Братья - Крис МакКормик

А Аво и Рубен после этого сделались самыми настоящими братьями. Именно так их теперь и называли жители Кировакана: один большой брат, другой маленький. Один качает мускулы (когда не ест), а другой ходит с игральной доской, зажав ее под мышкой.

Аво тоже пристрастился к нардам. Их часто видели, как они бросают кости после уроков, а по выходным большой и маленький братья обосновывались с доской на центральной площади у памятника – вылитая парочка пенсионеров.

Иногда после уроков они ходили послушать истории стариков, переживших геноцид. Сирануш будет играть на дудуке, и эта музыка делала ее совсем древней, словно она застала Киликийскую Армению, и каждая веснушка на ее лице была отметиной не слишком легких лет, что прожгли ее кожу и душу… Если выдавался особо дождливый день, Рубен и Аво ориентировались по звуку дудука. Сирануш специально играла громче и протяжнее, чтобы гости не сбились с пути. А когда они наконец приходили, то сразу же снимали носки – одна пара большая, а другая на несколько размеров меньше – и клали их сушиться на разгоряченный глиняный край тонира. Потом ложились на животы или пили чай, ели соленый сыр и слушали, как старуха выводит свои мелодии. Время от времени Сирануш вытряхивала накопившиеся в дудуке слюни, и они шипели на раскаленной глине.

Она неизменно играла на похоронах, когда умирал кто-нибудь из бывших жертв Катастрофы. Закончив, она наставляла свой инструмент на кого-нибудь из участников церемонии.

– Дудук, – говорила она, – имеет два язычка. Они ударяются друг о друга. Именно два язычка. С одним язычком дудук никогда бы не заговорил.

Когда умер ее муж, его обрядили в дорогой костюм и опустили в землю. Аво следом за Рубеном бросил горсть земли на гроб. Рубен перекрестился, а затем приблизился к Аво и что-то очень тихо сказал. Чтобы расслышать его слова, Аво пришлось наклониться к брату.

– И мы можем быть так же, как этот двойной язычок, – сказал Рубен.

Деревенские договорились пригласить на похороны священника. Тот пришел и окурил свежую могилу ладаном. Рубен беспокоился о своих скрепленных проволокой очках. Ведь Аво легко мог дать ему, не дотягивающем уся и до его плеча, подзатыльник за сказанные слова.

Но Аво не сделал этого.

Глава четвертая

Кировакан, Армянская ССР, 1973 год

Теперь они проводили каждый вечер на центральной площади. На семнадцатый день рождения Аво Рубен украл из дому бутылку водки, и они раскупорили ее у подножия памятника Кирову. Уличные фонари едва светили, и братья передавали друг другу бутылку почти на ощупь. Издалека могло показаться, что их фигуры двигаются хаотично, особенно когда большой наклонялся к маленькому, чтобы лучше его слышать.

– Посмотри-ка, что у меня есть, – сказал Рубен, вертя что-то в руках. – Вот книга…

И хотя Аво ничего не мог различить в полумраке, он передал Рубену бутылку и взял книжку. Она оказалась в мягком кожаном переплете, а страницы ее были так тонки, что едва не таяли под пальцами.

– Это дневник, вернее записки. Бесценная штука.

– Дневник? Чей?

– Ты не поверишь…

Аво поклялся, что поверит.

Прежде чем начать объяснения, Рубен глотнул водки, и только тогда сказал, что этим запискам более трехсот лет. Дело в том, что некогда один священнослужитель переписал в дневник некоторые алгоритмы решения математических задач, что принадлежали древнему армянскому математику и философу пятого века по имени Анания Ширакаци. Первоисточники к настоящему времени не сохранились, а записи священника, датированные тысяча шестьсот шестьдесят девятым годом, были одной из немногих научных ценностей, что удалось спасти от турок в Диярбакыре в пятнадцатом году. Рубен назвал эту книгу бесценной – но не столько из-за ее исторического значения или денежной стоимости, сколько благодаря возможности применения содержащихся в ней выкладок на практике. Самое главное, в ней было множество описаний игровых стратегий для игры в нарды. Если учесть, что сама игра была изобретена примерно лет за сто до Ширакаци, возможно, что ученый описывал самые первые стратегии. Эта книга никогда не переводилась на другие языки, и вдобавок передавалась она из рук в руки: мастер вручал ее своему избранному ученику, а тот потом – своему ученику и так далее. И вот теперь эта книга принадлежит Рубену.

Аво вдруг ощутил проснувшуюся в его сердце нежность к брату.

– Значит, Тигран выбрал тебя…

– Нет, – ответил Рубен, – он не давал ее мне. Я ее украл. Три дня назад.

Под воздействием выпитого ощущение времени терялось, но Аво прекрасно понимал, что до момента обнаружения пропажи книги легендарного математика пятого века осталось всего ничего.

– Тигран, наверное, сейчас умирает от горя, – сказал он Рубену.

– Да ничего он не умирает, – отозвался тот. – Я украл ее не у Тиграна, а у его ученика.

– Ученика? – удивился Аво. – Как его звать?

Рубен снова глотнул из горлышка.

– Ну, у ученицы. Он отдал эту книгу Мине.

Мина. Девочка, которая во время разговора прикрывала рукой подбородок. Девочка, которую Рубен не любил чуть меньше, чем всех остальных людей.

– А, ты двинул книгу у своей пассии? – рассмеялся Аво.

– Вот и не смешно, – буркнул Рубен.

– Да она же может утопиться, как поймет, что потеряла книгу!

Рубен успокоил брата, сказав, что скоро вернет дневник. Он провел три ночи, копируя текст, и вечером грядущего дня должен закончить.

– Понимаешь, вся сложность в том, что мы должны вернуть ей книгу так, чтобы она не поняла, кто ее украл на самом деле. Нужно придумать уловку… чтобы она подумала, будто забыла, куда положила дневник, а потом сама же и нашла.

– Мы должны? – поразился Аво.

На следующее утро Аво ввалился в комнату, где ежедневно собирался клуб любителей нард перед уроками. Среди семи учеников совсем не трудно было найти Мину. Она беспокойно ерзала на стуле, нижняя губа прикушена. Едва в комнату вошел Тигран – полный, с благородной сединой, в толстом пальто и синей мягкой шляпе, – девочка кашлянула, будто прочищая горло. Аво готов был поклясться, что Мина на грани, что сейчас она сообщит учителю о пропаже единственной в мире книги, а потом залезет на самое высокое здание в Кировакане и сиганет с него вниз. Но прежде чем она произнесла хоть слово, Тигран картинно схватился за сердце, выпучил глаза и, хлопнув Аво по спине, воскликнул:

– Господи боже мой, парень! Да какой же у тебя рост?!

Две недели тому назад Рубен стоял на стуле и карандашом отмечал на стене рост брата. До двух