По ту сторону свободы и достоинства - Беррес Фредерик Скиннер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы пытаемся исправить несовершенные условия, говоря, что человек должен «ценить» удачу. Мы имеем в виду, что отныне он должен действовать так, чтобы справедливо подкреплять то, что уже получил. Фактически можно считать, что человек способен ценить вещи в том случае, если трудился для них. (Этимология слова «ценить» очень важна: ценить поведение человека – значит назначать ему цену. «Оценка» и «уважение» – родственные понятия. Мы оцениваем поведение в смысле оценки уместности подкрепления. Мы уважаем, просто обращая внимание. Таким образом, мы уважаем достойного противника в том смысле, что обращаем внимание на его силу. Человек завоевывает уважение, добиваясь внимания, и мы не уважаем тех, кто «не заслуживает внимания». Несомненно, мы особенно замечаем вещи, которые ценим или уважаем, но при этом не обязательно ставим им цену.)
В наших соображениях о достоинстве или ценности есть нечто большее, чем хорошее воспитание или соответствующая оценка подкрепляющих средств. Мы не только хвалим, одобряем, приветствуем или аплодируем человеку, мы «восхищаемся» им, и это слово близко к «удивляться» или «изумляться». Мы испытываем благоговение перед необъяснимым, и неудивительно, что восхищаемся поведением по мере уменьшения его понимания. И, конечно, все непонятное приписываем автономному человеку. Первые трубадуры, читавшие длинные стихи, должны были казаться одержимыми (и сами призывали музу для вдохновения), как сегодня актер, произносящий заученные строки, выглядит одержимым персонажем, которого играет. Боги говорили через оракулов и жрецов, которые читали Священное Писание. Идеи чудесным образом появляются в бессознательных процессах мышления интуитивных математиков, которые вызывают больше восхищения, чем математики, которые действуют обдуманными шагами. Творческий гений художника, композитора или писателя – это своего рода дух.
Восхищаясь поведением, мы, похоже, апеллируем к чудесам, поскольку не способны подкрепить его иначе. Мы можем принуждать солдат рисковать жизнью или выплачивать им за это щедрое вознаграждение и в обоих случаях можем не восхищаться ими. Но, чтобы побудить человека рисковать, когда он не должен и не имеет очевидного поощрения, не остается ничего другого, кроме восхищения. Разница между проявлением восхищения и похвалой очевидна, когда восхищаемся поведением, на которое восхищение не повлияет. Мы можем восхититься научным достижением, произведением искусства, музыкальным сочинением или книгой, но в такое время или таким образом, что повлиять на ученого, художника, композитора или писателя не можем, хотя при возможности должны похвалить его и предложить иные виды поддержки. Мы восхищаемся генетической одаренностью – физической красотой, способностями или доблестью народа, семьи или отдельного человека, – но не чтобы изменить ее. (Восхищение может в итоге изменить генетическую одаренность, повлияв на селекцию, правда совсем в других временных рамках.)
То, что мы можем назвать «борьбой за достоинство», имеет много общих черт с борьбой за свободу. Лишение позитивного подкрепления вызывает аверсивные реакции, а когда людей лишают похвалы или восхищения или же возможности получить похвалу или восхищение, они реагируют соответствующим образом. Они убегают от тех, кто их обделяет, или нападают, чтобы ослабить их эффективность. Литература достоинства выявляет тех, кто посягает на достоинство человека, описывает используемые методы и предлагает необходимые меры. Как и литература свободы, она не слишком сосредоточена на простом бегстве, предположительно, потому, что наставления здесь не слишком нужны. Вместо этого она сосредоточена на ослаблении тех, из-за кого другие лишены заслуг. Меры редко столь же жестки, как рекомендуемые литературой свободы, вероятно, потому, что лишение заслуг в целом не столь аверсивно, как боль или смерть. Зачастую эти меры не более чем словесные; мы реагируем на лишающих нас должного признания людей протестом, противодействием или осуждением их и их действий. (То, что испытывает протестующий человек, обычно называют «обидой», определяемой как «выражение возмущенного недовольства», но мы протестуем не по этой причине. Мы и протестуем, и обижаемся, поскольку нас лишили чести получить похвалу или восхищение.)
Большая часть литературы достоинства связана с правосудием и уместностью поощрений или наказаний. Когда рассматривается вопрос об уместности наказания, на карту ставятся и свобода, и достоинство. Экономические практики входят в литературу при определении справедливой цены или достойной зарплаты. Первый протест ребенка «Так нечестно» обычно связан с размером награды или наказания. Здесь мы имеем дело с частью литературы достоинства, протестующей против посягательств на достоинство личности. Человек делает это (и кстати, чувствует возмущение), когда его без причины толкают, ставят подножки или понукают, заставляют работать не с теми инструментами, обманом провоцируют на глупые поступки с товарами из магазина розыгрышей или заставляют вести себя унизительным образом, как в концлагере. Он возмущается излишним контролем. Мы оскорбляем его, предлагая заплатить за услуги, которые он оказал в качестве одолжения, подразумевая меньшую щедрость или благожелательность с его стороны. Студент протестует, когда мы говорим известный ему ответ, лишая его заслуги, которая полагалась бы за знание. Дать набожному человеку доказательство существования Бога – значит разрушить его тягу к искренней вере. Мистик возмущается ортодоксальностью; антиномизм придерживается позиции, что хорошее поведение, основанное на соблюдении правил, не является признаком истинной доброты. Нелегко продемонстрировать гражданскую сознательность в присутствии полиции. Требование от гражданина подписать клятву верности означает отказ от лояльности, на которую он мог бы претендовать в противном случае, ведь любое последующее лояльное поведение может быть приписано клятве.
Художник возражает (и обижается), когда ему говорят, что картина хорошо продается, а писатель – что он пишет халтуру, а законодатель – что он поддерживает меру для получения голоса. Мы, скорее всего, возразим (и обидимся), если нам скажут, что мы подражаем человеку, которым восхищаемся, или повторяем лишь то, что слышали от кого-то или читали в книгах. Мы возражаем (и обижаемся) против любого предположения, что аверсивные последствия, вопреки которым мы ведем себя хорошо, не важны. Так, мы возражаем против утверждений, будто гора, на которую мы собираемся взобраться, на самом деле не трудная; враг, которого мы собираемся атаковать, на самом деле не грозный; работа, которую мы делаем, на самом деле не очень тяжелая, или, вслед
