Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы мы ни объясняли обстоятельствами неудачи учреждения Сперанского, которое было и не вполне введено, тем не менее мы приходим к заключению, что основные цели его программы — контроль, гласность и «публичность» управления — не были им достигнуты вследствие существенных недостатков самого учреждения, начертанного им. И ошибка была в принципе. Сперанский слишком положился на одни официальные, коллегиальные учреждения и не обратил внимания на другие стороны общественной жизни, которые должны были способствовать администрации и питать сами учреждения. Он мало придавал значения общественному развитию и подготовлению общества и администрации к той деятельности, которую должен был всегда иметь законодатель в будущем. В этом случае нельзя не согласиться с замечанием г. Вагина: «Но жизнь народа зависит не от одних учреждений административных. Она развивается под влиянием самых разнообразных условий. Эти условия иногда гармонируют между собою, иногда противодействуют одно другому. От взаимодействия и противодействия их зависит большая или меньшая быстрота народного развития, то или другое направление народной жизни; но ни в каком случае народная жизнь не может зависеть исключительно от одного из этих условий. Учреждение страны именно только одно из условий народной жизни — правда, одно из важнейших, но во всяком случае не единственное. Невозможно приписывать одним только учреждениям успех или упадок народной жизни; можно только показать место, какое они имели в кругу других благоприятных и неблагоприятных условий. Степень влияния одних и тех же учреждений на народную жизнь может быть совершенно различна; здесь многое, если не все, зависит от обстоятельств». По этому поводу автор указанного сочинения о Сперанском старается обратить внимание на те элементы, из которых слагалась сибирская жизнь и общее ее течение под влиянием различных условий. Сибирь никогда не знала крепостного права; но, к сожалению, влияние и привычки крепостного права отразились и в Сибири — они выразились в самовластии и опеке, переносимых из России разными деятелями. «Права и быт людей, — говорит г. Вагин, — под влиянием таких деятелей изменились далеко не к лучшему, и нередко появлялось между ними то царство террора, к которому были способны только начальники, воспитанные в духе аракчеевских поселений или бывших кадетских корпусов». К числу важных, задерживавших развитие общества условий, кроме того, автор относит отсутствие и недостаток на месте образования. Народное образование шло здесь чрезвычайно медленно. Сельские училища, так сильно поддержанные Сперанским, были большею частью закрыты при его преемнике. В Западной Сибири только после 50-х годов сделаны попытки к учреждению этих училищ. Кроме двух гимназий, существовавших при Сперанском, только в конце 30-х годов была открыта третья гимназия в Томске и затем в 1869 г. в Красноярске. Число училищ осталось то же, какое было при Сперанском!
При Сперанском была мысль о высшей школе для Сибири, мысль об университете, которая существовала еще с 1803 года, но не была решительно ни поддержана, ни настойчиво проведена. Вообще, в местной администрации этот вопрос долго игнорировался, хотя потребность просвещения все более росла. Отсутствие высшего учебного заведения в Сибири лишало администрацию возможности приобрести на месте свой контингент образованных людей. Сперанский писал, что учреждения без людей тщетны и что законы не могут исполняться без исполнителей. Недостаток людей он считал величайшим препятствием к осуществлению наилучших даже узаконений; Сибирь же должна была довольствоваться только приезжими образованными людьми. Сам Сперанский думал не только о юридическом образовании для местных деятелей, сколько о преимуществах для привлечения чиновников; так, он проектировал раздачу земель на выслугу, которая не повела ни к чему и благоразумно была отменена правительством. В первое время Сперанский замечал уже с горечью, что в Сибирь едут только «титулярные советники», то есть люди невежественные, которые вследствие указа, изданного об университетских экзаменах, не имеют никакой надежды служить в России. Впоследствии также вводились различные привлечения на службу в Сибирь, как двойные прогоны и половина годового жалованья, но контингент чиновников не был удовлетворительнее. «Большинство всегда увлекали в Сибирь слухи, что Сибирь — «золотое дно», — говорит г. Вагин, — что в ней можно нажиться службой лучше и скорее, чем в других местах торговлей. Все эти господа не имели ничего общего с Сибирью; им были чужды ее нужды и интересы; они не имели ни малейшего понятия о положении и учреждении края, которому намеревались посвятить свою деятельность, ни желания принести этой деятельностью действительную пользу краю. Они заботились исключительно о своих личных целях, а эти цели нередко стояли в разрез с пользами края. Эти люди могли быть полезны только случайно, только тогда, если это было согласно с личными их выгодами; при этом у них не всегда доставало и уменья на что-нибудь полезное. Такими-то лицами долгое время наполнялась низшая администрация Сибири». Одним словом, в Сибири выразилось резко явление, известное в наше время под именем ташкентства и носившее свое местное название. Являвшиеся на службу образованные люди точно так же не могли дать прочного развития обществу, так как они приезжали на время и далеко не сливались с обществом, не составляли ничего с ним единого. В силу этого недостатка людей самые лучшие администраторы оставались одинокими и бессильными в борьбе с сибирскими беспорядками. В таком положении находились граф Муравьев-Амурский, Деспот-Зенович и мн. др., пробовавшие искоренять местные злоупотребления. Местные начальники жалуются на постоянный недостаток людей и на то, что истинно образованных лиц сюда привлечь трудно. При недостатке образования само общество грубело; оно не имело у себя никакой интеллигенции, не могло создать ни ученых, ни человеколюбивых, ни литературных учреждений, ни сколько-нибудь смягчить свои нравы. При общем невежестве не могло выработаться ни здравого общественного мнения, ни чувства собственного достоинства. То, что в других местах ограничивало произвол или самовластие, здесь потакало ему. Самый состав общества в отдаленной Сибири, состоящий из торгового класса, подчиненных чиновников, бедных мещан, безмолвных крестьян и диких инородцев, не имел никакого настоятельного значения и не мог противопоставить никакого отпора произволу. Дмитрий Завалишин в «Письмах о Сибири» выражается, что магическое слово «острог» могло наложить в Сибири всегда печать молчания на местного обывателя. Правдивого слова поэтому не раздавалось, а общество искало задних путей, что способствовало как развитию злоупотреблений, так и понижению нравов. Подобострастие, грубая лесть невежественного общества была всегда к услугам самого маленького начальника в Сибири и
