Благодать - Наталья Горская

«Да иди ты! – отвечал ему внутренний голос Ивана Ильича. – Надоел! И заткнись, вообще: мешаешь работать».

«Ну-ну, ну-ну, работай, русский человек с именем еврейского происхождения, – не отлипал этот кто-то другой. – Ведь ты только посмотри, какая чудовищная насмешка над русским народом! Вот Никодимов сидит: стопроцентный еврей, а зовут его Владимир Богданович. И имя и отчество русского происхождения, а у тебя…»

«Да чтоб ты сдох!»

«Не по одному пункту: ни имя, ни отчество, ни фамилия…»

«Ты заткнёшься или нет?!»

«И у жены твоей Анны Михайловны…»

– Вот падла! – громко вслух говорил Иван Ильич.

Окружающие испуганно оглядывались на него, но он даже не обращал на это внимания.

«И даже до кота твоего сионисты добрались. Гаврююша-а! Кис-кис…»

Иван Ильич в сердцах бросал об пол какую-нибудь рабочую папку, подскакивал к кому-нибудь, кто ближе сидел и обязательно находил, к чему можно придраться.

– Зинаида Олеговна! – орал он, например. – Вы опять всё перепутали в отчёте! У Вас на уме одни магазины, Вы по полдня в них проводите, а работу Вашу кто будет выполнять: я что ли?

– Павел Александрович, – шипел он Клещу, – Вы ещё не устали курить? Если Вам наплевать на работу, то пожалейте хотя бы свои лёгкие.

После таких вспышек гнева он ужасно себя чувствовал, но ничего не мог с собой поделать. Он вёл себя так только для того, чтобы хоть на какое-то время заглушить в себе голос этого другого, которого он не знал, как и величать. Со временем коллеги его привыкли к такому стилю поведения и стали меньше обращать внимания на такие непредсказуемые выпады, хотя за глаза и называли его теперь психом.

Жена Ивана Ильича постоянно плакала, когда он вёл себя с ней подобным образом, и не знала, что делать. Подруги ей говорили, что ничего страшного, что жив-здоров и слава Богу, а то, что кричит много, так на многих жён мужья кричат.

– Может, у него какая-нибудь пассия появилась? – предположила Галина Петровна, лучшая подруга Анны Михайловны. – А что? Нынче это очень даже запросто: мужики наедятся каких-нибудь омолаживающих таблеток и начинают за девками молодыми гоняться. Вон по телеку какие экземпляры показывают…

– Да нет, мой Ваня не такой.

– Да каждая жена думает, что её Ваня не такой, а он ещё ого-го какой! – накаляла обстановку Галина Петровна. – У них всё так шито-крыто в этом плане, что ни одна родная душа не догадается.

– Какой же это он «такой»? – настороженно спросила Анна Михайловна.

– Да видный он мужик, вот что! А девки молодые сейчас знаешь какие? Это не то, что мы в юности были, всего стеснялись, – при этом Галина Петровна посмотрелась на себя в зеркало и поправила свой новый парик. – Они сейчас сами на мужиков вешаются, и просить не надо. Морду дорогой косметикой намажут, сексуяльно оденутся: точнее говоря, всё, что можно с себя снять из одежды, снимут и даже то, что нельзя, и идут на чужих мужей вешаются. А эти дураки и рады стараться, лишь бы их импотентами никто не посчитал. Насмотрятся порнушки по телевизору, а потом пытаются всё это к своей неказистой жизни примерить.

Анна Михайловна была женщиной впечатлительной от природы, и её живое воображение быстро нарисовало колоритную картину, как на её высоком и статном Иване с первыми прядями благородной седины в густой шевелюре повисла какая-то полуголая размалёванная девица развязного поведения. Жена Ивана Ильича горько заплакала, а Галина Петровна, увидев, что перегнула палку, принялась её успокаивать.

Иван Ильич только что вышел из кабинета техотдела, и все с облегчением вздохнули.

– Уф, совсем дёрганный стал, как комок нервов, – вытирала слёзы Зина. – А эти заразы на рынке сказали, что тушь водоустойчивая, а какая же она водоустойчивая, если течёт, – быстро переключилась она.

– Так то не вода, а слёзы, – попытался рассмешить её Паша.

– Нет, совершенно невозможно стало с ним работать: он каждый день кого-нибудь доводит до слёз, а больше всех меня, – сморкалась в кружевной платочек Зинаида Олеговна.

– А Вы, Владимир Богданович, что молчите? Вы же начальник, в конце концов.

Товарищ Никодимов неотрывно продолжал смотреть на экран компьютера. Было видно, что ему самому это всё надоело, но он не знает, как быть.

– Ну может у человека проблемы в семье, мало ли что, – неопределённо сказал Паша. – Ты бы, Зинаида, действительно, поменьше в магазинах торчала и побольше бы на рабочем месте сидела.

