Худшее из зол - Мартин Уэйтс

Он открыл глаза. Его бил озноб.

Он в домике в Нортумберленде, на самом краю Англии, в комнату проникает слабый свет. Очередное тяжелое утро, решил он. Потянулся, зевнул. Опять этот сон. Видение преследует, не оставляет. С закрытыми глазами он протянул руку за виски, теперь привычным лекарством от ночных кошмаров. Нащупал бутылку, чтобы выпить прямо из горла, открыл глаза.

Он полулежал на диване. Перед ним ноутбук, мобильник, вокруг — груды бумаг и дисков. Он огляделся. На улице еще не стемнело. Наверное, он заснул во время работы.

— Я должен увидеть все, над чем работал Гэри Майерс, — сказал он своему бывшему главному редактору, когда она приехала к нему во второй раз, уже без провожатого.

— Конечно, — ответила она. — Приезжай в редакцию.

— Боюсь, я пока к этому не совсем готов, — не сразу отозвался он.

Мария покраснела, отвела глаза:

— Да, конечно. Я не подумала, извини.

В тот день погода изменилась, появилось редкое здесь в эту пору солнце. Мария была без плаща. В джинсах, кроссовках и вязаном жакете она смотрелась по-домашнему уютно. Городская девушка в выходные дни отдыхает на природе. И выглядела классно. Донован не мог не заметить, как ладно сидят на ней джинсы, как подчеркивают фигуру.

— Что ты хотел сказать?

— Я?

— Ты как-то странно на меня смотришь.

Наступила его очередь краснеть.

— Прости. Я не… я что-то… э-э… отвлекся.

— Понятно.

В комнате повисло молчание. Они прятали друг от друга глаза.

— Я распоряжусь, чтобы из редакции тебе прислали содержимое его рабочего компьютера. Попрошу наших технарей прошерстить жесткий диск, они все сбросят на диски. Тебе их привезут. А еще все печатные материалы.

— У меня здесь нет компа.

Мария вздохнула:

— Хорошо, отправим и ноутбук.

Донован улыбнулся:

— Ваше величество, вы нас балуете.

Мария рассмеялась:

— Ты просто давно у нас не был.

Вновь воцарилось молчание. С ним наступила неловкость. Он заметил, что она потихоньку разглядывает комнату. Наверное, решил он, ищет револьвер. Не найдет: он его надежно припрятал.

— Как… Энни? — наконец задала вопрос Мария, пытаясь преодолеть неловкость.

— Не знаю… — Он вздохнул. — Я ушел. Энни согласилась, что так лучше и для нее и для Эбигейл.

— Возможно. Пока они что-то для себя не решат?

Донован пожал плечами.

— Трудно сказать, какое это будет решение, да и будет ли. — Он встал, подошел к окну, выглянул на улицу. Он стоял спиной к Марии. — Мы с Энни не могли оставаться вместе после… после того случая. Эбигейл — всего лишь ребенок, у нее сейчас трудный возраст…

Он вдруг замолчал, следя глазами за полетом чаек за окном. Они хлопали крыльями, камнем неслись вниз на мусор, не оставляя надежды что-то там обнаружить.

Мария тоже молчала.

— Я не могу винить ее за то, что она обо мне думает, — снова подал он голос. — Наверное, на ее месте я бы вел себя так же. Я по-прежнему люблю свою дочь. Сомневаюсь, что она мне верит. Наверное, считает, что я должен был оставаться с ней, но… — Он глубоко вздохнул. — Не могу объяснить… Знаешь, не отпускает это ощущение… И оставаться невозможно. А чем больше находишься далеко от них, тем труднее вернуться обратно.

Он повернулся к Марии:

— Извини. Тебе-то зачем я все это говорю!

— Нет-нет, что ты!.. — Мария подошла к нему.

— Я уже целую вечность не… Это несправедливо по отношению к тебе…

— Ничего страшного. — Мария встала близко-близко.

— Извини.

— Тебе не за что извиняться. — В ее глазах он увидел теплоту, сочувствие. И что-то еще.

Донован не отвел взгляд.

Они чувствовали дыхание друг друга.

Он отвернулся.

— Наши разговоры, — произнес он вдруг чересчур громко, — не помогут найти Майерса.

— Ты прав, не помогут, — тихо согласилась она. — Надо делать дело.

Мария выполнила обещание. Ребята из технического отдела редакции перенесли информацию с жесткого диска Майерса. Диски ему прислали вместе с ноутбуком, он получил и все имевшиеся печатные документы.

— Хорошо бы и на дневники взглянуть, — сказал Донован.

— Они, по-видимому, в ноутбуке, который у него всегда с собой.

