Газета "Своими Именами" №46 от 13.11.2012 - Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль)

Утреннее сообщение 4 декабря 1941 года: «В деревне Скачково немцы забрали у крестьян весь скот, одежду, хлеб. Женщин, пытавшихся протестовать, фашисты расстреляли вместе с детьми». Вечернее сообщение 24 июня 1942 года: «Немецко-фашистские захватчики разгромили и сожгли дотла 47 деревень Андреевского района. Гитлеровские мерзавцы замучили и расстреляли несколько сот жителей этих деревень». Утреннее сообщение 29 июня 1942 г.: «Немецко-фашистские захватчики сожгли дотла деревни Беленино, Зализно, Курчебово, Левково и посёлок Сафоново. Фашисты расстреляли в этих деревнях многих женщин, детей и стариков».

И нет конца и края этим скорбным данным. Но уже в самом начале войны (вечернее сообщение от 26 июня 1941 года): «Бойцы партизанского отряда, которым командует председатель сельсовета т. Ю., перехватили танкетку, направлявшуюся в штаб 18-й немецкой танковой дивизии с донесением от командира прорвавшейся на нашу территорию танковой колонны майора Ф. Мельцера. В донесении говорится: «Русское крестьянство, вопреки всем нашим предположениям, оказалось настолько фанатичным, что уходит вместе с Красной Армией, уничтожая всё своё имущество… Желательно, чтобы транспорт сопровождался сильным охранением, иначе он неминуемо попадает в руки партизан».

Вечернее сообщение в феврале 1943 года: «Партизаны отряда «Смерть фашизму!» устроили засады на дороге, по которой проходил кавалерийский полк противника. Советские патриоты близко подпустили гитлеровцев и открыли по ним ружейно-пулемётный огонь… На дороге осталось свыше 100 убитых вражеских солдат».

В жестокой, смертельной схватке за честь, свободу и независимость уже к 16 июля 1941 года на одной только моей Смоленщине участвовало 32 подпольных райкома ВКП(б), 114 подпольных партийных организаций, 31 подпольный райком комсомола и 19 партизанских отрядов.

Не нюхавшие пороха ельциноиды-«богоизбранцы» с редкостным, ветхозаветным иезуитством, не зная отпора от нянькающейся с ними власти, выдают на-гора очередную русофобскую, славянофобскую похабень. Обозреватель «Новой газеты» Леонид Никитинский в первых рядах этих «страдальцев за правду». За какую же? О чём базар-то? В предисловии к размышлизму «Охотник на палачей» даётся справочка: «Нынешние люди Германии — совершенно новые, в отличие от «новых русских», которые более архаичны. Для этого пришлось пройти через долгое и болезненное переосмысление прошлого, чего в России и не было сделано».

Ловконько? Как данный либерал-прогрессист превращает весь российский народ в некую биомассу под брендом «новые русские»? С расчётцем на патологическую забывчивость советских людей? Именно советских, которым преступная орда «рыночников» решила уже в конце восьмидесятых в своих СМИ отказать в праве на честь и совесть.

И теперь, когда «народовластие» березовских-абрамовичей-вексельбергов-потаниных-чубайсов вызывает в нашем народе гневную ненависть, самые прозорливые, мудрые евреи пробуют объяснить своим единокровникам, что надо бы окоротиться. Вот и раввин Михаил Френкель о том же («Завтра»): «…Нельзя достичь настоящей дружбы между двумя нашими народами, не пройдя сквозь очищающие воды покаяния за грехи. Мой народ, гонимый и страдавший тысячелетиями, горевший всю свою историю как неопалимая купина, постоянно требует раскаяния и покаяния от тех народов, которые совершали преступления против него. Мы стоим, как вечный обвинитель и прокурор, изобличая немцев, украинцев, поляков, венгров, англичан, испанцев, португальцев, арабов и многих других за несправедливые изгнания, погромы, террор и дискриминацию. Однако сами мы, к сожалению, очень не любим признавать свои преступления и грехи по отношению к другим народам. Я хочу в это особенное время покаяться и попросить прощения за тех представителей моего народа, которые своими преступлениями и мерзостью замарали не только себя, но и свой народ, т.к. каждый еврей воспринимается миром не только как индивидуум, но и как посол и представитель всего своего народа…

Россия стала прибежищем и приютом для стольких народов, включая и еврейский народ, но почему-то многие либеральные журналисты не поймут, что нельзя, будучи гостем, устраивать переворот в прекрасном и гостеприимном доме, давшем тебе хлеб, крышу над головой, все мыслимые и немыслимые блага…»

Однако Л. Никитинский с бесстрашием «образованца» запросто упраздняет в своём речитативе такое понятие, как «нация»: мол, то, что до сих пор называлось нациями или историческими государствами, — это, в общем, чепуха, «не имеющая самостоятельного значения вне общечеловеческого контекста». То есть ежели гуманисты-американосы разбивают югославских, иракских, ливийских детей и стариков в кровавый прах, ежели не менее гуманная «израиловка» в ряду своих достижений числит резню в Сабре и Шатиле, ежели ельциноидная дерьмократь захлестнула страну террористическими-националистическими разборками, — то, стало быть, тут и я виновата, и почтальонша тётя Вера с тремя её ребятишками, у которой дед в Великую Отечественную погиб, а мужа зарезали «толерантные» выходцы с окраины Советского Союза?

