Главная улица - Синклер Льюис

— Ну, мы очень рады, что вы войдете в нашу компанию! У нас предполагаются интересные вечеринки с танцами и всякой всячиной. Вы должны присоединиться к «Веселым семнадцати». Мы играем в бридж и раз в месяц устраиваем ужины. Вы, конечно, играете?

— Н-нет, не играю.

— Неужели? Живя в Сент-Поле!

— Я всегда была безнадежным книжным червем.

— Мы непременно научим вас. Бридж — это половина радостей жизни.

Хуанита приняла теперь покровительственный тон и презрительно смотрела на золотой пояс Кэрол, который перед этим вызывал ее восхищение.

Гарри Хэйдок вежливо осведомился:

— Как вы думаете, вам понравится наш городок?

— Я уверена, что буду очень, очень любить его!

— Здешние люди — лучшие люди на свете. И такие деляги! У меня, скажу вам, было много случаев переехать в Миннеаполис, но нам нравится здесь. Это город с будущим. Вы знаете, что Перси Брэзнаган родом отсюда?

Кэрол почувствовала, что неумение играть в бридж ослабляет ее позиции в борьбе за существование. Охваченная нервным желанием восстановить свое положение, она обратилась к доктору Терри Гулду, молодому любителю бильярда и конкуренту ее мужа. Сделав ему глазки, она быстро заговорила:

— Я непременно научусь играть в бридж. Но гораздо больше я люблю проводить время на свежем воздухе. Нельзя ли устроить прогулку на лодках, с удочками, а потом закусить где-нибудь на берегу?

— Ну, еще бы! — заверил ее доктор Гулд; он очень внимательно разглядывал гладкую нежно-смуглую покатость ее плеча. — А вы любите удить? Я помешан на рыбной ловле! А бридж — я берусь научить вас. Вы вообще любите карты?

— Когда-то я прилично играла в безик.

Кэрол помнила, что безик — какая-то игра, как будто карточная. А может быть, вид рулетки. Но ее ложь имела блестящий успех. Немного лошадиное, но все-таки красивое, румяное лицо Хуаниты выразило сомнение. Гарри почесал нос и смиренно произнес:

— Безик? Это, кажется, изрядно азартная игра, так, что ли?

К их группе стали подходить другие. Кэрол всецело завладела разговором. Она смеялась, была легкомысленна, а сердце у нее замирало. Она не различала отдельных людей вокруг себя. Они были для нее словно зрители в театре, перед которыми она, пересиливая смущение, разыгрывала роль «молодой жены доктора Кенникота — такой умницы!»

— Знаменитые здешние просторы — вот что меня влечет! Я никогда больше не буду читать ничего, кроме спортивных разделов в журналах. Уил обратил меня в свою веру во время нашей поездки по Колорадо. Там было множество горе-туристов, которые боялись «нос высунуть из автобуса. А я купила себе кричащего цвета короткую юбку, выше щиколоток, и под негодующими пресвитерианскими взорами всех этих школьных начальниц из Айовы прыгала со скалы на скалу, как быстрая серна, и… По-вашему, вот доктор Кенникот-завзятый охотник, а вы бы поглядели, как он смело раздевался и нырял в ледяную горную речку, мне ничего не стоило подбить его на это!

Она чувствовала, что они колеблются, не возмутиться ли, но Хуанита Хэйдок — та все-таки восхищенно рассмеялась. Кэрол продолжала болтать:

— Я уверена, что распугаю чинных пациентов моего мужа. Скажите, доктор Гулд, он хороший врач?

Соперник Кенникота захлебнулся от такого нарушения профессиональной этики и не сразу нашелся:

— Я сейчас отвечу вам, миссис Кенникот. — Он улыбнулся ее мужу, давая понять, что все, что он скажет из желания быть остроумным, не должно быть обращено против него в медицннско-коммерческой войне. — Кое-кто в городе говорит, что доктор не последний диагност и мастер выписывать рецепты, но позвольте мне шепнуть вам — только, ради бога, не говорите ему, что я это сказал! — никогда не обращайтесь к нему с чем-нибудь более серьезным, чем аппендектомия левого уха и страбизм кардиографа!

За исключением Кенникота, никто не понял, что это значит, но все рассмеялись. В воображении Кэрол гостиная Сэма Кларка наполнилась лимонным отсветом парчовых панелей, шампанского, прозрачных драпировок, хрустальных канделябров и веселящихся герцогинь. Только Джордж Эдвин Мотт и бледнолицые мистер и миссис Доусон еще не были покорены. Казалось, они соображали, не следует ли им показать, что они не одобряют всего этого. Она сосредоточила свое внимание на них.

— А вот с кем бы я не решилась отправиться в Колорадо, так это с мистером Доусоном! Я убеждена, что он опасный сердцеед. Когда нас знакомили, он так страшно сжал мне руку!

