Ганнибал. Враг Рима - Бен Кейн

Усталость как рукой сняло. Он резко сел. Принялся вертеть головой, пытаясь понять, откуда доносятся звуки. И увидел корабль. Невысокий, хищный силуэт не больше чем в трехстах шагах от них. Люди на палубе. Одна мачта с квадратным парусом и сложной системой канатов. Два ряда весел. Красная корма, загнутая, как хвост скорпиона, небольшая боевая башенка на носу. Несмотря на охватившее его воодушевление, Ганнон почувствовал укол тревоги. Это не торговое судно. И уж точно не рыболовецкая посудина. Но корабль небольшой; не похоже, чтобы он принадлежал римскому или карфагенскому военному флоту. Во флоте Карфагена сейчас очень мало бирем и трирем, в основном более крупные корабли: квинквиремы или, на худой конец, квадриремы. У римлян тоже есть некоторое количество небольших кораблей, но на этом не видно знамен Рима. Однако корабль военный, это уж точно.

Он толкнул Суниатона.

— Просыпайся!

— Что такое? — простонал друг.

— Корабль.

Суниатон рывком сел.

— Где? — спросил он.

Ганнон показал на корабль. Бирема шла курсом к северу и должна была вскоре пройти в сотне шагов от лодки. Шла быстро, под парусом и на веслах. Похоже, их никто не заметил. У Ганнона засосало под ложечкой. Если он будет медлить, то они пройдут мимо.

Он встал.

— Эгей! Сюда! — закричал он на карфагенском языке.

Суниатон присоединился к нему и начал вопить и размахивать руками, как одержимый. Ганнон снова крикнул, теперь по-гречески. Пару мгновений, в которые его сердце готово было остановиться, ничего не происходило. Но потом человек на биреме повернул голову. На спокойной глади моря не заметить лодку было просто невозможно. Зазвучали гортанные крики, и пение оборвалось. Весла по левому борту биремы остановились в воде, корабль замедлил ход и начал разворачиваться. Снова отрывистые крики команд, парус зарифили, чтобы корабль мог идти под ветер. Весла по ближнему борту затабанили, и бирема развернулась к лодке. Вскоре друзья разглядели на носу корабля, сделанного в форме головы зверя, бронзовый таран. Над водой выглядывали только глаза чудовища, и это выглядело угрожающе.

Друзья переглянулись, внезапно усомнившись в правильности решения.

— Кто они? — прошептал Суниатон.

— Не знаю, — качая головой, ответил Ганнон.

— Может, нам лучше было и помолчать, — сказал Суниатон и принялся бормотать молитвы.

Уверенность Ганнона сильно пошатнулась, но уже было слишком поздно.

Моряк, распевавший ритм гребцам, сбавил темп. Весла с громким плеском, не сбиваясь с ритма, поднимались и опускались в воду. Подбадриваемые криками надзирателя, гребцы дружно пели и гребли, отбрасывая воду блестящими отполированными веслами, вытесанными из сосны.

Очень скоро бирема оказалась рядом с лодкой. Носовая надстройка была выкрашена в красный цвет, как и корма, а порты весел были ярко-синими и такими сверкающими, будто их покрасили совсем недавно. У Ганнона замерло сердце, когда он разглядел людей на палубе. Смесь всех народов, от Греции и Ливии до Иберии. На большинстве из них не было ничего, кроме набедренных повязок, но все они были до зубов вооружены. На палубе юноша успел увидеть даже катапульты. А у него и Суниатона были только кинжалы.

— Хреновы пираты, — пробормотал Суниатон. — Мы мертвецы. В лучшем случае — рабы, если повезет.

— А ты бы предпочел умереть от жажды? Или от жары? — возразил Ганнон, злясь на себя за то, что вовремя не распознал в биреме опасность, за то, что не промолчал.

— Может быть, да, — резко ответил Суниатон. — Теперь уже не узнаем.

Их окликнул худощавый мужчина, стоявший на носу корабля. Судя по черным волосам и бледной, по сравнению с его товарищами, коже — египтянин. Но он заговорил по-гречески, на языке всех моряков.

— Приветствую. Куда идете?

Его товарищи хрюкнули от смеха.

Ганнон решил держаться с достоинством.

— В Карфаген, — громко ответил он. — Но, как видишь, паруса нет. Можно будет пойти с вами?

— Что вы делаете в гребной лодке, так далеко от берега? — спросил египтянин.

Среди его товарищей снова раздались тихие смешки.

— Нас унесло штормом, — попытался объяснить Ганнон. — Но боги смилостивились, и мы остались живы.

— Вам повезло, это точно, — согласился египтянин. — Но я бы не дал вам много шансов выжить. На мой взгляд, от этого места до ближайшей суши миль шестьдесят, не меньше.

