Злобный рыцарь (СИ) - Барышева Мария Александровна

Аня слабо, вспоминающе улыбнулась.

- И никто больше не назовет меня Анюшкой. Это так забавно звучало...

- Ну хочешь - я буду тебя так называть? - предложил Костя без особого энтузиазма, облокачиваясь на монитор. - Тогда ты перестанешь киснуть? Мне нетрудно, если никто не слышит.

- Такая опять жуть сегодня снилась, - резко переключилась Аня, и Костя тут же заинтересованно подался вперед.

- Так а что там было? Расскажи - я ж ничего не знаю! Кошмариков этих опять налетело, пока я тебя добудился - видела б ты, как мы на пару с Гордеем их раскатывали! Бедолага опять обожрался - даже к завтраку не вышел.

- Странное было ощущение... - Аня сдула упавшую на лицо прядь и задумчиво потерла подбородок. - Словно кто-то меня разбудил... Кто-то с таким злым голосом... очень похожим на мой внутренний голос, - она усмехнулась. - Да нет, фантазии...

- Нормальный у меня голос! - буркнул Денисов, спрыгивая со стола.

- И чего я в последнее время так часто вслух разговариваю? - его флинт недоуменно тряхнул головой, и прядь снова скользнула на лицо. - Как будто есть кому слушать!

- Зато хоть какая-то иллюзия диалога, - Костя, протянув руку к ее лицу, толкнул пальцем непослушную прядь волос, но, разумеется, безрезультатно. - Каштан с рыжинкой? Ни фига! Блондинкой будешь, мне лучше знать!

- Но что происходит? - Аня пододвинула к себе бумаги. - Что-то точно происходит. Сколько я пыталась заставить себя бегать? Сколько пыталась заставить себя меньше пить? Сколько времени вообще не было никакого желания играть, как раньше, а теперь и боль не всегда помеха... Как давно мне казалось, что все в жизни совершенно безнадежно, что и жизни-то никакой у меня нет... но почему теперь эти мысли становятся все бледней и бледней?.. Почему всегда было страшно даже подумать о том, чтобы что-то изменить... а теперь думать об этом даже интересно... Даже можно решиться... Но ведь я слабая. Всегда была слабой. Всегда была никем. У слабаков не появляется просто так внутренний стержень!

- А как насчет наружного? - с легким смешком сказал Костя, чувствуя от этого странного разговора некоторую неловкость. - Не такая уж ты и слабая, знаешь ли! В этих постановках с Маратом и Эдиком я вообще не участвовал! А слышала б ты свою музыку! Ты даже не представляешь, что в ней... или наоборот, слишком хорошо представляешь. Я как вспомню тот пожар...

- Так кто здесь? - Аня, улыбнувшись, повернула голову. - Кто-то есть? Кто ты - дух-хранитель со злобным голосом? Может, ты в чем-то провинился, и тебя приставили ко мне в наказание, поэтому ты и злишься? - Костя невольно вздрогнул, глядя, как ее пальцы медленно скользнули на обтянутое бледно-зеленым свитером правое плечо. - Эй, кто там, на моем плече?!

- Ты никогда этого не узнаешь, - хмуро произнес Денисов, а потом, прежде чем осознал, что делает, протянул руку и осторожно положил ладонь на тонкие пальцы своего флинта, не понимая, зачем это движение и к чему в нем эта хрупкая осторожность. Может, в какое-то нелепое мгновение он почти поверил, что сейчас что-то почувствует, и она тоже почувствует это прикосновение... но конечно же, это было смешно. Выражение ее лица не изменилось, и он не ощутил ничего, кроме сопротивления воздуха... и все же это нелепое мгновение продлилось чуть дольше - оно продлилось даже за отсутствие соприкосновения между их мирами - видимо потому, что глаза его флинта сейчас смотрели точно на него.Такие странные, немыслимо светлые горные озера... но что-то изменилось в них, что-то появилось - легкое, почти незаметное - словно искорка у самого дна - теплая, живая, в чем-то даже лукавая, и наблюдать, как она мерцает там, в глубине, было отчего-то так... Костя не мог подобрать определения. И не мог найти объяснения тому, почему не отводит взгляда, хотя знал, что его, конечно же, не видят. Он никогда не испытывал потребности так долго и так глубоко заглядывать в чьи-то глаза. Это было странно. Это было даже страшно. И Костя был почти благодарен щелчку дверной ручки, прозвучавшей в тишине кабинета громовым раскатом. Аня мгновенно убрала руку и, отвернувшись, уткнулась в бумаги, а Денисов, выпрямившись, прошел сквозь сунувшегося в кабинет товароведа и безуспешно пихнул ногой ни в чем не повинный пивной ящик, испытывая жгучее желание немедленно с кем-нибудь подраться. Но в коридоре был только Гриша, тут же озадаченно сказавший:

- Ты чего?

