«И мы, как боги, мы, как дети…» - Максимилиан Александрович Волошин

дождя.

Море глухо шумит, развивая древние свитки

   Вдоль по пустынным пескам.

1907

4. «Старинным золотом и жёлчью напитал…»

Старинным золотом и жёлчью напитал

Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры

Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.

В огне кустарники и воды как металл.

А груды валунов и глыбы голых скал

В размытых впадинах загадочны и хмуры.

В крылатых сумерках – намеки и фигуры…

Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,

Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.

Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?

Кто этих мест жилец: чудовище? титан?

Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,

Там дьшит тяжело усталый Океан,

И веет запахом гниющих трав и йода.

1907

Коктебель

5. «Здесь был священный лес. Божественный гонец…»

Здесь был священный лес. Божественный гонец

Ногой крылатою касался сих прогалин.

На месте городов ни камней, ни развалин.

По склонам бронзовым ползут стада овец.

Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец

В зеленых сумерках таинственно печален.

Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален?

Кто знает путь богов – начало и конец?

Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни,

И море древнее, вздымая тяжко гребни,

Кипит по отмелям гудящих берегов.

И ночи звездные в слезах проходят мимо,

И лики темные отвергнутых богов

Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.

1907

Коктебель

6. «Равнина вод колышется широко…»

Равнина вод колышется широко,

Обведена серебряной каймой.

Мутится мыс, зубчатою стеной

Ступив на зыбь расплавленного тока.

Туманный день раскрыл златое око,

И бледный луч, расплесканный волной,

Скользит, дробясь над мутной глубиной, —

То колос дня от пажитей востока.

В волокнах льна златится бледный круг

Жемчужных туч, и солнце, как паук,

Дрожит в сетях алмазной паутины.

Вверх обрати ладони тонких рук —

К истоку дня! Стань лилией долины,

Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!

1907

Коктебель

7. «Над зыбкой рябью вод встает из глубины…»

Над зыбкой рябью вод встает из глубины

Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,

Обрывы черные, потоки красных щебней —

Пределы скорбные незнаемой страны.

Я вижу грустные, торжественные сны —

Заливы гулкие земли глухой и древней,

Где в поздних сумерках грустнее и напевней

Звучат пустынные гекзаметры волны.

И парус в темноте, скользя по бездорожью,

Трепещет древнею, таинственною дрожью

Ветров тоскующих и дышащих зыбей.

Путем назначенным дерзанья и возмездья

Стремит мою ладью глухая дрожь морей,

И в небе теплятся лампады Семизвездья.

1907

Коктебель

8. Mare internum

Я – солнца древний путь от красных скал Тавриза

До темных врат, где стал Гераклов град – Кадикс.

Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс,

И струйный столб огня на мне сверкает сизо.

Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза

Ко мне склонился кедр и бледный тамариск.

Широко шелестит фиалковая риза,

Заливы черные сияют, как оникс.

Люби мой долгий гул, и зыбких взводней змеи,

И в хорах волн моих напевы Одиссеи.

Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь,

И обоймут тебя в глухом моем просторе

И тысячами глаз взирающая Ночь,

И тысячами уст глаголящее Море.

1907

9. Гроза

Див кличет по древию, велит послушати

Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…

Запал багровый день. Над тусклою водой

Зарницы синие трепещут беглой дрожью.

Шуршит глухая степь сухим быльем и рожью,

Вся млеет травами, вся дышит душной мглой

И тутнет, гулкая. Див кличет пред бедой

Ардавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, —

Земле незнаемой разносит весть Стрибожью:

Птиц стоном убуди и вста звериный вой.

С туч ветр плеснул дождем и мечется с испугом

По бледным заводям, по ярам, по яругам…

Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…

То, Землю древнюю тревожа долгим зовом,

Обида вещая раскинула крыло

Над гневным Сурожем и пенистым Азовом.

1907

Коктебель

10. Полдень

Травою жесткою, пахучей и седой

Порос бесплодный скат извилистой долины.

Белеет молочай. Пласты размытой глины

Искрятся грифелем, и сланцем, и слюдой.

По стенам шифера, источенным водой,

Побеги каперсов; иссохший ствол маслины;

А выше за холмом лиловые вершины

Подъемлет Карадаг зубчатою стеной.

И этот тусклый зной, и горы в дымке мутной,

И запах душных трав, и камней отблеск ртутный,

И злобный крик цикад, и клекот хищных птиц —

Мутят сознание. И зной дрожит от крика…

И там – во впадинах зияющих глазниц

Огромный взгляд растоптанного Лика.

1907

11. Облака

Гряды холмов отусклил марный иней.

Громады туч по сводам синих дней

Ввысь громоздят (всё выше, всё тесней)

Клубы свинца, седые крылья пиний,

Столбы снегов, и гроздьями глициний

Свисают вниз… Зной глуше и тусклей.

А по степям несется бег коней,

Как темный лёт разгневанных Эриний.

И сбросил Гнев тяжелый гром с плеча,

И, ярость вод на долы расточа,

Отходит прочь. Равнины медно-буры.

В морях зари чернеет кровь богов.

И дымные встают меж облаков

Сыны огня и сумрака