Отважная охотница. Вольные стрелки - Томас Майн Рид

Но, кажется, на ее лице выражается упрек? Ведь вечером я относился к ней совсем иначе, — быть может, ей непонятна причина внезапной перемены в обращении… Неужели и она страдает, как страдаю я?

Встав из-за стола, я вызвал Линкольна и приказал готовиться в дорогу. Вслед за мной в сад вышли сестры в сопровождении Клейли. Дон Косме и его супруга остались в столовой.

Как бы повинуясь инстинкту, Гваделупе и я незаметно приблизились друг к другу. Клейли и Люс оставили нас одних.

Мне очень хотелось заговорить с Люпе, но я не решался начать, приготовившись к самому худшему. Мной овладело такое чувство, точно я стоял на краю бездонной пропасти и заглядывал в нее.

Что может быть хуже неизвестности, которая томит и гложет?

Я обернулся к Люпе. Голова ее склонилась на плечо: в руках она держала цветок апельсинного дерева, обрывая лепестки.

Как прекрасна была она в эту минуту!

— Художник не польстил вам! — заговорил наконец я.

Она с изумлением взглянула на меня.

О, эти слезы на чудных затуманенных глазах!

— Сеньор капитан, что вы хотите сказать? — тихо спросила она.

— Я говорю, что художник отнесся к вам несправедливо. Он верно передал ваши черты, но изобразил вас много старше…

— Художник? Какой художник? Я не понимаю вас!

— Я говорю о вашем портрете, который висит в моей комнате.

— А, о том, что висит у зеркала?

— Да, у зеркала, — нетерпеливо ответил я.

— Но это вовсе не мой портрет, сеньор капитан!

— Как, не ваш?!

— Это — портрет моей кузины Марии де Мерсед. Говорят, мы очень похожи друг на друга.

Мое сердце забилось от радости.

— А что это за джентльмен, портрет которого висит рядом?

— Это дон Эмилио… жених моей кузины… Они… они… huyron… (убежали).

Последние слова она проговорила, отвернувшись. Очевидно, ей было трудно говорить об этом.

— Это — комната кузины. Мы ничего не трогаем в ней, — заговорила она снова.

— А где же теперь ваша кузина?

— Никто не знает…

«Тут кроется какая-то тайна», — подумал я и не стал допытываться. Мне было довольно того, что я узнал. Я снова повеселел.

— Пройдемся дальше, Люпита, — предложил я.

Она опять взглянула на меня с выражением глубокого удивления. Ей трудно было понять такие внезапные перемены в моем обращении с нею.

Мне хотелось встать перед ней на колени, рассказать ей все, что было у меня на душе. Я снова верил и любил…

Мы шли вдоль guardaraya. Вся природа, казалось нам, говорила лишь о нашей любви. О ней пели птицы, о ней жужжали пчелы. Солнце выглянуло из-за облачка, стало еще светлей и кругом, и в наших сердцах. Все дальше шли мы по аллее. Ее рука сжимала мою руку. Мы были счастливы…

Мы подошли к группе деревьев какао. Одно из них, сломанное бурей, лежало на земле. Мы сели в тени на его толстом стволе. Я не задумывался о будущем. Расчет и колебание не вмешивались в нашу любовь. «Теперь я задам решительный вопрос, — подумал я, — пусть сейчас же решится моя судьба»!

В жизни солдата, полной перемен, нет времени для скучных формальностей, для сложных тонкостей «ухаживания», флирта…

И не задумываясь, не колеблясь, я склонился к моей спутнице и прошептал на ее языке, словно созданном быть языком любви:

— Guadalupe, tu me annas? (Гвадалупе, любишь ли ты меня?)

— Yo te amo! (Я люблю тебя!) — ответила она просто.

Разве нужно описывать то, что я испытывал в этот момент. Мое сердце было переполнено счастьем!

Мы сидели молча: тот, кто любил чистой любовью, поймет нас…

Послышался топот копыт. Это подъезжал Клейли в сопровождении нашего маленького отряда и дона Косме, сидевшего на белом муле. Последний нетерпеливо махал мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Я понимал причину его нетерпения и вполне сочувствовал ему.

— Поезжайте вперед! Я догоню вас! — крикнул я.

— Ты скоро вернешься, Энрике?

— Я не упущу случая увидать тебя, моя дорогая! Разлука невыносимее для меня, чем для тебя!

— О, нет, нет!

— Ну, повтори мне еще раз, что ты не перестанешь любить меня, Люпита!

— Никогда, никогда! Tuya, tuya hasta la muerte! (Твоя, твоя до самой смерти!)

ГЛАВА XXVII

Разочарование и новый план

Я догнал моих спутников на опушке леса.

— Грустно уезжать из такого прекрасного дома, капитан! — заговорил Клейли. — Клянусь Юпитером, я охотно поселился бы в нем навсегда!

— Послушайте, Клейли, ведь вы влюблены!

— Да! Я и не скрываю этого… О, если бы я владел испанским языком так, как вы!

Я невольно улыбнулся, вспомнив, как лейтенант пытался извлечь наибольшую пользу из тех обрывков английского языка, которые имелись в запасе у Марии. Мне хотелось узнать, произошло ли у них решительное объяснение. Любопытство мое вскоре было удовлетворено.

— Знай я испанский язык, — продолжал Клейли, — я поставил бы вопрос ребром. Я старался из всех сил добиться ясного «да» или «нет», но меня не могли или не хотели понять, и я должен был уехать ни с чем…

— Почему же она не понимала вас? Ведь она знает немного по-английски!

— Я тоже так думал, но каждый раз, как я заговаривал о любви, она начинала хохотать и бить меня веером по лицу… Нет, ясное дело, я должен объясниться по-испански. Я решил серьезно приняться за дело. Вот она дала мне…

Он вытащил из седельной сумки два небольших томика, оказавшиеся испанской грамматикой и лексиконом. Я не мог удержаться от смеха.

— Дорогой друг, — сказал я, — вы скоро убедитесь, что лучший лексикон для вас — сама Мария де Ля-Люс.

— Это верно, — вздохнул Клейли. — Но что же делать? Разве скоро опять увидишься с нею! Не каждый же день будут давать нам командировки для реквизиции мулов.

Надежды на скорое свидание действительно было немного. Я сам уже думал об этом. Вырваться из лагеря нелегко.

Ранчо дона Косме находилось в десяти милях от наших аванпостов, и дорога была небезопасна для одинокого путника. Да, шансов на частые свидания было мало.

— Нельзя ли нам будет как-нибудь улизнуть из лагеря ночью? — продолжал Клейли. — Захватим полдюжины наших молодцов и отправимся. Что вы на это скажете, капитан?

— Я обещал им привезти брата, и без него ни за что не покажусь на глаза.

— Не думаю, чтоб вам скоро удалось вытащить этого молодца из осажденного города…

Предсказание оправдалось. При въезде в лагерь нас встретил адъютант главнокомандующего; от него мы узнали, что с прошлого утра прекращено всякое сообщение между городом и иностранными кораблями.

Поездка дона Косме оказалась совершенно бесполезной. Я передал ему грустную новость и предложил возвратиться домой.