Журнал «Вокруг Света» №11 за 1970 год - Вокруг Света

— Тыок,— повернулся я к своему напарнику, — спроси у ребят, строители есть среди них?

— Можно сказать, что я строитель, — сухощавый парень в синих брюках, закатанных до колен, ткнул себя пальцем в грудь. — Вернее, почти строитель.

— Почему же «почти»?

— А потому, что профессия у меня другая. Зовут меня Нгуен Бан, по профессии — инженер-энергетик на электростанции в городе Винь («Это родина Хо Ши Мина», — вставил Тыок). Строителем же мне — да и не только мне, а всем нашим ребятам — пришлось стать позже, беда заставила.

Я всегда гордился тем, что работаю на этой электростанции. Ее первой построили в 1959 году с помощью Советского Союза, причем построили на историческом месте. Там 1 мая 1930 года было водружено знамя восставшего народа, провозгласившего Советы Нге-Тинь (1 Советы Нге-Тинь (сокращенно от «Нгеан» и «Хатинь») — органы самоуправления, образованные в 1930—1931 годах восставшими крестьянами провинций Нгеан и Хатинь. Центром восстания был город Винь, столица провинции Нгеан. — Прим. ред.). Наша электростанция считалась лучшей в стране. Мне нравилось возиться с техникой, чувствовать себя ее хозяином...

Триста раз бомбили американцы нашу электростанцию. Какие только бомбы не обрушивали на нас: фосфорные, замедленного действия, магнитные, шариковые. В иной день самолеты ревели в небе с утра до вечера.

Мы создали группы самообороны, первой помощи, оперативный отряд. И конечно же, всем пришлось стать строителями, потому что станция не могла, не имела права прекратить работу. И не прекращала! За ночь нам приходилось восстанавливать дороги, опоры высоковольтной передачи, строить укрытия.

В общем, обычная была работа, такая же, как в других местах. И для нас было большой радостью узнать, что ЦК Союза трудящейся молодежи Хо Ши Мина присвоил нашей молодежной организации имя героя Нгуен Ван Чоя, а правительство наградило нас орденом Труда.

На нашу плотину американцы сбросили столько бомб, что водохранилище нашей ГЭС прозвали (в этом месте Тыок смешался, не зная, как перевести поточнее) «карманом для американских бомб». Это дословно, ну, а смысл тут такой, что бомбы, не разорвавшись, попадали прямехонько в водохранилище и лежали там как на складе.

В Минске знают, что такое война... После изгнания фашистов столица Белоруссии лежала в руинах. Не счесть ран, нанесенных врагом этой земле. И сколько бы лет ни было нынешнему минчанину, он сердцем чувствует горечь таких вот бесхитростных рассказов.

— А вот здесь школу строю. Этого мне дома не доводилось,— закончил рассказ вьетнамский инженер.

— А мне приходилось, — вступил в разговор парень в защитного цвета форме. Когда мы еще устраивались на плитах, он скинул рабочую куртку — на гимнастерке сверкнули ордена. — Именно школу строить.

— Нгуен Дык Нгиа, — шепнул мне Тыок, — герой битвы у Тэйзо. Он с Юга!

— Только эта школа, — говорил Нгуен Дык Нгиа, — совсем другая. Мы строили ее в джунглях, для детей из освобожденных районов. Вырыли несколько землянок-классов, соединили их подземными переходами, сверху замаскировали кустами. С воздуха нипочем не увидишь...

А вообще-то моя «строительная специальность» — ямы-ловушки. Знаете, наверное, об этом нашем партизанском оружии? Я сам в партизанах с тринадцати лет. Когда мне сказали утром, что я буду работать на улице Николая Кедышко, я спросил: а кто это? Мне сказали, что это герой белорусского комсомола, он тоже был партизаном. И его тоже замучили враги, как Нгуен Ван Чоя. Каждому южновьетнамскому бойцу дороги имена молодых советских героев: Александра Матросова, Зои Космодемьянской, Олега Кошевого. Теперь, когда я вернусь домой, я расскажу бойцам и о Николае Кедышко.

Я спросил Нгуена, из какой он семьи. «Из крестьянской», — ответил он. Ему было тринадцать, когда он ушел к партизанам, так что сам он крестьянином стать не сумел. В тринадцать он стал солдатом — он выбрал не профессию, а способ жизни. Я смотрю на ордена Нгуен Дык Нгиа. Каждый орден — это бой, каждый орден — риск, каждый орден — победа над смертью. Уловив мой взгляд, Нгиа улыбнулся и потрогал один из них.

