История Древнего Рима в биографиях - Г. Штоль

Туллий взялся вызвать возобновление войны с помощью хитрости. Именно в это время римляне приготавливались праздновать большие игры и пригласили своих соседей на это торжество. Большое число вольсков отправилось в Рим, между ними находился и Туллий. Но прежде чем начались игры, Туллий, согласно уговору с Кориоланом, отправился к консулам и высказал подозрение, что вольски намеревались во время празднества напасть на римлян и зажечь город. Испуганные этим известием, консулы через посредство герольда приказали всем вольскам очистить город до захода солнца. Приведенные в негодование этим оскорбительным распоряжением, вольски вышли из Рима, а Туллий, оставив уже город раньше и ожидавший своих соотечественников на дороге, распалил их гнев до такой степени, что скоро весь народ стал настоятельно требовать мщения. В Рим были отправлены послы, потребовавшие возвращения всех городов, до того времени завоеванных римлянами. Это требование равнялось объявлению войны. Римляне отвечали: «Если вольски первые обнажат меч, то римляне последние вложат его в ножны». Вольски избрали своими предводителями Туллия и Кориолана.

Туллий остался для охраны городов вольсков, а Кориолан двинулся в поход против Рима и союзных с ним латинских городов. Сперва он подступил к римской колонии Цирцея и взял ее. В короткое время он завоевал 12 латинских городов и остановился со своим победоносным войском у Килийского рва в 5 тыс. шагах, или 5 римских милях, от Рима. Рим увидел себя в самом критическом и беспомощном состоянии; внутренние раздоры ослабили все силы, а на помощь латинских городов нечего было надеяться. Попытки собрать войско остались безуспешными, а в это время за городскими воротами грабили и опустошали солдаты Марция; но они не трогали земель, принадлежащих патрициям, потому ли что Марций хотел выместить свою ненависть сперва на плебеях, или потому, что он желал еще более усилить враждебные отношения между двумя сословиями. Он достиг той и другой цели; плебеи заподозрили патрициев в соглашении с Кориоланом и отказались поставлять людей в войско, чтобы не губить себя изменой патрициев.

В таком бедственном положении сенату не оставалось ничего более, как отправить к Кориолану посольство с предложением примирения и возвращения в отечество. С этой целью в неприятельский лагерь были отправлены пять сенаторов. Они были личными друзьями Кориолана и надеялись на радушный прием; но он принял их гордо и сурово и на их кроткие, миролюбивые речи отвечал, что он здесь не от своего собственного лица, а как предводитель вольсков; что о мире не может быть и речи до тех пор, пока римляне не возвратят вольскам все завоеванные земли с городами и не предоставят им гражданской равноправности, какая дана латинам. На обсуждение этого предложения Кориолан дал им 30-дневный срок. По истечении этого последнего римляне отправили новое посольство для испрошения более мягких условий. Оно вернулось с такой же неудачей, как и первое, получив последнюю 10 дневную отсрочку. Тогда городские жрецы попытались умилостивить жестокого человека; понтифексы, фламины и эфоры в праздничных одеяниях отправились в неприятельский лагерь, просили и молили Кориолана отступить оттуда и затем уже начать с римлянами переговоры о делах сков; но Марций не отступал от своего первого решения. По возвращении жрецов римляне решили спокойно оставаться в городе, ограничиваться охраной стен и ждать помощи только от времени и какого-нибудь случайного чуда, потому что придумать другое средство спасения никто уже не мог. Женщины печальными толпами переходили из одного храма в другой и молили богов об устранении великого бедствия. В числе их находилась и Валерия, сестра Попликолы, оказавшего такие услуги государству. В последний день данной отсрочки она вместе с другими благородными женщинами лежала в прахе перед алтарем Юпитера Капитолийского и молилась; вдруг в голове ее сверкнула счастливая мысль. Она встала, отправилась с остальными женщинами к матери Кориолана Ветурии и его жене Волумнии и обратилась к ним с просьбой отправиться к Кориолану и умолять его об отвращении от города грозы. Ветурия и Волумния – последняя держа за руку своих обоих сыновей – двинулись в лагерь во главе знатных римлянок. Их вид вселил в неприятеля почтительное сострадание. Когда Кориолан услышал, что в числе приближавшихся к лагерю находились его мать, жена и дети, он бросился с распростертыми объятиями им навстречу и со слезами обнимал и целовал их. Упреки и мольбы любимой матери, безмолвный плач почтенных женщин, вид коленопреклоненных детей и жены – все это сокрушило наконец жесткое упорство мстительного человека. «Матушка, – воскликнул он, – что ты со мной сделала! Я повинуюсь тебе, ты победила меня; но в Рим я не возвращусь более никогда. Вместо меня сохрани отечество, так как ты сделала выбор между Римом и твоим сыном». Затем, поговорив еще наедине с матерью и женой, он отпустил их и, как только рассвело, повел свое войско в обратный путь.