— Ха-ха-ха!

Все пришли в восторг. Мистер Доусон таял от блаженства. О нем говорили разное: что он ростовщик, хищник, жмот, скряга, — но никто еще не называл его ловеласом.

— Он страшный человек, не правда ли, миссис Доусон? Вы, наверно, держите его взаперти?

— О нет, но, может быть, следовало бы! — слегка краснея, отозвалась миссис Доусон.

В течение четверти часа Кэрол бодро вела разговор. Она успела сообщить, что намерена организовать музыкальные спектакли, что она предпочитает кафе-парфэ бифштексу, что она хотела бы, чтобы доктор Кенникот никогда не разучился ухаживать за интересными женщинами и что у нее есть пара золотистых чулок. Они тупо ждали продолжения. Но она больше не могла выдержать и спряталась на стуле за широкой спиной Сэма Кларка. Морщинки улыбок разгладились на постных лицах всех участников вечеринки, и вот они уже снова стояли в разных местах комнаты в безнадежном ожидании веселья.

Кэрол прислушивалась. Она увидела, что в Гофер — Прери не существует беседы. Даже теперь, когда сошлась вместе светская молодежь, любители охоты, почтенные умы и солидные финансисты, они веселились так, словно среди них сидел мертвец.

Хуанита Хэйдок много тараторила своим трескучим голосом, но все это касалось только ее знакомых: говорят, что Рэйми Вузерспун собирается выписать пару лакированных ботинок на пуговицах, с серым верхом; а у Чэмпа Перри ревматизм; Гай Поллок еще не оправился от гриппа, а Джим Хоуленд просто спятил — выкрасил свой забор в оранжевый цвет.

Сэм Кларк беседовал с Кэрол об автомобилях, но он не забывал и о своих обязанностях хозяина. Гудя, он все время подымал и опускал брови. Вдруг он прервал себя:

— Надо расшевелить их! Как ты думаешь, — озабоченно обратился он к жене, — надо, пожалуй, расшевелить их?

Он протиснулся на середину комнаты и закричал:

— Друзья, давайте устроим концерт!

— Да-да, давайте! — завизжала Хуанита Хэйдок.

— Послушайте, Дэйв, изобразите нам, как норвежец ловит курицу!

— Вот-вот! Это забавная штука. Покажите-ка, Дэйв! — поддержал Чет Дэшуэй.

Мистер Дэйв Дайер любезно исполнил номер.

Все гости шевелили губами, готовясь к тому, что их вызовут исполнить их коронные номера.

— Элла, прочтите-ка нам «Мою старую любовь»! — потребовал Сэм.

Мисс Элла Стоубоди, старая дева, дочь председателя ионического банка, потирала сухие руки и краснела:

— О, вам, верно, уже надоело слушать эту старую вещь!

— Что значит «надоело»? Даже и не думайте! — настаивал Сэм.

— Я сегодня совсем не в голосе.

— Бросьте! Начинайте!

Сэм громко объяснял Кэрол:

— Элла у нас по декламации первая! У нее специальная подготовка. Она целый год изучала в Милуоки пение, и красноречие, и драматическое искусство, и стенографию.

Мисс Стоубоди прочла «Мою старую любовь». На «бис» она продекламировала чрезвычайно оптимистическое стихотворение о могуществе улыбки.

Было исполнено еще четыре номера: один еврейский анекдот, один ирландский, один датский и пародия Нэта Хикса на надгробную речь Марка Антония.

За зиму Кэрол пришлось семь раз видеть и слышать ловлю курицы Дэйвом Дайером, девять раз слышать «Мою старую любовь» и дважды еврейский анекдот и надгробную речь.

Но сейчас она развеселилась, и ей так хотелось быть веселой и простодушной, что она была огорчена не менее других, когда программа была исчерпана и общество мгновенно погрузилось в прежнее оцепенение.

Вскоре гости отказались от попыток поддерживать праздничный тон и начали болтать непринужденно, как у себя в лавках или дома.

Мужчины и женщины разделились; стремление к этому обнаружилось с самого начала вечера. Покинутая мужчинами, Кэрол была предоставлена группе матрон, упорно толковавших о детях, болезнях и стряпне: это был их профессиональный разговор.

Что-то кольнуло ее. Ей вспомнилось, как она воображала себя изящной молодой замужней дамой в салоне, занятой разговором с интересными и остроумными мужчинами. Она стряхнула уныние и решила узнать, о чем могут говорить мужчины, толпившиеся в углу между пианино и граммофоном. Поднимаются ли они над этими бабьими сплетнями в более широкий мир абстракций и деловых интересов?

Сделав миссис Доусон изящный реверанс, она прощебетала:

— Что это мой муж бросил меня? Пойду надеру негоднику уши.