: «Ранние годы», «Вхождение в политику», «Вызов», «Смена партии», «Победа на выборах», «Реформирование правительства», «Северная Ирландия», «Европа», «Особые отношения», «Второй срок», «Атака террористов», «Война против террора», «Укрепление курса», «Ни шагу назад», «Время уходить», «Надежды на будущее». Каждая глава насчитывала от десяти до двадцати тысяч слов, и авторский текст иногда лишь скреплял отрывки из речей, официальных протоколов, коммюнике, меморандумов, стенограмм различных интервью, служебных записей, партийных манифестов и газетных статей. Время от времени Лэнг позволял себе эмоции («Я очень радовался, когда родился третий ребенок») или личные наблюдения («Американский президент был выше, чем я ожидал»). Порою проскальзывали острые ремарки («Будучи министром иностранных дел, Ричард Райкарт чаще разъяснял британцам политику иностранцев, а не наоборот»). Но подобные моменты встречались лишь изредка и не создавали нужного эффекта. А где была его жена? О ней почти не упоминалось.

Рик назвал эту книгу ночным горшком, наполненным дерьмом. На самом деле она оказалась еще хуже. Дерьмо, цитируя Гора Видала, имеет свою собственную целостность. А рукопись Лэнга была горшком пустопорожнего ничто. Она со строгой точностью придерживалась фактов, но в совокупности рождала ложь. Обычно так всегда и получается, подумал я. Ни один человек, проживший жизнь, не может походить на бесчувственный манекен. Особенно Адам Лэнг, чей политический арсенал состоял в основном из эмоционального сопереживания. Я пролистал главу, называвшуюся «Война против террора». Если в книге и содержалось что-то интересное для американских читателей, то оно должно было находиться именно здесь. Я бегло осмотрел текст, выискивая такие слова, как «арест», «ЦРУ» и «пытки». Но книга вообще не упоминала об операции «Буря». А что о войне на Ближнем Востоке? Возможно, мягкая критика президента США, или госсекретаря, или, на худой конец, министра обороны? Какой-то намек на предательство или слабость? что-то о скрытых мотивах или о поспешно составленных документах? Нет, ничего. Нигде ничего! Я глотнул воздух, буквально и метафорически, и снова вернулся к началу рукописи.