У вольсков Кориолан жил до глубокой старости и, как рассказывают, часто жаловался, что для старика изгнание есть великое бедствие. По другим, менее достоверным сказаниям, вольски убили его в негодовании на то, что он увел их из Рима, на который они смотрели уже как на верную добычу.

В благодарность женщинам за спасение города римский сенат постановил построить храм в честь богини – покровительницы женщины (fortuna muliebris).

Рассказы римских историков о Кориолане различаются между собой во многих пунктах, так что уже из этого обстоятельства, помимо всего характера повествований следует заключить, что эти рассказы почерпнуты не из современных источников, но из легендарных преданий, неверностей и неправдоподобностей, открытых новой логикой в истории Кориолана, мы упомянем здесь только о некоторых. Завоевание города Кориоли римлянами в очень сомнительно, так как древнейшее предание ничего не говорит о римском походе против вольсков в том году. Владычество вольсков в то время не простиралось до той местности, где находился Кориоли, и этот город значится среди латинских городов в договоре Кассия который был заключен в том же 493 г. Стало быть, Кориолан не мог получить этого прозвания благодаря подвигу при взятии Кориоли; притом же в первые столетия у публики не было в обыкновении получать прозвища (nomina) по имени завоеванных городов или выигранных сражений. Прозвища по имени городов, но дававшиеся не за удачные военные подвиги, часто встречались и в других случаях; таковы, например, Коллатин, Камерин, Медуллин и т. п. Таким прозвищем было и Кориолан, и на основании его вымыслили для человека, которому оно принадлежало, подвиг, будто бы совершенный при Кориоли. Невероятно, чтобы при тогдашней национальной почтительности народов, их отвращении ко всему чужеземному Кориолан, как чужеземец, мог сделаться полководцем вольсков; невероятно, чтобы они беспрекословно повиновались этому чужеземцу, когда он повел их обратно из Рима. Указываемое число завоеванных в течение этого короткого похода городов представляется очень сомнительным, так как в то время целый летний поход обыкновенно требовался на то, чтобы взять хотя бы один укрепленный город. Весьма вероятным представляется положение Нибура, что Кориолан, изгнанный римлянами, был не полководцем вольсков, а предводителем нескольких отрядов таких же изгнанных и бежавших римлян усиливших свой состав падкими на добычу авантюристами, – и что он с этими воинами опустошал римские владения и угрожал даже столице, но отступил благодаря мольбам и слезам своей матери. Таково, по-видимому, историческое основание рассказов о Кориолане. Подобный пример имеем мы в сабинянине Аппии Гердонии, который в 460 г. до P. X., предводительствуя римскими изгнанниками и рабами, напал на Капитолий и овладел им. В какое именно время воевал Кориолан во главе своих волонтеров, предание не указывало. Но так как, по записи в духовных книгах, первая жертва в храме fortuna muliebris была принесена 1 декабря 488 г., а храм этой богини, по сказанию, был основан в честь спасения города женщинами, то отступление Кориолана от Рима отнесли к 1 декабря предшествовавшего года. Нибур правильно нашел, что поход Кориолана должен быть отнесен на несколько десятилетий позже, ко времени великой войны с вольсками, когда упоминаемые в истории Кориолана латинские города действительно перешли во власть вольсков и эквов и самому Риму грозила опасность. В это время, вследствие ожесточенной борьбы партий в Риме, число беглецов и изгнанников было, конечно, очень велико. Очень может быть, что они под предводительством Кориолана действовали сообща с вольсками.