— До Нумидии? — спросил Суниатон, показывая на юг.

Откинув голову, египтянин захохотал. Звук его смеха оказался неприятен.

— Ты что, дурак, сторон света не различаешь? Я про Сицилию говорю!

Разинув рты, Ганнон и Суниатон поглядели друг на друга. Шторм унес их куда дальше, чем они думали. И они по ошибке гребли в открытое море.

— Тем более, у нас еще больше причин благодарить вас, — с достоинством ответил Ганнон. — Как и у наших отцов, когда вы в целости доставите нас в Карфаген.

Губы египтянина разошлись в улыбке, обнажив острые зубы.

— Подымайтесь на борт. Лучше поговорим в тени, — проговорил он, показывая на навес у носовой башенки.

Друзья многозначительно переглянулись. Слова гостеприимства совсем не вязались с тем, что они наблюдали на протяжении всего разговора. Любой из стоящих на палубе моряков перережет им горло, не моргнув глазом.

— Благодарю тебя, — широко улыбнувшись, сказал Ганнон, взялся за весла и погреб к корме биремы.

Там они увидели болтающуюся на волнах прогулочную лодку, почти такую же, как у них, привязанную к железному кольцу. С борта им уже бросили веревку с навязанными по ней узлами. Двое ухмыляющихся моряков ждали наверху, готовые их поднять.

— Вверим себя Мелькарту, — тихо сказал Ганнон, быстро зачаливая лодку к кольцу.

— Мы не утонули, значит, у него есть для нас предназначение, — ответил Суниатон, отчаянно пытаясь поверить в собственные слова. Но его страх, казалось, можно было пощупать руками.

Стараясь не терять самообладания, Ганнон принялся разглядывать доски корпуса. Ниже ватерлинии корпус был выкрашен черной сажей. Сказав себе, что Суниатон был прав, Ганнон взялся за веревку. Как еще они могли бы выжить в шторм? Это точно воля Мелькарта. С помощью моряков он принялся подниматься, упираясь ногами в теплое дерево корпуса.

— Добро пожаловать, — сказал египтянин, когда Ганнон добрался до палубы, и поднял руку ладонью вперед, на манер карфагенян.

Обрадовавшийся Ганнон повторил жест.

Спустя мгновение на борт поднялся Суниатон, и египтянин поприветствовал его точно так же. Принесли кожаные мехи с водой, и двое друзей принялись с жадностью пить, утоляя жестокую жажду. Ганнон уже начал задумываться, не обмануло ли его предчувствие.

— Вы из Карфагена?

Вопрос прозвучал вполне невинно.

— Да, — ответил Ганнон.

— Вы туда ходите? — спросил Суниатон.

— Нечасто, — ответил египтянин.

Его моряки захихикали, и Ганнон подметил, как они с вожделением глядят на золотые подвески на их шеях.

— Сможете доставить нас туда? — с достоинством спросил он. — Наши семьи богаты и хорошо наградят вас, если мы будем в целости.

— В самом деле? — спросил египтянин, потирая подбородок.

— Конечно же, — заверил его Суниатон.

Повисло молчание, и Ганнон забеспокоился еще больше.

— Что думаете, парни? — наконец спросил египтянин, оглядывая собравшихся моряков. — Следует ли нам идти в Карфаген и получить за труды хорошую награду?

— Хрена с два, — рыкнул один. — Просто убить их, и дело с концом.

— Награду? Скорее, нас всех распнут! — крикнул другой.

Суниатон ахнул, и Ганнон почувствовал тошноту. Через распятие казнили худших из преступников. Другими словами, пиратов.

Насмешливо приподняв брови, египтянин поднял руку, и его товарищи притихли.

— К сожалению, таких, как мы, не очень жалуют в Карфагене, — сказал он.

— Не обязательно в сам город, — небрежно произнес Ганнон. Стоящий рядом Суниатон нервно кивнул. — В любое поселение на нумидийском побережье.

Его предложение было встречено взрывом смеха. Ганнон изо всех сил старался не показывать охватившего его отчаяния. Глянул на Суниатона, но тот ничем не мог его подбодрить.

— Допустим, мы на это согласимся, — с ухмылкой продолжил египтянин. — Тогда как нам заплатят?

— Я встречусь с вами позже в любом указанном вами месте и прихвачу с собой деньги, — краснея, ответил Ганнон. Он уже понял, что капитан пиратов над ним насмехается.

— И, полагаю, готов поклясться в этом жизнью своей матери? — с ухмылкой спросил египтянин. — Если у тебя таковая есть.

Ганнон сдержал гнев.

— Готов и поклянусь! — ответил он.

И тут, застав его врасплох, египтянин сильно ударил ему в солнечное сплетение. Воздух с шумом вышел из легких юноши, и он согнулся от боли.