Блуждающая звезда (сборник рассказов) - Джонс Коуль

Кассиопея ушла, а подозрительный влажный след все еще оставался на небритой щеке Тана О’Брайена. Шериф Люне, вне всякого сомнения, видел этот след. Перед тем, как оставить Тана в одиночестве, он сказал:

— Ты большой негодяй, Тан О’Брайен, но мне будет не хватать тебя. Что–то уходит из нашего мира, может быть — и даже наверняка — не очень хорошее, но что–то уходит. Я понял это в тот миг, когда увидел тебя, выходящего из леса с девочкой на руках. А она, думаю, поняла это чуть раньше. Ты большой негодяй, Тан О’Брайен, но мне будет недоставать тебя.

Шериф умолк. Тан посмотрел в его серые усталые глаза и вдруг радостно улыбнулся.

— Черт побери, а ведь она любит меня, шериф! Любит!

Шериф не произнес ни слова. Он лишь покачал головой, так, что нельзя было понять, согласен он или нет с этим невероятным утверждением. А потом он вышел, и Тан больше никогда не видел его.

Тана О’Брайена судили. Справедливый суд приговорил его к пятидесяти четырем тысячам тремстам двадцати четырем годам отторжения от общества. Двадцать пять лет, принимая во внимание самоотверженное поведение Тана во время спасения девочки по имени Кассиопея, справедливый суд счел возможным скостить. Космического Негодяя Тана О’Брайена поместили в самый мрачный каземат Черного форта. О нем следовало забыть. И о нем забыли. Все. Кроме маленькой рыжеволосой девочки со сказочным именем Кассиопея.

Невероятно, но она и в самом деле носила Тану О’Брайену цветы. Два раза в год, ровно до того дня, когда обитатели Пацифиса были извещены о том, что Космического Негодяя не стало.

БЛУЖДАЮЩАЯ ЗВЕЗДА

О. Ш. посвящается

Она! Она ворвалась в систему Тогг ослепляющим малиновым шаром, сверкающая, веселая и опасная, подобная скачущей по ветвям шаровой молнии. Она прошла по мирам, мгновенно испепелив семнадцать спящих планет. Зрелище, достойное, чтоб за него платили. А затем она внезапно повернула и решительно направилась к Земле.

Звезда! Она шла к Земле, грозя обратить ее в межзвездное ничто. Ничего сверхужасного или сверхъестественного — обыденная гибель обычной планеты, восемнадцатой или двадцать восьмой по счету. Совсем обыденная.

Смерть! Она обыденна. Она приходит каждый день, меняя обличия, а то и ленясь сделать это. Смерть — она пугает, но не слишком, не более, чем может пугать неизбежность, если, конечно, человек осознает поэтическую прозу неизбежности. Смерть всепоглощающа. Она растворяет мир каждого, превращая бытие в бестелесную вечность. Но доселе она не грозила растворить мир всех. Гибель грозила миру, гибель грозила всем. Черное покрывало приближающейся смерти заставило людей отложить заботы и думать лишь о ней, а еще о том, как провести ее. Черное покрывало с малиновым зраком посередине.

Прожекты! Их было множество. Ворох прожектов подгреб под себя здравый смысл. Выставить на пути звезды электромагнитное поле. Уничтожить звезду серией термоядерных взрывов. Пустить в ход импульсы высокочастотной дезинтеграции. Молить Единственного о спасении от напасти. Бежать. Бежать! Но куда? В мире не было второй Земли, а космические скитальцы, оторванные от матери–родины, обречены рано или поздно погибнуть.

Истерика! Она охватила Землю. Сотни разорялись, тысячи слабых духом вручали судьбу русской рулетке, миллионы, отбросив все, бросались в бездну наслаждений. На улицах убивали, грабили, насиловали. Полиция меланхолично рассматривала часы, дробно ломающие последние мгновения суетного бытия.

Мессии! Они были, есть и будут. Недолго, но будут. Три десятка кораблей стартовали один за другим к стремительно падающей звезде. Треть были начинены зарядами, каждый из которых мог обратить в черный пепел среднюю планету. Треть имели дезинтегрирующие установки. Треть — тонкую сеть магнитных ловушек. Первые один за другим отчаянно упали на звезду, расплавив термоядерную ярость в плазменном пекле всепоглощающих протуберанцев. Вторые задействовали дезинтеграторы, вызвав грандиозный выброс энергии, поглотившей безумцев. Третьи расставили сети и были затянуты запутавшейся в переплетении липких нитей звездой в ее огненное чрево. И одни, и другие, и последние не сумели ни остановить звезду, ни сбить ее с курса. Раскаленный гигантский шар продолжал свой стремительный бег к Земле.

Диск! Он занял уже добрую четверть неба. Ярко-малиновый с обжигающе–белой корочкой по краям. Всепобеждающий и могучий, он ослеплял своей ужасающей красотой, заставляя людей и крыс искать спасения в подвалах. Ссохлась трава, листья пожелтели и свернулись хрупкими спиральками. Реки и моря обмелели, а поглощенная из них влага превратилась в облака, жадно пожираемые ослепительным потоком лучей звезды. Это был конец, и ничто не могло отвратить его.

Великий Консул! Он принял Ольрика в кабинете, спрятанном в бездонной шахте. Великий Консул был стар и мудр, Ольрик — молод и дерзок.

— Так ты утверждаешь, что можешь уговорить звезду?

— Да.

— Выходит, ты разговариваешь со звездами?

— Иногда. По ночам. Когда не спится.

— Чушь. — Великий Консул искоса посмотрел на Ольрика и криво улыбнулся. — Впрочем, нам нечего терять. Ты получишь все, что хочешь.

— Мне нужен лишь корабль.

— Хорошо, я дам тебе его. Но знай, в корабль будет заложена мина, которую взорвут по истечении трех дней. Это на тот случай, если ты попытаешься обмануть и сбежать.

— Главное, чтобы она не взорвалась раньше, — улыбнулся Ольрик.

Корабль! Живой и мертвый одновременно. Он живет своей загадочной жизнью, окрашивая инверсионной струей спектральное излучение звезд. Он подобен падающей стреле, на излете ввинчивающей остриё в черное лоно космоса. Он отчаянно–весел, ощущая в себе биение сердца человека, и грустен, когда это биение затухает, и мертв. Мертвые остовы кораблей, вечные странники в вечном. Они негромко перекликаются между собой, зачем–то избегая жарких и ласковых объятий звезд. Порой их засасывают черные дыры — высшая эманация ничто. Быть может, там они обретают покой. А быть может, возвращают себе прежнюю отчаянную веселость, ибо кто ведает — а вдруг черные дыры обращают ход времени вспять, прокуренным пальцем проворачивая столетия против часовой стрелки? Мы ничего не знаем о них, как не знают о них корабли.

Пуля! Она дура, но лишь потому, что прилетает не ко времени. Ей неведомо, что иногда стоит немного опоздать, как на свидание, и провести отсчет тем мгновениям, когда любимая недоуменно топчется под спешащими вперед часами. Эти мгновения равны Вере, эти мгновения равны Надежде, а главное — они равны Любви. Не верьте, что последней умирает Надежда, последней умирает Любовь. Иначе на что остается надеяться? Великий Консул нажал на курок. Маленькая свинцовая дура стремительно покинула материнское ложе, даже не подумав о том, что, быть может, стоило бы немного помедлить. На то она и дура. Глухой звук падающего тела — пред ним умерла Надежда. А с ним умерла Любовь.