— Это для меня самый дорогой орден, я его получил за самый первый бой. Это было у Тэйзо в конце 1966 года. Перед нашим батальоном была поставлена задача: разбившись на мелкие группы, с нескольких направлений атаковать одну из вершин треугольника, образованного вражескими позициями, а затем сдержать натиск американских контратак. Поддержкой нам был огонь двух орудий. Бой, мой первый бой, начался в пять утра 8 ноября 1966 года и длился три часа.

В этом бою я командовал отделением и отвечал за одно из направлений атаки. Наше отделение незаметно для противника преодолело минное поле. Когда враги нас обнаружили, мы были уже совсем рядом с окопами. Они начали обстреливать нас из гранатометов, но было уже поздно. Мы открыли огонь по ним впрямую из автоматов. Поначалу я тоже стрелял из автомата и кидал гранаты. Но потом ранили нашего пулеметчика, и я взялся за пулемет. Враг кинулся в контратаку. Одной очередью мне удалось уложить шесть солдат, остальные повернули и побежали. По нашей группе били два их пулемета. Не знаю, как это мне удалось, только я двумя очередями заставил замолчать сначала один, а потом и другой. И путь для наступления оказался расчищен.

Нас очень сильно бомбили с самолетов: американцы старались дать своим вертолетам, которые висели неподалеку, возможность высадить подкрепления. Я прикрывал пулеметным огнем своего товарища, который полз с реактивным ружьем к американским укреплениям. Его ранили, и я, взяв его ружье, открыл огонь по укреплениям. Но потом и мне не повезло — ранило в правую руку. Только я все равно не бросил пулемет.

Американцы потеряли тогда сотни солдат и офицеров. Только один наш батальон захватил в плен двенадцать американцев. За этот бой меня и наградили орденом Боевого подвига II степени.

Нгуен Дык Нгиа замолчал. Какое-то время глаза его продолжали напряженно смотреть вниз, на землю, — видно, для себя он вспоминал о том первом бое куда подробнее, потом, затянувшись сигаретой, обвел всех сидящих взглядом и сказал:

— Вот такие мы строители...— Улыбнулся и добавил: — А мне очень нравится строить настоящие школы...

— Кончай перекур! — крикнул в этот момент из окна третьего этажа мастер.

Нгуен Дык Нгиа запахнул рабочую куртку, подтянул ремень.

— Ди лам-век ка-бан! Пошли работать, друзья!

Под курткой медали были совсем не видны. У него был обычный, мирный вид рабочего человека.

Е. Кубичев

Минск — Москва

Гуцульские письма

Путешествующего в Карпатах встречают непременными сожалениями: «Ось би вам прiихати трохи ранiше (чи пiзднiше)». И дело не в том, что вы явились в неурочный для хозяев час. Наоборот, в этой фразе огорчение за вас: за то, что сегодня вам не достанется увидеть всего окружающего великолепия. Живя среди удивительной гармонии природы, украинские горцы относятся к ней как к части своего ежедневного бытия. Они придирчиво оценивают ее, как мастер свое творение. Потому-то и огорчаются они за вас: дай им срок, они добавили бы к пейзажу еще один, завершающий штришок.

Карпаты мягки. Их склоны доверчиво приникают друг к другу. Ничего от величавой насупленности Большого Кавказа. Обжитые домашние горы.

Человек еще и сейчас, в наш индустральный век, остается здесь на равных с природой. Его характер «настаивается» на приволье. Города пришли сюда позднее, чем к соседям. И на то есть свои причины.

Гуцульщина — понятие не только географическое, служащее для обозначения части Карпат и жителей долин Прута и Черного Черемоша в нынешней Ивано-Франковской области, Белого Черемоша в Черновицкой области и жителей Закарпатской области. Это еще и история.

Гуцульщина с незапамятных времен была заселена славянами. Но в силу различных исторических событий она на столетия оказалась отдаленной от родины пограничными кордонами. И все это время духовная жизнь народа была в обороне.

Поэтому книги на родном языке, одежда и даже посуда — все это были не только вещи. Это еще и символы единения со «своими», единения, которое произошло уже в наши дни.

Был чудесный апрельский день, и я ехал на базар в прикарпатский городок Косов. Моим редакционным заданием не было знакомство с постановкой торгового дела в Косовском районе. Впрочем, взгляд на рынок, скажем, в том же Косове как на учреждение, где привередливые горожане только закупают продтовары, нуждается в корректировке. Когда во Львове я бродил по музейной площади, застроенной величественными домами, каждый из которых имел на фронтоне наградную медную табличку «Охраняется государством. Дом XVI (или XVII) века», я не сразу заметил, что эта самая красивая площадь города носит название «Рынок». Просто площадь Рынок. Музейный заповедник коммерции.