Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

А потом? Уже вернувшись с Перешейка, вновь подружившись с Ириной, зачем он ввязался в никчемную битву с агграми? Что он хотел доказать себе и им? Защищал свою женщину от посягнувших на нее врагов? Или, как Портос, дрался, просто потому, что дрался?

Пробыв полгода товарищем Сталиным, вкусив высшую власть в ее крайнем выражении, чего он достиг? Ведь никто в обозримой истории такой власти не имел. Ассирийские деспоты правили жалкими народцами и степень их самовластия ограничивалась возможностью содрать живьем кожу с какой-нибудь тысячи пленников или затащить в свой гарем три сотни наложниц, эффективно использовать которых по назначению мешали только ресурсы физиологии. Даже друг-соперник Гитлер был более стеснен в своих желаниях, чем Андрей. И что? Главное ощущение, которое Новиков вынес из своей сталинской жизни, это разочарование и усталость.

Наверное, сказал он себе, продолжая вести с Сильвией внешне значительную, а на самом деле пустую беседу, я перебрал эмоций и впечатлений. По всем медицинским законам у меня давно должна была поехать крыша. Как у всех участников достаточно длительных и жестоких войн. Мне ведь и вправду в какой-то момент стала почти безразлична собственная судьба. И инстинкт самосохранения притупился настолько, что безумное предложение Сильвии не встретило возражений. А еще это похоже на состояние игрока, настолько заигравшегося и столько проигравшего, что больше нечего терять. Остановиться нельзя, поскольку расплатиться нечем, а продолжая игру, сохраняешь призрачный шанс на выигрыш.

Да и в отличие от пушкинского Германна у него пока есть в запасе пресловутые и еще неубитые три карты.

И вот он сидит напротив аггрианки и с интересом ждет, что она ему наконец объяснит без дураков, зачем он ей здесь потребовался. А уж там посмотрим…

— Ты со своими друзьями думал, что спасаешь свой мир от жестоких агрессоров, — ответила Сильвия на не высказанный сейчас, но неоднократно поднимавшийся раньше как бы между прочим вопрос. — Вы стали жертвами очень распространенной ошибки. Глядя извне на совершенно непонятные для вас взаимоотношения бесконечно чуждых по происхождению и психологии существ, вы решили вмешаться в них на основе вашей примитивной логики. Настолько же бессмысленный поступок, как попытка случайного прохожего навести порядок в группе спорящих на повышенных тонах итальянцев или грузин. Не зная языка, не догадываясь о национальных традициях и темпераменте…

— Передергиваешь, леди Си, — удивительно спокойно, даже как бы подавляя зевоту, ответил ей Новиков. — Я уж думал, что хоть здесь мы с тобой поговорим откровенно, а ты опять… Ты прожила на Земле раза в четыре больше моего, — как бы между прочим подчеркнул он возраст собеседницы, — а сейчас пытаешься из себя дурочку изображать. Нам ведь и вправду были бы совершенно безразличны ваши с форзейлями игры, если бы они не затронули нас лично. Нашу безопасность и нашу гордость, если угодно. Я, например, всегда отвечаю ударом на удар, а лишь потом начинаю выяснять, что на самом деле имел в виду тот, кто на меня замахнулся. Ты заявляешь, что вы гораздо лучше…

— Я сказала: ничем не хуже… — перебила его Сильвия.

— Неважно. Пусть, на твой взгляд, просто не хуже, чем Антон и его форзейли. Однако напали на нас первыми — вы, хотели похитить Ирину — вы, устроили побоище на Валгалле — тоже вы. А Антон нам только помогал…

— Преследуя прежде всего свои собственные цели…

— Не буду спорить. Он — свои, мы — свои. Однако у нас говорят: враг моего врага — мой друг. Хотя бы и до определенных пределов. Мы этот предел пока не перешли. И еще ваши методы с начала и до конца были, безусловно, хамскими… — Он с удовольствием увидел недовольную гримасу аггрианки, которая явно не привыкла в своей роли английской аристократки к столь прямодушным высказываниям.

