История русской торговли и промышленности - Иосиф Кулишер

Так, например, находим 255 мужских сапожников и 270 учеников; 77 женских башмачников со 155 работниками и 116 учениками; кроме того, 62 мастера, 72 подмастерья и 54 ученика для русских котов на низких каблуках; в немецком сапожном цехе 54 мастера. В столярном цехе 124 мастера, 285 подмастерьев и 175 учеников; в немецком столярном цехе 90 мастеров. Кузнецов 88 мастеров русских и 60 немецких; стекольщиков 85 и 14; каретников 86 и 43; переплетчиков 9 и 26; часовых мастеров 3 и 30, так что часовым делом занимались почти исключительно иностранцы; 139 было золотых дел мастеров иностранцев при 44 мастерах русских. Паяльщики, шпажники, выделыватели мебели из черного дерева также иностранцы, хотя последним подражают и охтенские плотники и довольно удачно.

Кроме кожевенных мануфактур, имелось много небольших «незаписавшихся кожевников, кои имеют свои чаны для подметок на рыношных площадях перед лавками или в своих домах». Далее находим сыромятников и клееваров, не записавшихся в цехи; из русских калачников и хлебников записалось только девятеро, но их несравненно больше; много незаписавшихся красильщиков. Производители макарон — все иностранцы — вообще не организованы в цех, они, как и золотошвеи, «не имеют между собою связи»; вату также выделывают нецеховые, главным образом гвардейские солдаты.

В портняжном русском цехе имелось 178 мастеров, 295 подмастерьев и 365 учеников, в немецком цехе 210 мастеров. Но «сие ремесло имеет здесь отменно много худых мастеров, ибо кроме многих баб и других женщин, делающих женское платье, большая часть господ имеет обученых портных из крепостных своих людей, кои шьют ливреи на служителей, также домашнее платье и прочее». По этой же причине всего двое русских и пятеро немецких цеховых поваров — домашних поваров имеют «не только знатные господа, а часто и для всякого кушанья особого, но и в среднем состоянии весьма многие, а особливо имеющие крепостных людей», содержа их для «лутчаго образа жизни». Но есть и обученные повара-французы, которые имеют учеников, но — в цехе не состоят. Точно так же и цех немецких кондитеров (русских, по-видимому, вовсе не было) состоял всего из 11 мастеров, гораздо большее число их служило кондитерами при дворе и у знатных господ.

Для причесыванья пользовались собственными слугами, но много было и настоящих, но не записанных в цех парикмахеров, цеховых же всего 43 в русском и 73 в иностранном цехе. «Как парики здесь мало употребительны, а почти всяк одевающийся в немецкое платье до самого ремесленного ученика и горнишной девки должен быть причесан», то спрос на парикмахеров был весьма велик. От них отличались брадобреи или цирюльники (82 русских и 12 немецких), которые «бывают обыкновенно притом точильщики, а сверх того и лекарские помощники», «отворяют кровь, припускают пьявки» (ставят пиявки) и т.д.

Наконец, «женский убор», поскольку его «модные торговки не выписывают из чужих краев, как то шляпы, чепчики, цветы, накладки, нашивки и прочее, заказывают они здесь делать за деньги мастерицам модных вещей по французским, английским и другим обращикам или рисункам; сверх того, доставляют купцам подобные сему товары от многих господских служанок и горнишных…». Здесь мы имеем уже не ремесло, а работу на дому, производимую на модный магазин частью профессиональными работницами, частью же в качестве дополнительного заработка{797}.

Как видно из всех этих данных о мелких промыслах Петербурга, и здесь большую роль играли иностранцы — немцы, французы, англичане, так что они даже имели свои самостоятельные, стоящие параллельно русским цехи всевозможных специальностей и во многих отраслях значительно преобладали над русскими. Мы видим далее, что требование вступать в цех, предъявляемое ко всякому, кто желает заниматься тем или другим промыслом, соблюдалось весьма мало и помимо существования нецеховых промыслов (которые не были организованы в цехи) и в тех отраслях, где цехи были устроены, имелось и много лиц, не вступавших в цех и все же спокойно производивших свой промысел.

Впрочем, Шторх, писавший в самые последние годы XVIII ст., усматривал характерную черту русских ремесленников, отличающую их от иностранных в том, что они ничего не принимают на заказ, а все изготовляют для продажи, притом не из собственной мастерской, а купцам, которым они продают свои изделия за определенную плату, а те уже сбывают их из своих магазинов. Иначе говоря, эти ремесленники являются, в сущности, не ремесленниками, а кустарями, работающими на скупщика, на магазин. Так изготовляются башмаки, туфли, сапоги, кафтаны и другие предметы одеянья, шубы, постели, одеяла, столы, стулья — вообще, всевозможные предметы, так что в лавках можно купить все, что угодно, и притом гораздо дешевле, чем непосредственно заказывая ту или другую вещь ремесленнику. Но большие города Шторх исключает из этой характеристики — там имеется и ремесло{798}.

