Соловецкое чудотворство - Геннадий Русский

И в тот же день меня на этап. Вот как оно начальству-то доверяться!

…Вот что вспомнилось мне, пока рубал я вохровскую кашу. Не зря говорится: человек — кузнец своего счастья. Ну да я не Френкель, не умею ковать своё счастье на чужом поте и крови. И заставляй меня — не смогу! А что-то придумать надо, как из беды выкручиваться. Ладно, поел, иду к начальству. «Гражданин начальник! — докладываю. — Сказки не сказки, а чтоб вам уснуть, хотите, я вас усыплю?» — «Ты что, гипнотизёр?» — «Как вам сказать… но кое-что знаю». Вишь, любил я книжоночки про таинственные науки почитывать, кой-что помню, дай, думаю, попробую. Сколько раз меня книжки губили, но и спасали ведь!

«Ладно, — соглашается, — действуй, но смотри, если не получится! А вы, — помощникам своим приказывает, — смотрите, если он чего не так будет делать». — «Мне, — говорю, — для дела нужен яркий, блестящий предмет». Стали искать, ничего подходящего не нашли. «Может, без этого обойдёшься?» — спрашивает. «Нет, — отвечаю, — гипноз — понятие научное, ничего в нём таинственного нет, и это объяснено нашим академиком Иваном Петровичем Павловым применительно от собачек к человеку за счёт деятельности коры головного мозга. А яркий, блестящий предмет мне нужен для того, чтобы сосредоточить на нём ваше зрение и посредством пассов усыпить». — «Что-то ты много болтаешь, — говорит начальник. — Точнее, что тебе надо?» Тут меня осенило. «А может, — говорю, — есть что из старой церковной утвари, сосуд какой или иконная риза?» — «Посмотри из этого хлама», — командует начальник своему помощнику. Возвращается помощник и приносит икону в серебряном окладе. «Вот, — говорит, — ничего другого не нашёл». Как глянул я на честной образ Спаса нашего, письма древнего, тонкого — разом в душе возликовал, и проступила во мне большая уверенность. «Господи, — молю, — не дай сгибнуть бесчестно, спаси и сохрани!» Начальник сердится: «Что ж, я на эту дрянь буду смотреть? Смеёшься надо мной?» — «Никак нет, — отвечаю. — Вы не на икону, которую вам видеть не надлежит, а на оклад будете смотреть. Присмотритесь, между прочим, работа это не простая, настоящих золотых дел мастеров. Сам оклад, как видите, позолочен, а венчик осыпан сканным жемчугом, а вот здесь, видите, драгоценные камни, а всё вместе это сверкает и переливается очень красиво». — «Да, действительно… — соглашается начальник. — Но ты мне здесь опиума не разводи!» — «А вы ничего не думайте, а рассматривайте тонкую ювелирную работу, как в музее. Вы ведь в Историческом музее в Москве бывали?» — «Нет, — говорит, — нечего мне там делать». — «Совершенно верно. Вот и посмотрите здесь. Попробуйте сосредоточиться зрительно, начните разбирать, как камушки здесь подобраны. Всё дело в умственном отвлечении от мыслей. Ведь вам отчего не спится: мысли одолевают, заботы не дают сна, а как уйдут мысли, так наступят сон и покой». — «Ну начинай», — начальник на мои речи улыбнуться изволил.

Поставил я оклад перед ним — начальник на него злые буркалы таращит, а ничего поделать не может. Значит, успокоил я его злую волю. Устанавливаю оклад так, чтобы на него яркий свет падал и чтобы отражался на лице начальника, а сам разговариваю как бы мимоходом: «А ведь вам сильно хочется спать?» — «Чертовски, — отвечает и зевает, — да вот никак…» — «Это прежде вы не могли, а теперь вы уснёте, потому что вам хочется спать, сильно хочется спать». Начальник зевнул. «Вот и спите. Всё хорошо, хорошо… Спите, спите…» — а сам, как в книжках про гипнотизм указано, руками пассы делаю. И так поприговаривал я, попассировал, и, что вы думаете, уснул начальник! Никогда я ничего подобного не совершал и талантов внушительности за собой не предполагал, но, видно, в нужде человек до всего доходит! Я даже на дерзновение пошёл. «Поднимите правую руку!» — приказываю. Он поднял. Тут все его помощники охнули. «Так. Теперь опустите. Сейчас вас перенесут в постель, и спать вы будете ровно двадцать четыре часа. Все!»

Выхожу в дверь. Эти остолопы так перепугались, что мог я куда хочу уйти, да куда уйдёшь с Соловков? Не стал я их подводить, разгипнотизировал. Они поздравляют меня: «Это просто чудо! Никогда ничего подобного не видели!» Эх, думаю, вас бы в нашу шкуру, научились бы пайку гипнотизировать! Тут на меня предложения посыпались: а меня можешь загипнотизировать? а меня? Но я им поясняю, что это очень сложная процедура и отнимает у гипнотизёра много сил и энергии. Каши, мол, я ещё поем, но уж больше сегодня не смогу, а другой раз как-нибудь. Конвойные меня накормили до отвала, вели назад и все благодарили: целые сутки их начальник не будет мытарить.