– Нет, вы только послушайте, и этот туда же! – обиженно воскликнула Зина. – Ты сам-то по пять часов в день куришь на пожарной лестнице с девчонками из бухгалтерии.

– Какие пять часов?! Два раза в день сбегаешь покурить…

– Ага, два раза по два часа каждый!

– Ну хватит вам! – раздражённо сказал Никодимов и хлопнул ладонью по столешнице. – Не хватало только нам всем теперь меж собой переругаться. Я с Семёновым потом поговорю.

Вдруг зашла лаборантка Машенька. Она несла в руках тарелку с яблоками.

– Маша, ты всегда напоминаешь мне приход весны, – осклабился Паша.

– А где же Иван Ильич? Я хотела угостить его фруктами, – пропела своим серебряным голосом Машенька.

– И протянула ему Ева яблоко из райского сада, – произнёс на манер библейских сказаний Паша.

– Не понимаю, как тебе охота с ним общаться, – удивилась Зинаида Олеговна, – с этим психом?

– Как Вы так можете говорить! – возмутилась Маша. – Просто он душой болеет за работу. Он очень хороший.

– Ага, очень хороший! Вот, опять сегодня орал, как с цепи сорвался.

– Может у мужика климакс начинается, – предположил Паша.

– До чего же Вы, Павел Александрович, любите скабрезности разные говорить, – сказала Машенька. – Нехорошо так о человеке отзываться, тем более в его отсутствие.

– Ах, ах, ах! Какие мы деликатные! Ты, Маша, только тогда и замечаешь меня, когда я говорю что-нибудь похабное.

Повисло какое-то неловкое молчание. Машенька попросила, чтобы кто-нибудь передал Ивану Ильичу угощение, но все категорически отказались: мол, желающих общаться с ним нет, сама принесла – сама и передавай.

Маша села за стол Ивана Ильича и стала с интересом разглядывать всё, что на нём было. Она улыбнулась, когда увидела фото в рамочке, где была запечатлена жена Ивана Ильича с большим белым ангорским котом. «Какой он всё-таки хороший, этот Иван Ильич, – подумала она. – А это что такое? Именослов, надо же, как интересно!» – Машенька принялась листать маленький буклет.

– Что Вы здесь делаете?! – вдруг разразился гром над Машиной головой. – Кто Вам позволил копаться в моих вещах?!

Машенька не сразу поняла, что случилось. А случилось вот что: Иван Ильич отправился было в аккумуляторный цех, но на полпути вспомнил, что треклятый Именослов он оставил на столе. Обычно он запирал его в стол, и сам не понимал, что мешало ему его выкинуть. Должно быть, мысль о том, что кто-нибудь найдёт его и прочитает ужасную, с точки зрения Ивана Ильича, правду.

Он вернулся в техотдел и ещё в дверях увидел, что Машенька сидит за его столом, что само по себе ему было даже лестно, и внимательно читает, при этом очаровательно шевеля губами, не что-нибудь, а… Сердце у Ивана Ильича упало куда-то вниз, он в два шага подлетел к своему столу и вцепился железной хваткой в буклет.

Что происходило дальше, толком никто объяснить так не смог. С точки зрения Зинаиды Олеговны, у Ивана Ильича взыграла далеко не платоническая страсть к Машеньке: он хватал её за руки, кричал ей в лицо, что она, Мария, госпожа всей его жизни, что им грозит страшное разоблачение, тряс её за плечи и несколько раз падал на колени. Паша Клещ сразу выскочил из техотдела от греха подальше, а интересующимся по поводу шума говорил, что идёт совещание.

Больше же всех досталось товарищу Никодимову: когда он попытался оттащить Ивана Ильича от несчастной лаборантки, тот плюнул ему в лицо, обозвал жидом и выкрестом, который не имеет права носить своё имя. Какое именно имя не имел права носить Владимир Богданович он не объяснил, но товарищ Никодимов решил, что речь идёт о его звании начальника техотдела.

– Ах, вот оно что! Вот, значит, кто строчит на меня анонимные жалобы начальству! – воскликнул он обиженно.

– Да ты даже отношения на работе выясняешь по-жидовски! – взревел Иван Ильич. – Всё какие-то кляузы да компроматы тебя интересуют, вместо того, чтобы сразу по харе съездить той контре, которая рядом же с тобой сидит, и расставить все точки над «i»!

И тут Иван Ильич заехал своему начальнику в ухо, потому что все, кроме самого Никодимова, в техотделе знали, что жалобы на него строчит Клещ, так как Владимир Богданович отказался повысить ему категорию. И эта его то ли недогадливость, то ли тонкая дипломатия ещё больше разозлила Ивана Ильича. Потом же, когда Машенька лишилась чувств, он бережно усадил её на стул и, рыдая, начал собирать с пола клочки разорванного буклета.