6. Публилий Валерон

Выше мы уже упоминали, что аграрный закон Кассия подал повод к ожесточенной борьбе между трибунами и патрицианскими чиновниками. Трибуны требовали исполнения закона, сенат и консулы противились ему. Трибуны старались обыкновенно вынуждать уступчивость со стороны патрициев стеснением консульской служебной деятельности и именно препятствиями в наборе войск; но патриции всегда находили выход из затруднительного положения. Когда же Фабии, главнейшие противники аграрного закона, разошлись с партией патрициев и перешли на сторону народа, трибуны стали действовать смелее; как только консулы слагали с себя власть, они призывали их к суду народа и обвиняли в неисполнении юридически существовавшего аграрного закона. Такой образ действий имел законное основание в договоре, заключенном между патрициями и плебеями после удаления последних на Священную гору: в силу его каждый патриций, нарушивший в ущерб плебеям законный порядок, созданный этим договором, должен был выдаваться плебеям для производства над ним следствия и суда; точно так же в случае такого нарушения со стороны плебеев они выдавались патрициям. Вследствие этого патриции не оспаривали у трибунов права требовать к суду бывших консулов. В 473 г. до P. X. трибун Кней Генуций призвал консулов предшествовавшего года к ответу перед народом за то, что они не привели в исполнение аграрного закона, и перед лицом собравшегося народа дал торжественную клятву не отступить от своего решения. Так как патриции не находили средств избавить консулов от грозившей им опасности, то они прибегли к убийству; в утро дня, назначенного для суда, Генуций был найден умерщвленным в своей постели. Что предвидели и что имели в виду патриции, совершая этот поступок, то и случилось: народ и трибуны пришли в такой ужас, что эти последние не смели уже более сопротивляться патрициям или нападать на них. Консулы воспользовались испугом трибунов для того, чтобы произвести набор; они требовали к себе поочередно всех подлежавших воинской повинности и записывали их на службу. Народ негодовал больше на малодушие трибунов, не дерзавших делать никаких возражений, чем на консулов, применявших на деле свою власть, и не оказывал сопротивления. И вот однажды консулы потребовали к себе в числе других Публилия Валерона, почтенного человека из плебеев, который прежде с отличием служил в качестве старшего офицера (centurio) и которого теперь заставляли поступить в простые солдаты. Публилий отказался исполнить требование, так как он уже был центурионом и ничем не заслужил такого понижения. Это сопротивление рассердило консулов, и они приказали ликтору схватить Публилия. Публилий потребовал помощи у трибунов, а так как они отступились от него, то консулы велели ликтору сорвать с него платье и развязать, пук прутьев. Валерон воскликнул: «В таком случае я обращаюсь к народу, – обращаюсь потому, что трибуны из боязни быть умерщвленными в своей постели решаются допустить, чтобы римский гражданин был на их глазах наказан розгами». Чем сильнее кричал он, тем усерднее срывал с него ликтор платье. Валерон, человек сильный, оттолкнул судебного служителя и кинулся, ища защиты, в густую толпу окружавшего его народа. Озлобленная толпа приняла боевое положение; она напала на консульских ликторов, избила их, сломала их прутья и прогнала консулов с площади. Консулы бежали в курию, не зная, как далеко Валерон поведет свою победу. Созвав сенат, они жаловались на полученное оскорбление, на насилие народа, на дерзость Публилия. Многие сенаторы подали голос в пользу принятия решительных мер. Но более рассудительные и пожилые члены сената одержали верх; по их мнению, сенату ни в каком случае не следовало отвечать со своей стороны резкостью на безрассудство массы.