Кризис мирового капитализма - Джордж Сорос

Я должен признать, что со временем смягчил свою позицию. Существует разница между руководством страховым фондом и благотворительным фондом. Давление извне в первом случае отсутствует, и только внутренняя дисциплина может поддерживать критическое настроение. Кроме того, руководство благотворительным фондом требует навыков работы с людьми и лидерских качеств, люди не любят критических замечаний, они хотят слышать похвалы и одобрения. Не многие люди разделяют мою склонность к поиску ошибок, и еще меньшее число людей разделяют мою радость от нахождения ошибки. Для того чтобы быть сильным лидером, необходимо радовать людей. Я с трудом постигаю то, что, кажется, с легкостью дается политикам и главам корпораций.

Существует также и другое соображение. Я должен был появляться на публике, и когда я появлялся, от меня ждали проявления самоуверенности. На самом же деле меня терзает неуверенность в себе, и я лелею это чувство. Мне бы не хотелось потерять его. Существует огромная разница между тем, каким я бываю на публике, и моим подлинным «я», но я понимаю рефлексивную связь между этими двумя образами. Я с удивлением наблюдал за развитием в себе некой общественной личности и влиянием этого развития на остального меня. Я стал «обаятельной» личностью. К счастью, я не верю в себя так, как верят в меня другие. Я пытаюсь не забывать о своих слабых местах, даже если сейчас я ощущаю их не так остро, как раньше. Другие обаятельные личности шли по другому пути к руководящим позициям. У них – свои воспоминания. Они, возможно, помнят, что пытались заставить других поверить в себя, и в конечном итоге – им это удалось. Их не мучает неуверенность в себе, и им не надо подавлять желания выразить это чувство. Неудивительно, что их отношение к собственной ошибочности сильно отличается от моего.

Интересно посмотреть, как моя настоящая «обаятельная» личность связана с финансовыми рынками и моим прежним «я» в качестве руководителя фонда. Это дает мне возможность заключать сделки и манипулировать рынками, но лишает возможности руководить деньгами. Мои высказывания могут изменить рынки, хотя я стараюсь не злоупотреблять этой властью. В то же время я потерял способность оперировать в границах рынка, как я это делал ранее. Я разрушил механизм боли и волнения, который ранее руководил моими действиями. Это – длинная история, я уже рассказывал ее. Изменения произошли задолго до того, как я приобрел свое «обаяние». Когда я был действующим руководителем фонда, я избегал публичности. Я считал фотографию на обложке финансового журнала поцелуем смерти. Это было почти предубеждением, но хорошо подкреплялось фактами. Легко понять, почему. Известность породила бы чувство эйфории, и даже если бы я боролся с ним, эта борьба выбила бы меня из седла. И если я высказывал мнение о рынке публично, мне было тяжело изменить свою точку зрения.

Очевидно, что деятельность на финансовых рынках требует другого склада ума, чем деятельность в социальной, политической или организационной областях, или чем деятельность рядового человека. Это положение также подкрепляется доказательствами. В большинстве финансовых институтов существует напряженность между теми, кто приносит прибыль, и менеджерами, ответственными за организацию, или, по крайней мере, такая напряженность существовала, когда я был знаком с деятельностью этих институтов, и самые талантливые их тех, кто зарабатывал прибыль, предпочитали действовать самостоятельно. Это был генезис истории страховых фондов.

Радикальный вариант ошибочности, принятый мною в качестве рабочей гипотезы, конечно, доказал свою действенность в отношении финансовых рынков. Он оказался значительно более эффективным, чем гипотеза случайного блуждания [4]. Применима ли эта гипотеза к другим сферам человеческой деятельности? Все зависит от цели. Если мы хотим постичь реальность, я полагаю, что эту гипотезу вполне можно применить; но если наша цель заключается в манипулировании реальностью, то данная гипотеза оказывается не столь эффективной. Более эффективным оказывается обаяние.