Даже не поперхнувшись, Л. Никитинский выводит: «То есть преступления нацистов — это и наши преступления, так же как преступления сталинистов — это не преступления НКВД перед мнимыми троцкистами и др., а общечеловеческая проблема».

«Мнимый троцкизм…» в вариации: «Нам же интересно не то, как Германия заболела безумием, а то, как она сумела выздороветь…» Это почему же, родимец, существеннейшее не интересно? Мне довелось бывать в ГДР трижды. Первый раз в 1981 году в связи с выходом первой повести на немецком. И во все эти разы встречалась и беседовала с очень многими немцами. И вот что вызнала: как и любое сообщество, нация, немцы что-то говорят, а что-то держат в уме. И там, где у них присутствует в рассуждениях «принятое», — это одно. А подспудно — совсем-совсем другое. И меня поразило, что на самом видном месте у моего знакомого в Веймаре висит портрет офицера вермахта в полной форме. Это его родственник, и он – вообразите себе! — им гордится! И со мной один на один: «Гитлер зря решил воевать с русскими. Но этот мой брат воевал как положено — храбро. И погиб».

Ещё штришок: молодой полицейский, которого я попросила показать дорогу к имперской канцелярии, тотчас забыл русский язык и сделал вид, будто не знает, чего я от него хочу. То есть вовсе неоднозначно, не по лекалам никитинских-шустеров оценивают, скажем так, «отдельно взятые» немцы свою историю.

Но самое меня поразившее в центре Берлина — это мой нечаянный разговор в кафе неподалёку от Александерплац. Он, бывший солдат вермахта, с неожиданной благожелательностью обрадовал меня готовностью поговорить о русской доброте, которой не уставал удивляться, пока был в нашем плену. Подчёркивал: «Я русским доверяю». Спросила: «А кому ж не доверяете?» Мы уже вышли из кафе и вот-вот должны были расстаться. Помедлил и ответил жёстко: «Евреям». Я обалдела. Но он уточнил: «Не всем евреям, но сионистам, которые не только мечтают о мировом господстве, а давно опутали своей сетью весь Земной шар. И выпячивают свои особые еврейские страдания. И пресекают любой намёк на то, что их же банкиры ради гешефта развязывают войны». Немцы молчат. Но это молчание временное.

Из разговора с немкой, переводчицей: «Вы думаете, мы, немцы, в восторге от того, что к нам хлынуло столько восточных, ваших евреев? Из любви к Германии они расселились здесь в изобилии? Корысть руководит ими».

И впрямь, тут, в Москве, весёленькая пожилая дама расхвасталась передо мной: «Я ведь давно живу в Германии, с середины девяностых. Нет, я тут, в Москве, не бедствовала. Я же доктор наук, «химичка». Конечно, в своё время была членом КПСС. Но в Германию уехал сын с семьёй. Я и подала документы как жертва политического террора. Да нет, конечно, никакой жертвой не была. Но как еврейке и жертве в Германии мне столько благ дали! И пенсия большая, и квартира, и домработница, и медсестра постоянная. Ну что вы! Разве еврейка пойдёт в домработницы! Русская меня обслуживает». «Но, может быть, что-то вас в Германии не устраивает?» — спросила я. «Есть такое. Антисемитизм. Спросишь на улице немца, к примеру, как пройти туда-то, а он сделает вид, что не слышит и мимо с ледяными глазами. Они, немцы, легко по нашему акценту догадываются, что не местные мы, а приезжие».

А про что Л. Никитинский: «В Берлине вообще витает дух свободы и добросердечия, мало понтов, но полно людей из разных стран и чудаков любого рода».

Но один из «понтов», мимо которого пролетело умственное усилие воспевателя упрощённого взгляда на сложнейшие исторические катаклизмы, — памятник жертвам еврейского Холокоста в центре Берлина. Ещё когда знакомый немец пристал ко мне с вопросом: «Объясните, почему евреи добились права вбить около 3000 глыб в самом центре Берлина? Зачем им потребовался этот особый памятник? Неужели они не понимают провокационный характер своего деяния? Почему вы, русские, главные победители фашизма, не стали громоздить свои символы рядом с Бранденбургскими воротами?»