Издательство «Социум» благодарит за участие в издании этой книги

На обложке:

«Кадуцей» — с шаром и крыльями, исполненными в египетском стиле, — символическая конструкция на стене Кооперативного здания в Манчестере. Кадуцей — жезл бога торговли Меркурия (Гермеса). Как жезл глашатаев известен у многих народов. Кадуцей гарантировал своему владельцу неприкосновенность, обладая волшебный свойством мирить спорящих. Поэтому в Древнем Риме он превратился в атрибут бога торговли и получил новую форму — вместо палочки, обвитой виноградными лозами и плющом (древнейшая эмблема миролюбия), его все чаще стали изображать как палочку, обвитую двумя змеями, ибо торговля почиталась делом мудрым и в то же время требующим бдительной охраны.

Примечания

1

«По тексту греческой истории император Иоанн Цимисхий в переговорах со скифом Святославом ссылался на давний договор скифов с греками и на договор, нарушенный Игорем, отцом Святослава. В условиях Святослава, предложенных Цимисхию, по тексту истории Льва Диакона Калойского также упоминается о древнем законе, обязавшем греков признавать друзьями русских купцов в Константинополе, которому соответствует содержание договора 945 г». (Речь проф. Самоквасова на торжественном акте Варшавского Университета 30 авг. 1886 г. / / Известия Варшавского Университета. № 6. 1886. С. 3, 9).

2

Баснословным кажется, например, Шлецеру «победоносное движение Олега к Царьграду на кораблях, поставленных на колеса и снабженных парусами». На самом деле это была подвижная крепость, древнерусский «обозный град» или «гуляй-город», материалом для которого послужили лодки, поставленные на колеса. Или Шлецер считает невероятным сообщение о парусах, сделанных по приказанию Олега после победоносного похода на Византию, парусах «паволочиты» и «кропинных», которые он толкует в смысле парусов из золотой парчи и крапивы. Но это были паруса из шелковой ткани, которыми, как известно из истории, победители многократно оснащали свои суда, и паруса из кропины (а не крапивы), т.е. из бумажной или ситцевой материи» (Речь проф. Самоквасова на торжественном акте Варшавского Университета 30 авг. 1886 г. С. 4-7. Самоквасов. Свидетельства современных источников о военных и договорных отношениях славяно-русов к грекам // Известия Варшавского Университета. № 6. 1886.

3

Насколько важна была упомянутая льгота (выдачи припасов), видно из того, что в 941 г. руссы вынуждены были возвратиться из Греции за недостатком продовольствия (Лонгинов. Указ. соч. С. 471).

4

В рассказе императора Константина о путешествиях Руси в Царьград упоминаются указанный здесь остров Св. Еферия в устье Днепра и река Белая (см.: Погодин. О договорах русских князей Олега, Игоря, Святослава с греками. С. 114). По Лонгинову (с. 471), Белобережье есть Белобережань, нынешний остров Березань.

5

Это и навело некоторых авторов на мысль, что весь договор 907 г. заимствован из этой 2-й статьи договора 945 г. последующим переписчиком летописи и вставлен им под 907 годом. Напротив, Владимирский-Буданов утверждает, что эта статья есть не что иное, как повторение договора 907 года (Хрестоматия по истории русского права. Т. I. С. 12).

6

Столь же спорно и окончание статьи. В тексте говорится: «аще ли ключится тако же проказа лодьи Рустей, да проводим ю в Рускую землю и продають рухло той лодья и аще что можеть продати от лодья, воволочим им мы Русь, да егда ходим в Грекы или с куплею или в солбу к цареви вашему, да пустим я честью проданное рухло лодья их». Соловьев переводит его так: если беда приключится близ земли русской, то корабль проводят в последнюю, груз продается и вырученное Русь привезет в Царьград, когда приедет туда для торговли или посольством; следовательно, речь идет о русских, продающих груз и доставляющих вырученную сумму. Напротив, по Д. М. Мейчику (с. 68—69), греки да продают груз этой ладьи на Руси, если что может быть продано, а с ладьи стащим его (груз) мы, Русь. Когда же Русь отправится в Грецию с посольством или с товарами, отпустим греческих купцов с миром и с вырученными ими деньгами.