Я научился приспосабливаться к новой реальности. Раньше я считал общественное выражение похвалы и благодарности однозначно болезненным, но я понял, что это рефлекс, оставшийся с того времени, когда я активно управлял деньгами и должен был руководствоваться результатами своей деятельности, а не тем, что другие люди о них думали. Меня по-прежнему смущает выражение благодарности, и я по-прежнему верю, что филантропия, если она заслуживает похвалы, должна ставить интересы общества выше удовлетворения своих амбиций, но я готов принять похвалу, поскольку моя филантропическая деятельность на самом деле удовлетворяет этому критерию. Меня волнует вопрос, будет ли моя филантропическая деятельность по-прежнему удовлетворять этому критерию в свете изменившегося отношения к похвале? Но пока меня волнует этот вопрос, ответ, возможно, будет положительным.

2. Критический подход к экономической науке

Существует широко распространенное мнение, что экономические явления подчиняются неопровержимым естественным законам, которые можно сравнить с законами физики. Это – ложное мнение. Еще важнее, что решения и структуры, основанные на этом мнении, дестабилизируют экономику и являются политически опасными. Я убежден, что рыночная система, как любое устройство, созданное человеком, по своей сути несовершенна. Это убеждение лежит в основе всего анализа данной книги, а также моей личной философии и финансового успеха моих фондов. Поскольку этот критический взгляд на экономическую науку и другие общественные устройства является ведущим в сравнении со всеми остальными идеями этой книги, я должен теперь применить общие рассуждения о рефлексивности для объяснения того, почему все теории об экономических, политических и финансовых устройствах качественно отличаются от законов естественных наук. Только после уяснения и признания того факта, что общественные построения в целом и финансовые рынки в частности по своей сути являются непредсказуемыми, можно понять все остальные доводы данной книги.

Все понимают, что экономический анализ лишен универсальной действенности физики. Но наиболее важная причина недостатка экономического анализа и неизбежной нестабильности всех общественных и политических институтов, которые допускают абсолютную правильность выводов экономической науки, остается по-настоящему непонятной. Недостатки экономической науки вызваны не просто нашим несовершенным пониманием экономической теории или нехваткой достаточных статистических данных. Эти проблемы могут быть принципиально разрешены более глубоким исследованием. Но экономический анализ и идеология свободного рынка, которая его поддерживает, разрушаются гораздо более фундаментальным и неисправимым недостатком. Экономические и общественные события, в отличие от событий, которые изучаются физиками и химиками, включают мыслящих участников. И именно мыслящие участники могут изменять правила экономической и общественной системы просто в силу своих представлений об этих правилах. Претензии экономической теории на универсальную действенность оказываются несостоятельными, если только верно понят этот принцип. Это не интеллектуальная игра. Ибо если экономические закономерности не являются неопровержимыми, и если экономические теории не являются научно действенными, и никогда такими не могут быть, то вся идеология рыночного фундаментализма моментально рушится.

Рефлексивность представляет для экономической науки и всех других социальных наук две самостоятельные, но взаимосвязанные проблемы. Одна относится к предмету, другая – к ученому наблюдателю. Мы увидим, что первая оказывается серьезной проблемой для традиционного представления об экономической теории, а вторая – губительной.

Напомню некоторые положения теории научного метода Карла Поппера. Простая и элегантная модель Поппера имеет три компонента и три операции. Три компонента – это определенные начальные состояния, определенные конечные состояния в научном эксперименте, а также обобщения гипотетического характера. Начальные и конечные состояния могут быть проверены прямым наблюдением; гипотеза не может быть проверена, она может быть только искажена. Три основные научные операции – это предсказание, объяснение и проверка. Гипотетическое обобщение может быть объединено с начальными состояниями для получения определенного предсказания. Оно может быть объединено с конечными состояниями для получения объяснения. Предполагается, что гипотеза остается действенной неограниченно долго, это позволяет осуществлять проверку. Проверка включает сравнение некоторых начальных и конечных состояний для определения их соответствия гипотезе. Никакое число проверок не может реально проверить гипотезу, но пока гипотеза не искажена, ее можно принять как действенную.