— Я не очень рассчитываю найти здесь что-то важное. Скорее всего, основные материалы находятся там. — Донован провел руками по волосам. — Когда мальчишка перезвонит?

— Завтра. Мы передадим тебе мобильный, дадим ему номер, чтобы он говорил непосредственно с тобой.

— До какой суммы я уполномочен торговаться?

— Пять тысяч фунтов. Конечно, если он действительно располагает тем, что, по его утверждению, у него есть. Естественно, ты тоже получишь деньги за работу.

— Неужели Шарки дал добро?

— Не он, а Джон Грин.

Донован рассмеялся:

— Джон Грин? А я думал, он на пенсии.

— Он стал исполнительным директором.

— И что?

— Сейчас ведет еженедельную колонку да достает всех историями о старых добрых временах.

Донован улыбнулся, на пару секунд вернувшись в такое близкое и такое далекое прошлое.

— Итак, Шарки, — вернулся он в настоящее, — что он из себя представляет?

— Он наш юрист. Классный специалист, один из лучших, но… — Мария замолчала, подыскивая слова.

— Мудак?

Она рассмеялась:

— Я вообще-то хотела выразиться дипломатичнее, но суть остается. Если он говорит, что может что-то сделать, ему можно верить, но доверять нельзя.

— Интересное замечание.

— Уверена, после общения с ним ты очень скоро поймешь, что я имею в виду.

Донован кивнул.

— Значит, в полицию пока не сообщали?

— Нет.

— Почему?

Мария вспомнила о телефонном разговоре с Шарки накануне своего приезда к Доновану. Она сказала тогда, что собирается звонить в полицию.

«Полиция? Уверен, пока не стоит. Я об этом мальчишке. Мы ведь ничего о нем не знаем. Кто он такой? Знает ли, где находится Майерс? Может, он его и держит. Детский это розыгрыш или ложная тревога, нам неизвестно. Может оказаться, что Майерс куда-то уехал и работает себе там, а пацан решил воспользоваться случаем и срубить денег на халяву. Нам ничего не известно. И мы об этом не узнаем, пока этот ваш Донован не поговорит с ним с глазу на глаз».

Она попыталась что-то возразить, но он ее опередил:

«Представьте, мы звоним в полицию, и тут объявляется Гэри Майерс собственной персоной. К чему это приведет? К тому, что мы окажемся в дураках. Вот наши конкуренты-то покуражатся. Нет, никакой полиции!»

Она передала этот разговор Доновану.

— Что ж, будем надеяться, что с ним действительно ничего плохого не случилось. С женой разговаривали?

— Ее мы тоже не хотим волновать понапрасну.

Часть своего разговора с Шарки она все-таки выпустила.

«Вы ведь обещали помочь ему найти сына? — сказала она тогда юристу. — Мне бы хотелось знать, как вы собираетесь это сделать».

Она услышала в трубке вздох.

«Боюсь, этот разговор придется пока отложить. К сожалению, я опаздываю на встречу».

«Фрэнсис! — Она почти кричала в телефон. — Джо в отчаянии, он сейчас очень уязвим. Если вы не собираетесь подкреплять свои слова делом, он рассвирепеет. Вам, кажется, знакомо это его состояние».

Она услышала, как он невольно закашлялся.

«Вы морочите ему голову или действительно можете помочь?»

Шарки снова печально вздохнул:

«Давайте обсудим это позже. Честное слово, мне пора».

И он положил трубку.

— Что такое? — спросил Донован.

Она посмотрела на него вопросительно.

— Ты куда-то уставилась.

Мария снова покраснела:

— Извини, отвлеклась. Знаешь, я, пожалуй, поеду.

И пошла к выходу. Донован проводил ее взглядом. Потом, поняв, что не в состоянии сидеть в четырех стенах, решил прогуляться вдоль моря.

На следующий день рано утром прибыл нагруженный курьер. Донован тут же приступил к работе. Время шло — он его не замечал. Работа захватила. Он искал зацепки, намеки — хоть что-нибудь, что разбудит спавшее два года профессиональное чутье.

Пустота.

Он протер глаза, посмотрел на часы. Без десяти шесть. Значит, он весь день работал, пока не начал клевать носом. Даже не пообедал.

Он встал, потянулся, обвел глазами комнату. Оторвавшись от компьютера, он смотрел на нее уже другими глазами. Ну и помойка! Неужели он действительно так живет? Провел рукой по лицу, почувствовал под ладонью жесткую щетину, росшую как колючки в заброшенном саду. Потрогал волосы: они свисали почти до плеч длинными свалявшимися патлами. Глянул на одежду: вонючий грязный свитер, семейные трусы до колен. Впервые за долгие месяцы стало стыдно за свой вид.

Неужели он действительно так опустился? Настолько низко пал, что забыл о чувстве собственного достоинства!