А образ где? Неужто, думаете, там остался? Да я не то что образ, пистолеты мог у них поснимать! Оклад я, конечно, оставил, вещь приметная, дорогая, могут хватиться, а образ… Вот он, образ! Под бушлатом вынес, а конвой за мой гипноз так рад был, что шмонать не стал. Вот образ! Древний, письма дониконовского, такой и дедушка-старовер примет. Радуйтесь, православные, вот и икона честная у нас, помолиться можно по чести, уж сколько лет-то честных икон не видали. Вот радость, вот умиление! Слёзы-то какие тёплые… А вы говорите — чудотворство! Ещё какое! И в сей юдоли скорби не оставил нас Господь и милость свою явил, а я-то что, смехотворное орудие Его Промысла. Вот и помолимся, а образ схороним крепко, чтоб нечестивым агарянам не достался. Господи, помилуй и спаси нас! Вот ведь какое чудотворство!

ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ СХИМНИКЕ

Что ты мне всё толкуешь, писатель, реализм да реализм! Нужен, говоришь, реализм с воображением, а у меня-де воображение без реализма. А то тебе невдомёк, что от себя я ничего не выдумываю, не примышляю, да и не осмелюсь никогда на такое, а всего-то я, как сказал, орудие жалкое в чьих-то могущественных руках. Вот они, камни соловецкие, их легендам внимаю, голоса былые ловлю, помыслы людские угадываю, а от себя ничего не воображаю. Говоришь, легендотворец я? Слышал про себя и такое… Говоришь, вместо творчества — чудотворство? Да где уж мне… Говоришь, чудотворю я, чаемое выдаю за сущее и про себя самого насочинял: то одно со мной случилось, то другое. Нет, не дерзаю себя возвеличить, а если от себя говорю, то чтоб одному мне ответ нести и никого не тянуть. Ты говоришь, сказками я усталых людей поддерживаю. Сказки ли — не знаю. Сказ — иное дело. А поддержать, что ж, не отрекаюсь. Легче вам — значит и я, помело Божье, пригодился. Вот тебе и реализм! Посмотри-ка окрест себя, реализм тут или воображение? Живём как в воображении, а реализм самый подлинный — в трудах каторжных загибаемся, голодным брюхом маемся…

К слову о трудах наших каторжных. Гоняли нас на мыс Печак корчевать пеньки да землю уравнивать. Как вы думаете, зачем? Верно, аэродром там будет. А для чего аэродром? Нас, что ли, катать на ероплане? А теперь и корабли военные встали на рейде. Вот ты, реалист, и сопоставь всё это с воображением применительно к нашему здешнему пребыванию. Война началась мировая, и получается, что мы здесь не нужны, а нужна военно-морская база. Вишь, Пахан наш всенародный заключил союз с ихним Паханом Косорылым Хайлем-Хитлером, ну и побаиваются, что Англичанин пошлёт сюда эскадру и будет бомбардировать Соловки, как в Крымскую войну. А не то Косой пошлёт эскадру — меж ними, блатнягами, всегда резня. Приходит, допустим, в гавань Благополучия аглицкий корабль, охрана в панике разбегается по лесам, мы, зэки, тут же провозглашаем себя независимой территорией и очень просто переходим под защиту флага его величества аглицкого короля. Тут же устанавливаем теократическую республику, а охрану и придурков обращаем в рабство по греко-римскому образцу. Эх, вот бы была житуха! И чего сто́ит аглицкому королю крейсерок послать…

Нет, каземата за болтовню свою насмешливую не боюсь. Иной момент пришёл. Если бояться, то бояться всем нам чего-то пострашнее изолятора… А ты такими словами не кидайся, длинноухий, не вали с больной головы на здоровую. Говоришь, раз меня не шлёпают, то, значит, я провокатор? Других и за меньшее шлёпали? Верно. Две причины тут. Одна та, что им самим послушать интересно через твой пересказ, им тоже ой как скушно! Ну, пустят меня в расход, какой толк? Без меня кто их потешит? Да и стукачи вроде тебя без дела останутся. На мне одном вы все вместе с операми кормитесь. Не согласен? Тогда вторую причину приведу, поосновательнее: оттого они меня не шлёпают, что вскоре всем нам готовится общая шлёпка. Не верится? Мне тоже. Только вот признаки есть недобрые. Замечаете, что вохра с нами больно ласкова стала? То окромя «падлы» от них не слышали, а теперь как-то странно помалкивают, а один молодой вохрёнок сказал даже «братцы». И на работы редко выводят, и нормы столь строго не спрашивают, и в изолятор давно никого не прятали, и кормить вроде лучше стали, вчера горох давали, к чему бы?

Страшно подумать, а смерть, она рядом стоит. Везти-то нас на материк им расчёта нет, да и мало нас осталось. Был когда-то СЛОН — Соловецкий лагерь особого назначения, остался от него СТОН — Соловецкая тюрьма особого назначения, пророчески названо: издох СЛОН, издав последний СТОН. Говорят, и секретные приказы уже получены. Как есть мы все нераскаявшиеся и неисправимые государственные преступники, то всех и порешить. А есть, говорят, и более секретный приказ, что и начальство тоже, и охрану, и всех, кто правду соловецкую знает. Вот отчего у начлага бессонница! Никак нельзя допустить, чтоб из нас кто уцелел, чтоб правда о Соловках осталась. Концы упрятать — и все дела, чего проще. Ну ты чего ревёшь? А ты чего кулаками размахиваешь? Я-то здесь при чём? Мне-то что, меньше твоего достанется? А ты чего мелешь: советская власть так не поступит! Давно известно: здесь тебе власть не советская, здесь власть соловецкая!