- А ты чего?! - огрызнулся Костя, немедленно перенося раздражение с недоступного ящика на вполне материального для него коллегу.

- Дык это... - Гриша озадаченно кивнул головой на дверь.

- Я так и думал! - Костя окинул его оценивающим взглядом - за неимением других кандидатов можно было подраться и с Гришей. Но хранитель, видимо, почувствовав свое выдвижение на должность денисовского противника, в ту же секунду взял самоотвод, прыгнув в кабинет и почти сразу же выехав оттуда на плече Влада, на ходу пересчитывавшего деньги.

- Нехорошо это, - укоризненно сказал он, уже скрываясь за углом, и Костя, тряхнув головой и не понимая, что на него нашло, вернулся в кабинет и уселся на соседний стол, избегая смотреть на своего флинта. Аня больше не разговаривала, он тоже молчал. В противовес своему недавнему заявлению Косте сейчас особенно отчаянно хотелось, чтобы "поводок" исчез, чтобы он смог, как Егор, запрыгнуть на порыв ветра и улететь. И никогда не возвращаться. Он привык быть свободным. И хотел снова им стать. Флинт висел у него на шее непосильным грузом. Он не желал нести ответственность за выражение его глаз. И не желал снова в них заглядывать.

Почему же ты тогда так хочешь, чтобы о тебе знали, Денисов? Ты настолько жаждешь благодарности? Или просто надеешься, что это вновь сделает тебя живым? А ты еще помнишь, каково это - быть живым? Ты вообще был живым?

Таким, как ты, здесь проще всего. У которых нечего забирать...

В кабинет вернулся товаровед, на сей раз без Гриши, сунул Ане накладную, чихнул и снова исчез. Аня рассеянно похлопала бумагами по столешнице, потом бросила их и встала. Привычным жестом потерла левую руку, потом прикусила губу и мрачно посмотрела на дверной проем. Зажмурилась, и от нее к Косте потянулось что-то странное, взъерошенное - решимость, невообразимо перемешанная с испугом и каким-то детским шкодливым азартом, который заставляет детишек звонить в чужие двери и удирать со всех ног, наслаждаясь негодованием жильцов. Не глядя на своего флинта, Костя мрачно пробурчал:

- Ну что я еще сделал не так?

- Наверное, ты прав, мой злобный несуществующий дух-хранитель, - тихонько сказала Аня. - Хватит сидеть в углу. Я ведь взрослый человек, мне двадцать три года...

- Я думал, тебе двадцать восемь! - скрежетнул Денисов, который сейчас был настолько зол и сбит с толку, что позабыл про все свои планы.

- Хватит всего бояться! Я всегда слушала, что она говорила, но с чего я взяла, что она была права?

- Кто чего говорил?

Девушка развернулась и вышла в коридор. Костя, соскочив со стола, направился следом, в пару шагов нагнал своего флинта и вскочил ему на плечо, где и уселся поудобней, удовлетворенный собственной ловкостью. Ездить на плече своего флинта становилось уже делом привычным, и запрыгивать на него на ходу было совсем легко. Мысли о нелепости этого положения уже перестали его посещать - он был взрослым хранителем, а для взрослого хранителя сидеть на плече хранимой персоны было не только удобно, но и считалось хорошим тоном. Пригладив волосы, Костя пожалел, что нигде вокруг нет зеркал - хотелось оценить состояние наряда после разговора с Егором. Рубашка и брюки получились идеальными - ровный, неразымытый цвет, ни единого хвостика нитки, ни единого кривого шва, и дома утром он так долго и с таким удовольствием разглядывал себя в зеркало, что времени создавать пиджак и галстук уже не осталось. Если бы Аня могла бы его видеть - наверняка бы обмерла от восторга. Константин Валерьевич Денисов был великолепен! Он вновь был таким же, каким и раньше. И ему плевать было на насмешки наставника, обозвавшего его "безнадежным щеголем", и восхищение встреченной по дороге на работу Инги Костя выслушал со снисходительной благосклонностью.