— Именно хамскими. В любой ситуации вы избирали наиболее грубые, силовые методы решения проблем и, лишь получая достойный отпор, начинали склоняться к более цивилизованным формам общения. Не будем ходить далеко — последний раз в Лондоне и на вашей горной вилле. Вы сразу начали с угроз и пыток, а вот когда Сашка Шульгин перебил ваших охранников, а тебя с твоим напарником положил на пол под дулом автомата, только тогда вы слегка одумались. Ты только не обижайся, — счел он нужным косвенно извиниться за резкость своих слов, — я просто расставляю все по своим местам. Потом-то мы с тобой вроде помирились и даже стали друзьями, но раз уж ты сама подняла эту тему, так давай до конца разберемся. По отношению к нам вы проявили себя как агрессоры. Ваша экзистенциальная правота нас при этом не интересовала. Я вообще не считаю нужным вникать, что мой оппонент думает, я исхожу из того, что он делает…

На Сильвию, похоже, произвела впечатление резкая отповедь Новикова. За время общения в замке, на пароходе и во врангелевском Крыму она привыкла считать его наиболее мягким и деликатным человеком из всей компании.

— Ну ты что, Андрей, хочешь, чтобы я сейчас перед тобой извинилась за все, что случилось? Так я и так косвенно это сделала, и даже не единожды.

— Не спорю, было нечто подобное, — пожал плечами Новиков. — Однако из твоих нынешних слов вытекает, что все равно тебе хочется как-то итоги нашего «плодотворного» общения ревизовать. Давай лучше оставим эту тему. Будем исходить из исторических реальностей. Я тоже не против некоторые свои взгляды пересмотреть. Очень часто союзники в одной войне становились противниками в следующей и наоборот. Так что давай ближе к делу…

Ему самому разговоры подобные этому надоели до смерти. Последние полтора года они разговаривали больше, чем за всю предыдущую жизнь. Те практические действия, которые им приходилось предпринимать, при всей своей фантастичности и грандиозности по степени воздействия на ход мировой истории, на самом деле занимали очень малую часть повседневности. Как собственно боевые действия на войне длятся несравненно меньше, чем перегруппировки, марши вдоль и поперек фронта, сидение в окопах, оборудование огневых позиций… Вот и они не меньше восьмидесяти процентов своего времени тратили на дискуссии, застолья, путешествия по времени и пространству, простые повседневные дела вроде постройки дома на Валгалле, заготовки дров и географических исследований далекой землеподобной планеты.

А борьба с агграми или участие в гражданской войне при всей увлекательности оставались лишь яркими эпизодами в достаточно монотонной жизни. Хотя и гораздо более интересной, чем предыдущее земное существование.

— Ну пусть будет по-твоему. Я не хотела тебя задеть или обидеть. Просто надеялась убедить, что сложившаяся у тебя картина нашей реальности… не совсем адекватна. Давай попробуем вести диалог по заветам Сократа. Я изложу свою позицию, ты уточнишь, верно ли ее понял, после чего ответишь по сути. Согласен?

Сильвия, будто волнуясь, снова вскочила с кресла, сама взяла сигарету из брошенной Андреем на стол пачки, прикурила, подошла к окну, за которым неподвижно стояла сероватая мгла, словно густой лондонский смог.

«Переигрывает, — подумал Новиков, наблюдая за ее действиями, — или вправду нервничает? Может быть, просто время поджимает, необходимо добиться какого-то результата к определенному часу? А что это может быть за результат и о каком дефиците времени можно говорить там, где время по определению нулевое? Прошлый раз я прожил в шкуре Сталина целых полгода, а потом оказалось, что фактически прошло меньше суток. Ну, в любом случае спешить не будем. Вот только есть хочется. Целый день мы с ней по холмам стипль-чезом занимались, в ожидании ужина по бокалу аперитивчика выпили, а потом сразу сюда. Надо было хоть ломоть ветчины со стола утащить… — Он тоже встал, подошел к бару. Открыл нижнюю дверцу из какого-то розоватого дерева с причудливым рисунком волокон. За ней на полках рядами выстроились сто- и двухсотграммовые бутылочки со всевозможными напитками разной степени крепости — от шестидесятиградусных ликеров, кубинских, ямайских и пуэрториканских ромов, ирландских, шотландских и американских виски до совсем сухих калифорнийских и французских вин. Десяток сортов пива, само собой, всякие колы и соки. Явно скопировано один к одному с конкретного западного отеля, даже книжечка вот лежит с бланками счетов, и написано на обложке по-английски: „Пожалуйста, укажите количество и сорта выпивки и предъявите портье при отъезде“. Очень цивилизованно. Наши ребята, впервые попадая за границу, ужасно удивлялись такому буржуйскому простодушию. А вот закуски и здесь никакой. Да и вправду, с цивилизованной точки зрения — хлопнув с устатку грамм двадцать пять уж-жасно крепкого, еще и закусывать… Нерационально».

Новиков за неимением лучшего разорвал пакетик арахиса, оперевшись локтем о полку бара, остановил взгляд на подсвеченном пасмурным светом контуре фигуры аггрианки.